Теперь он уже чувствовал облегчение от того, что ему не нужно ничем руководить, ни о чём заботиться. Как хорошо быть просто свободным человеком, мужем, отцом и дедом! Все финансовые вопросы отныне решал Ральф, и Аль был ему за это благодарен. Ральф тщательно проверял счета от врачей, задавая вопросы по каждому пункту. Каждый доллар был дорог. Сонни хотел бы помогать матери материально, но не мог: у него теперь была своя семья — как-никак трое детей и четвёртый на подходе. Он купил долю в ресторане Теда Трайны «Теде гротто» («Пещера Теда») и работал там не покладая рук, стараясь увеличить доход.
Годы, проведённые в тюрьме, изменили некоторые привычки Аля: после тесной камеры ему было неуютно в большой супружеской спальне; спал он беспокойно и тревожил Мэй. Перебрались в маленькую комнатку в глубине дома, где стояли две односпальные кровати, — там Аль проваливался в сон, зато Мэй никак не могла заснуть. Поэтому она вернулась в спальню, а муж приходил к ней туда в минуты просветления. В ночь на 21 января 1947 года они спали в одной постели, потому-то Мэй и пробудилась в половине четвёртого от необычного звука — хриплого, натужного дыхания Аля — и поняла, что он умирает.
По прихоти судьбы Эндрю Волстед — конгрессмен из Миннесоты, пробивший «сухой закон», — скончался накануне, 20 января.
Ещё недавно ничто не предвещало скорого конца: в начале месяца Аль прошёл очередное обследование, не выявившее радикальных изменений в состоянии его здоровья; он ни на что не жаловался, разве что накануне был печален и неразговорчив. Когда доктор Филлипс стал допытываться у Мэй, что же необычного случилось 20 января, та неохотно призналась, что Аль позвонил «кому-то из родственников»; разговор не заладился, и он швырнул трубку. Такое уже бывало, поэтому внезапная печаль супруга её не встревожила.
Услышав хрипы, Мэй разбудила мужа, попыталась дать ему воды; ему было трудно глотать. Вдруг начались конвульсии, возобновлявшиеся каждые пять—десять минут. Мэй подняла на ноги весь дом; позвонили доктору Филлипсу, и тот явился в пять утра. К моменту его приезда конвульсии повторялись уже каждые три—пять минут. Лицо Аля перекосило, зрачки расширились, челюсти не смыкались. После укола мышцы расслабились, Аль пришёл в себя. Филлипс нанял нескольких сиделок, сменявших друг друга в течение суток. Состояние пациента стабилизировалось, тем не менее Мэй пригласила приходского священника Барри Уильямса — тот соборовал Аля и помолился вместе со всей семьёй. Прошло два дня. Спазмы прекратились, Аль был в сознании, но всё ещё испытывал стеснение в груди, что указывало на пневмонию. Казалось бы, это не смертельно, однако ни кислородные подушки, ни пенициллин, ни новейшие лекарства от сердечной недостаточности не помогали — Алю становилось всё хуже. 24 января Филлипс созвал консилиум кардиологов, чтобы они подтвердили родным пациента, в особенности воинственно настроенному Ральфу, что Аль получает всё необходимое лечение. Остаётся только ждать, пока лекарства подействуют. Ральф вышел к журналистам, дежурившим у ворот, и сообщил, что у его брата пневмония, но он скоро поправится. В знак того, что беспокоиться не о чем, он угостил репортёров прохладительными напитками (его сфотографировали с бутылками пива в руках).
Сознание то уплывало, то возвращалось, и тогда Аль узнавал людей вокруг себя и вселял в них надежду на то, что он выкарабкается. И всё же эта надежда была слабой. Буги подвела к свёкру двух старших внучек — попрощаться. 25 января 1947 года в 19.25 Аль Капоне испустил дух.
После смерти мужа Мэй больше никогда не поднималась на второй этаж, а ночевала в гараже. Комнату для гостей, где в последнее время спал Аль, она переделала в гостиную, а в гостиной надела на мебель чехлы. В столовой больше не обедали — стол накрывали под одним из трёх портиков снаружи. Дом как будто умер вместе с Алем. Но самое главное — что-то умерло в Мэй. Ей было 49 лет, и большую часть её жизни предстояло положить в могилу.
