На юге тоже становилось неспокойно. Промышленный пригород Чикаго-Хайтс (в 48 километрах к югу от Луп), где жило множество итальянских иммигрантов, превратился в криминальный район. Банда Энтони Санфилиппо, занимавшая там главенствующее положение, входила в Сицилийский союз и поддерживала связи с бандой Торрио. Санфилиппо держал аптеку и несколько лет служил местным олдерменом; его главный помощник Джим Ламберта был владельцем ночного клуба; у Джо Мартино, также входившего в руководство бандой, была бильярдная.

Ещё одна сицилийская банда, действовавшая в том же районе, состояла из братьев Костелло — Чарлза, Джо, Ника, Сэма и Тони; у них было семейное предприятие по оптовой торговле конфетами, а с объявлением «сухого закона» они обзавелись сетью самогонных заводиков. С ними соперничали братья Церанти — Кёрли, Джордж и Пит, тоже сицилийцы. Единственными бутлегерами-несицилийцами были ребята Доменико (Доминик) Роберто и Джимми Эмери (Винченцо Аммирати), уроженцы Калабрии; официально они считались малярами, но главный доход получали от рэкета и ночного клуба, а чтобы власти их не трогали, платили Санфилиппо. Но 19 апреля 1924 года Санфилиппо, ехавший в автомобиле, неожиданно получил четыре пули в затылок. Его смерть расчистила дорогу для Фила Пьяццы, ставшего боссом Чикаго-Хайтс. Пьяцца сохранил тесные связи с Сицилийским союзом, но отдалился от Торрио. К тому времени осторожный Лис, чтобы не попасть под перекрёстный огонь бандитских разборок, уже полгода как перенёс свой штаб в Сисеро, в отель «Хоторн» на 22-й улице, купленный им незадолго до переезда Капоне в Чикаго. Впрочем, главная причина для переезда была политическая.

В Нью-Йорке мафию крышевали демократы из Таммани-Холла, в Чикаго — мэр-республиканец Уильям Гейл Томпсон. В первый раз он сел в кресло мэра в 1915 году, пообещав превратить Чикаго в «величайший город в мире», искоренить коррупцию, бороться с преступностью («Аферистам лучше убраться из города до моей инаугурации!»), понизить цены на газ, создавать рабочие места и развивать городскую экономику. При нём достроили мост на Мичиган-авеню, расширили 12-ю улицу и Огден-авеню, открыли новые почтовые отделения и транспортные терминалы, детские площадки и т. д. Большой Билл (он был ростом под два метра и весил почти полтора центнера) вёл себя эксцентрично: мог одеться ковбоем и въехать в зал заседаний городского совета на лошади. Во время Первой мировой войны он занимал резкую прогерманскую и антибританскую позицию, за что недруги дали ему кличку Кайзер Билл. А ещё он поощрял увеличение чернокожей общины, учредил для неё особый корпоративный совет, создавал рабочие места в «чёрном поясе», благодаря чему негры прозвали его «малым Линкольном», а белые стали называть мэрию «хижиной дяди Тома». Именно поддержка 75 тысяч чернокожих избирателей, а также обещание отстаивать интересы народа и преследовать богачей, уклоняющихся от налогов, обеспечили ему переизбрание в 1919 году. Реакция белого населения не заставила себя ждать: вскоре после выборов в Чикаго начались расовые столкновения.

«Борьба с коррупцией», которую вела администрация Томпсона, была борьбой пчёл с мёдом. К счастью, в Чикаго ещё сохранялись свободная пресса и общественность, с мнением которой приходилось считаться. От планов выставить свою кандидатуру на третий срок в 1923 году Большому Биллу пришлось отказаться, после того как руководитель его предвыборного штаба был уличён в вымогательстве взяток и «партийных взносов» у продавцов школьно-письменных товаров. Выйдя из борьбы, Томпсон обеспечил победу своему противнику-демократу Уильяму Эметту Деверу, сам же получил пост председателя комиссии по водным путям сообщения штата Иллинойс. Всеми силами стараясь, чтобы о нём не забыли и чтобы его имя по-прежнему мелькало в заголовках газет, Томпсон затеял несколько судебных тяжб, а также начал продвигать проект канала, который соединил бы Великие Озёра с Мексиканским заливом. Позже, в июле 1924-го, он решил отправиться в «научную экспедицию» с целью найти рыбу, способную лазать по деревьям, и поставил 25 тысяч долларов на успех, но «экспедиция» из-за отсутствия желающих присоединиться к ней добралась лишь до Нового Орлеана.

