Кстати, Мэй, совершенно беспомощная в финансовых делах и умевшая только тратить деньги, теперь пребывала в растерянности. Она не возражала против того, что Тереза проводила зиму в Майами и брала на себя ведение хозяйства, а братья Аля приезжали к ней жить, когда захотят. Если нужно было решить с Алем какой-то деловой вопрос, она отправлялась к нему в Атланту вместе с Мафальдой — «Алем в юбке»; позже временным главой семьи станет вышедший из тюрьмы Ральф.
Поблажек Капоне не делали даже в мелочах. Мэй прислала ему пять фотографий, на которых были она и Сонни; заключённым разрешалось иметь при себе только одну. 22 июня 1932 года Аль обратился к заместителю коменданта с просьбой позволить ему сохранить все пять, а в случае отказа — оставить одну, а четыре уничтожить самому, в присутствии коменданта, чтобы они не пропали при обратной пересылке или не попали в руки журналистов. Комендант изъял четыре фото. Когда Тереза впервые ехала к нему на свидание, она захватила с собой увесистый противень со своей стряпнёй, но еду от посетителей не принимали, и ей пришлось увезти всё обратно.
Надо сказать, что тюрьму Атланты после прибытия «врага государства» завалили письмами. Капоне писали не только родные, но и совсем незнакомые люди: просили автограф, фотографию на память, а то и крупные суммы денег, причём в последнем случае авторы писем либо пытались разжалобить его рассказами о своих умирающих родственниках, либо угрожали расправой над ним и его семьёй. Кроме того, коменданта осаждали репортёры и кинозвёзды с просьбами о свидании с заключённым номер 40886; обычно им отказывали. Прошёл слух, что Аль пишет книгу, — и сразу же образовалась очередь из издателей, желавших приобрести права на неё. Президент Герберт Гувер написал коменданту, рекомендуя удовлетворить просьбу «различных членов конгресса и других лиц», желающих видеть Аля Капоне: он вёл предвыборную кампанию и хотел использовать тюремное заключение «Лица со шрамом» как козырь в политической борьбе.
У Гувера ничего не вышло — Франклин Д. Рузвельт, выдвинутый кандидатом в президенты от демократов только с четвёртой попытки, сумел сплотить партию вокруг себя, умело использовал неудачи гуверовской администрации и победил с большим отрывом, пообещав американскому народу взять «Новый курс». Как и предсказывал Аль Капоне.
Тогда же, в ноябре 1932 года, мэр Чикаго Антон Чермак создал особый «антигангстерский» отряд, чтобы вытравить всех гангстеров из города. На носу Всемирная ярмарка «Век прогресса»! Прежде мэр не слишком усердно боролся с игорным бизнесом, приносившим теперь основной доход «капонитам»; да и Фрэнк Нитти, недавно вышедший из тюрьмы, придерживался совсем иного стиля руководства, чем Аль «Лицо со шрамом»: старался не быть на виду, держался в тени. К букмекерским конторам, лотерее, популярной в основном в негритянских кварталах, игровым столам и автоматам во всех придорожных гостиницах добавилось новое развлечение — петушиные бои; чтобы раззадорить людей, делавших ставки, их поили пивом, а девушки с Гавайских островов развлекали их танцем «хула». Но поздней осенью Фрэнки Поуп, управлявший этими заведениями, был арестован. 19 декабря особый отряд мэра вломился к Нитти; когда тот попытался уничтожить улики, его подстрелили.
