Из-за всех этих препон фильм вышел в прокат только в 1932 году. Хьюз подал несколько исков против цензоров и выиграл дело, поэтому в некоторых кинотеатрах показывали версию с оригинальной концовкой, хотя полностью первоначальный вариант не сохранился. Фильм был хорошо принят зрителями и собрал приличную кассу — 600 тысяч долларов. Но цензоры не унимались и добились-таки запрета его показа в нескольких городах и штатах, после чего Хьюз изъял его из проката и хранил у себя дома. Бен Хехт восхищался работой режиссёра, но критиковал игру Муни: тот сделал своего героя слишком мрачным, молчаливым, больше похожим на Гитлера, чем на Капоне. Актёр Джордж Рафт (он сыграет множество гангстеров, в том числе Коломбо Белые Гетры в фильме «В джазе только девушки») несколько раз встречался с Капоне в казино и рассказывал, что тому фильм понравился, у него было только одно замечание: «Скажи им, что если кто-нибудь из моих ребят подбрасывает монету, то это золотая монета в двадцать долларов».

Замечательные самообладание и самоуверенность! Похоже, Аль не понимал (отказывался понимать?), что власти решительно настроены с ним расправиться. Или он был слишком уверен в своих адвокатах?

Некомпетентность Мэттингли стала очевидной, и Аль вновь обратился к Томасу Нэшу и Майклу Ахерну, которые работали в паре, дополняя друг друга. Те начали довольно неплохо: в мае 1931 года явились к окружному прокурору Джонсону, огорошили его новостью, что им известно о показаниях Лесли Шамвея и обо всём, что происходило в стенах Большого жюри; поскольку подобная секретность не оставляет их клиенту надежд на честный суд, лучше договориться «на берегу». Но если Джонсон настаивает на суде — ради бога. Доказать всё равно ничего не получится, а процесс апелляций растянется на долгие годы. Оно вам надо?

Джонсон был перестраховщиком и в глубине души понимал, что зерно истины в словах юристов есть: Капоне может подкупить или «убедить» присяжных; главные свидетели Райз и Шамвей — сами преступники; уклонение от уплаты налогов может быть расценено как мелкое правонарушение, а не преступление; счета из магазинов — не слишком убедительные улики... Начались торги. Адвокаты предложили уплату налогов за 1924 год и согласие Капоне отсидеть полтора года в тюрьме, Джонсона это возмутило: не меньше двух с половиной! Ударили по рукам. Пресса, имевшая свои источники в обоих лагерях, немедленно разнесла эту новость на сорочьем хвосте, и судья Уилкерсон пришёл в ярость.

В итоге 5 июня 1931 года федеральное Большое жюри предъявило Алю Капоне обвинения в неуплате подоходного налога в 1924—1929 годах по двадцати четырём пунктам. Его предполагаемый доход оценили в 1 028 654 доллара 84 цента, подлежащий уплате налог составил 215 080 долларов 48 центов. «Нью-Йорк таймс» назвала эту цифру сильно заниженной, но Джонсона устраивало и это: если бы Капоне признали виновным, ему грозили бы 32 года тюрьмы (хотя Джейку Гузику только что дали пять лет) и штраф в 80—90 тысяч долларов плюс возмещение судебных издержек. Это уже не шутки. Залог назначили в 50 тысяч долларов. Капоне тут же уплатил пять тысяч, чтобы остаться на свободе до вынесения приговора. Есть фото, на котором Аль с капризно-нетерпеливым выражением лица ждёт, когда ему дадут расписаться и позволят, наконец, уйти.

По странному совпадению именно 50 тысяч долларов он задолжал флоридским адвокатам Гиблину и Гордону, которые даже подали в суд на своего клиента, требуя уплаты гонорара. Рассказывали даже, будто Гиблин явился к Капоне домой, схватил его за грудки и пригрозил... Хотя чем Гиблин мог пригрозить Капоне? Это явно миф. Тем не менее 7 июня заместитель шерифа округа Дейд сообщил репортёрам, что из дома на Палм-Айленде вывезена часть мебели, а неделю спустя «Нью-Йорк тайме» написала, что Гиблин попросил суд описать дом Капоне и его обстановку, чтобы взыскать с него долг.