Тем временем честный и порядочный Девер, восемь лет прослуживший олдерменом, а с 1910 года бывший судьёй, собирался очистить вверенный ему город от скверны и утвердить закон и порядок. «Я закрою каждый дом терпимости и каждый игорный притон в Чикаго, если у меня хватит на это власти», — пообещал он со страниц «Чикаго трибюн» 7 мая 1923 года, а 6 октября добавил: «Я намерен закрыть каждый салун или водный киоск в городе, если будут выявлены нарушения закона». Сам он выступал против прогибиционизма, однако закон есть закон, и мэр приказал шефу полиции строго его соблюдать без оглядки на то, популярен ли он в обществе.

Гангстеры сначала восприняли это как маскарад. Шефом полиции Девер назначил Моргана Коллинза, ранее служившего капитаном полицейской части Чикаго-авеню в Норд-Сайде и умевшего договариваться с местными бандами. Но Коллинз так крепко держался за новую должность, что стал следовать указаниям мэра буквально: начались полицейские рейды, бордели и питейные дома закрывали, никаких возражений не слушали и денег не принимали. Среди агентов Прогибиционного бюро тоже нашлись неподкупные люди. Так, Брис Армстронг в 1923 году закрыл семь из четырнадцати пивоварен Чикаго, отказавшись от взяток, которые могли бы составить 25 тысяч долларов.

Но уничтожить предложение ещё не значит устранить спрос. Салуны, игорные притоны и «весёлые дома» попросту мигрировали в пригороды — на юг и на запад. Например, в Бёрнеме — городке с населением около восьмисот человек, в 30 километрах к югу от Чикаго, — банда Торрио взяла под свой контроль несколько пивоварен и открыла с полдюжины постоялых дворов с игорными столами, девочками и выпивкой. Мэр, Джонни Паттон, оказывал гангстерам всяческое содействие. В газетах его часто называли «Мальчик-мэр», потому что он с четырнадцати лет обслуживал клиентов в собственном салуне. У него были самый большой и нарядный дом во всём Бёрнеме и поле для гольфа; его никогда не видели без дорогой сигары, зажатой в зубах. Тимоти Салливан, поселившийся в Бёрнеме в 1924 году, оставил воспоминания о том времени. У его родителей — инженера-железнодорожника и домработницы — было семеро детей, которым приходилось совмещать учёбу в школе с работой. Восьмилетний Тим подрабатывал чисткой обуви у входа в парикмахерскую. Вскоре владелец этого заведения (городской чиновник, у которого были и «другие интересы») сообщил ему, что парикмахерская закрывается (на самом деле он собирался превратить её в распивочную); тогда мальчик перебазировался к гостинице «Эрроухед», самой роскошной в городе. Барменом там был шеф полиции. «Самый первый мой клиент, — запомнил Тимоти, — был низеньким, с бледным одутловатым лицом и очень маленькими ногами. Вместе с монеткой в десять центов он дал мне доллар на чай. Позже я узнал, что это был Джон Торрио».

Сисеро, граничащий с Чикаго на севере и востоке, ранее был самостоятельным городом и сохранил свою форму самоуправления (опекунский совет); именно там родился Эрнест Хемингуэй. К 1889 году разросшийся Чикаго поглотил более половины этого города, а в 1901-м три оставшихся от него района — Оук-Парк, Бервин и Сисеро — проголосовали за то, чтобы разделиться. Уцелевший Сисеро представлял собой шестую часть города, основанного в 1849 году. Тем не менее его население росло за счёт эмигрантов из Восточной Европы, преимущественно из Богемии, а территория активно застраивалась. Сисеро был крупным транспортным узлом, с 1911 года имел своё лётное поле, а потому притягивал промышленников. Главным местным предприятием стал завод Хоторна по производству телефонного оборудования — «Вестерн электрик Хоторн воркс», основанный в 1904 году; со временем на нём стали работать более двадцати тысяч человек, благодаря чему население Сисеро за два десятка лет выросло вчетверо и составляло около шестидесяти тысяч человек. Население это было исключительно белым. В городке имелись два кладбища: для католиков и для протестантов. Здесь любили пиво и азартные игры, а вот проституцию не жаловали. Множество игорных заведений находилось в пределах двух кварталов от завода Хоторна, некоторые сотрудники проводили за игорными столами, часть обеденного перерыва. Даже дети регулярно наведывались к игровым автоматам.