Пока Аля Капоне и прочих гангстеров всеми силами старались засадить в тюрьму как злостных неплательщиков подоходного налога, несколько богатых владельцев недвижимости в 1930 году объединились в ассоциацию и потребовали соблюдения давно забытого положения Конституции штата Иллинойс от 1870 года, по которому собственность любого вида (будь то недвижимость, автомобиль, мебель или акции) должна облагаться налогом по одинаковой ставке. Поначалу Ассоциация плательщиков налога на недвижимое имущество действовала как кооперативная юридическая контора: члены платили ежегодные взносы в 15 долларов, а юристы подавали иски о неконституционности оценок недвижимости. За два года этих исков набралось на два толстенных тома — семь тысяч страниц с именами и налоговыми данными двадцати шести тысяч истцов. Уже в начале 1931 года ассоциация призвала налогоплательщиков к «забастовке» — приостановке выплаты налога на недвижимость до вынесения решения Верховным судом штата Иллинойс, а затем и Верховным судом США. Мэр Чермак тщетно грозил бунтарям уголовным преследованием и лишением доступа к муниципальным услугам. К концу 1932 года в ассоциации состояли уже почти 30 тысяч человек, по большей части квалифицированные рабочие и мелкие предприниматели; её бюджет превышал 600 тысяч долларов, у неё была собственная радиостанция в Чикаго. Но Верховный суд США в рассмотрении дела отказал; внутри ассоциации начались раздоры, и к началу 1933 года налоговая «забастовка» сошла на нет. Однако, пока суд да дело, налоговые поступления в городскую казну резко сократились, бюджетникам задерживали зарплаты. Чермак решил встретиться с избранным президентом Рузвельтом, своим однопартийцем, и попросить денег на неотложные нужды.
Встреча состоялась в Майами 15 февраля, но прошла не так, как предполагалось. Рузвельт приехал в парк Бейфронт и произнёс перед собравшейся толпой импровизированную речь из кабриолета. Чермак подошёл, встал на подножку автомобиля и пожал президенту руку. В этот момент прозвучали выстрелы, и раненый Чермак упал на колени Рузвельту.
Стрелял Джузеппе Дзангара, разнорабочий, из револьвера, который купил в местном ломбарде за восемь долларов. Он был маленького роста — всего полтора метра, поэтому взобрался на садовый стул и целился в президента поверх шляпы стоявшей впереди Лилиан Кросс. Она-то и ударила его по руке своей сумочкой, сбив прицел. Но после того как его схватили за руку, Дзангара успел сделать ещё четыре выстрела. Ранения получили в общей сложности пять человек, только Рузвельт — ни царапины. Президентский автомобиль тотчас помчался в больницу; там Чермак будто бы произнёс фразу, которую потом высекли на его надгробии: «Я рад, что это был я, а не вы».
Дзангару же отвезли в тюрьму округа Дейд, где он заявил: «У меня в руке пистолет. Сначала я убью королей и президентов, а потом — всех капиталистов». Он признал свою вину по четырём пунктам обвинения в покушениях на убийство и был приговорён к восьмидесяти годам тюрьмы. После вынесения приговора он сказал: «Четыре раза по двадцать — это восемьдесят. Не жмотничай, судья, дай мне сто лет». Но 6 марта, через два дня после инаугурации Рузвельта, Антон Чермак умер в больнице — как показало вскрытие, не столько от раны, сколько от язвенного колита. Однако ещё до получения результатов вскрытия Дзангаре предъявили обвинение в убийстве, он вину признал и тем самым обрёк себя на смерть. Проведя десять дней в камере смертников, 20 марта Дзангара был казнён на электрическом стуле. Отсутствие кинокамер привело его в бешенство; его последними словами были: «Viva l’ltalia! Прощайте, бедняки всего мира! Жми на кнопку! Давай, жми на кнопку!»
Популярный журналист Уолтер Уинчелл, находившийся в Майами в роковой вечер, первым запустил слух о том, что стреляли не в Рузвельта, а именно в Чермака: это якобы была месть «капонитов» и лично Фрэнка Нитти. В своё время Уинчелл был близким другом Оуни Мэддена по кличке Киллер, но к 1932 году страх быть убитым прогнал его из Нью-Йорка в Калифорнию. Через несколько недель он вернулся оттуда другим человеком — другом директора Федерального бюро расследований Эдгара Гувера и горячим патриотом. (Впоследствии он сдаст ФБР пару бывших дружков). Ежедневную колонку Уинчелла перепечатывали две тысячи газет по всему миру, её читали миллионы человек (особенно после освещения им истории с похищением сына Линдберга). Наверняка его версия покушения показалась заслуживающей доверия; к тому же мелодраматичная сцена в больнице, о которой поведала «Чикаго трибюн» со слов одного-единственного репортёра, казалась маловероятной. Гораздо больше людей, находившихся тогда рядом с раненым мэром, слышали, как он сказал: «Где был этот чёртов телохранитель?» Да и отношения между Рузвельтом и Чермаком, который на партийной конференции в Чикаго выступил против выдвижения его кандидатуры на президентский пост, были натянутыми.