Чикаго, далее везде
Как и следовало ожидать, новость о смерти Альфонса Капоне стала мировой сенсацией. За исключением «Майами дейли ньюс», владелец которой, Джеймс Кокс, дал чёткие инструкции редакторам: «Не нужен мне этот сукин сын на первой странице», — все остальные газеты публиковали статьи об Але на первой полосе. Общий тон сводился к «поделом ему»; «Нью-Йорк тайме» в номере от 27 января даже высказала надежду, что кто-нибудь пришлёт покойному венок с надписью «Плата за грехи — смерть». (Как будто праведники не умирают). У ворот усадьбы толпились журналисты и просто зеваки, смеялись, переговаривались. К любой машине, подъезжавшей к воротам, бросались люди: выкрикивали вопросы, делали фотографии. Доктор Филлипс сообщил им, что Капоне умер скоропостижно, через несколько дней после апоплексического удара, а его жена находится в очень тяжёлом состоянии. Этим он опять же хотел оградить Мэй от бестактных расспросов, но сделал только хуже. Воображение у журналистов работало отлично; в газетах сразу написали, будто от Мэй скрывают, что Аля больше нет, поскольку опасаются за её жизнь. На самом деле Мэй, проплакавшись, взяла себя в руки и размышляла вместе с Ральфом о том, как устроить Алю достойные похороны без всего этого цирка.
Чтобы было о чём писать, репортёры засели в архивах, которые называли «газетными моргами», и стали напоминать читателям о боевом прошлом покойного. Для заострения сюжета некоторые события, произошедшие в Бруклине, переносили в Чикаго и наоборот. Историй о том, где, когда и при каких обстоятельствах Капоне получил знаменитый шрам на лице, было столько же, сколько писавших об этом журналистов. Даже серьёзное агентство «Ассошиэйтед Пресс» написало, что Аль родился в Неаполе, а уже потом приехал в Нью-Йорк, а солидная газета «Нью-Йорк тайме» эту «утку» перепечатала, хотя могла бы и проверить. Данные о количестве жертв банды Капоне, приводимые в прессе, напоминали аукцион: кто больше? Дошли до семисот, включая как минимум 14 свидетелей, которых якобы убили, чтобы они не могли выступить в суде; при этом «Лос-Анджелес тайме» 26 января отмечала, что официально Капоне связан только с двумя убийствами. (На сегодняшний день считается, что от рук банды Капоне погибло около трёхсот человек). Разумеется, поднимался вопрос и о богатствах Капоне. Авраам Тейтельбаум уверял журналистов, что Аль умер практически нищим, а в последние годы находился на иждивении своей семьи. Наконец, в 1947 году вышла книга «Рейли из Белого дома»: Саймон Шустер записал воспоминания Майкла Рейли, служившего в охране Франклина Д. Рузвельта. В рекламных целях отрывки из этой книги печатали в газетах, в том числе историю о том, что президент США ездил в бронированном «кадиллаке», конфискованном у Капоне.
Когда после налёта японцев на Перл-Харбор президент США собирался выступить в конгрессе со знаменитой речью «День позора», спецслужбы, опасаясь за его жизнь, решили раздобыть ему бронированный автомобиль. Рейли в своей книге рассказывает:
«Вечером 7 декабря мы уселись в кружок и стали думать, что можно сделать для защиты Франклина Д. Рузвельта, главнокомандующего воюющей нации. Времени было в обрез. <...> Я всегда считал, что у президента Соединённых Штатов должен быть бронированный автомобиль. Теоретически считалось, что большинство американцев, независимо от своих политических предпочтений, являются неофициальными сотрудниками секретной службы и помогут нам, чем могут. Но из наших материалов следовало с убийственной ясностью, что в буквальном смысле слова десятки тысяч американцев с радостью застрелили бы президента Соединённых Штатов, причём им совершенно неважно, как его зовут и к какой партии он принадлежит. Отсюда моя одержимость идеей о бронированном автомобиле; но бронированный автомобиль стоит денег, а правительство Соединённых Штатов могло выделить на одну машину не более 750 долларов. Мы могли заплатить полтора миллиона долларов за пушку, если она могла защитить президента, но за автомобиль — только 750, да и тех у правительства не было».