Дело закончилось тем, что Капоне заключил с адвокатами мировую, сторговавшись с ними на десять тысяч, что дало повод для предположений, будто вся эта история затевалась, чтобы отсрочить суд по делу о неуплате налогов: в начале июня общественность, подстрекаемая прессой, была настроена резко против Капоне, которого не пугала перспектива провести два с половиной года в Ливенворте, где уже «отдыхали» в комфортных условиях Ральф и Гузик. 15 июня «Чикаго трибюн» поместила на первой странице карикатуру: толстый Аль сидит на разрушенном и растоптанном Чикаго, а прокурор Джонсон простирает длань, чтобы сбросить его оттуда. Подпись гласила: «Король Альфонс, скоро ты потеряешь свой трон». Возможно, за шесть недель страсти утихнут, и всё переменится. Тем не менее Гиблин и Гордон больше никогда не представляли Капоне в суде. К несчастью для него.

Учебный год закончился, и Мэй привезла Сонни в Чикаго. Они снова поселились на Прери-авеню; Аль же занимал свои апартаменты в отеле «Лексингтон». Трудовые будни гангстеров продолжались: рэкет, разборки, борьба за сферы влияния. Жизнь вовсе не замерла в ожидании суда, который должен был решить судьбу босса. Однажды вечером Джордж Джонсон и Аль Капоне оказались вместе на бегах: первый сидел на трибуне, никем не узнанный, а второй из частной ложи махал рукой рукоплескавшей ему толпе, пока оркестр играл в его честь. 30 июля 1931 года в десять утра они снова встретились — в суде.

Встрече предшествовал колоритный эпизод. Разведка донесла, что на Капоне готовится покушение. К слуху отнеслись вполне серьёзно: для убийцы нет ничего проще, чем спрятаться в плотной толпе, которая выстроилась вдоль улицы, дожидаясь прибытия «короля» в здание федерального суда. Поэтому Аль не поехал туда в своём лимузине, а взял такси и, едва машина прибыла на место, выбрался из неё и побежал к крыльцу, под защиту полицейских, не выпуская, впрочем, сигары изо рта. Телохранитель Фил д’Андреа прикрывал босса с тыла; левый карман его пиджака оттопыривал пистолет, и полицейские вполне могли арестовать его за ношение оружия, что в планы не входило. Фотограф, сумевший запечатлеть этот момент, уже мог считать, что день удался; однако это был не единственный сюрприз.

Репортёры заранее заготовили тексты о том, что Капоне, признавшего себя виновным, приговорили к двум с половиной годам тюрьмы и десятитысячному штрафу. Оставалось лишь услышать это собственными ушами и разойтись по домам. И тут судья Уилкерсон заявил, что суд на сделку не пойдёт. Пусть Капоне и заключил некий договор с Джонсоном, он, Уилкерсон, не из тех судей, что идут на поводу у прокурора. Капоне не может диктовать суду, какое наказание согласен принять. После этого Уилкерсон закрыл утреннее заседание, объявив, что слушание дела продолжится в два часа пополудни.

Защите пришлось в спешном порядке разрабатывать новую стратегию; судя по всему, злополучное письмо Мэттингли будет использовано как улика. У прокурора Джонсона дрожали и голос, и руки, когда он на возобновившемся заседании пояснял свою позицию судье: президент Гувер через Элмера Айри сообщил ему своё настоятельное пожелание избежать «случайностей» суда и поскорее покончить с этим делом (на носу президентские выборы 1932 года и Всемирная ярмарка в Чикаго 1933 года; будет лучше на это время засадить Капоне в тюрьму, избавив от него город). Но судья был непоколебим: он заслушает обе стороны и вынесет приговор. Тогда защита объявила, что Капоне отзывает признание своей вины и требует суда присяжных. Заседание назначили на 6 октября.