Иногда, поймав знаменитый взгляд Капоне, свидетели начинали путаться. Кроме того, рядом с боссом сидел Фил д’Андреа с кобурой под мышкой. 10 октября после заседания его всё-таки арестовали за ношение оружия, судили и приговорили к шести месяцам тюрьмы. Теперь Аль мог рассчитывать только на своих адвокатов, а они, мягко говоря, оказались не на высоте.
Например, в показаниях преподобного Генри Гувера, участвовавшего в нескольких полицейских рейдах на непотребные заведения, даже сидевшие в зале журналисты услышали противоречия, которые можно было бы трактовать в пользу Капоне; но адвокаты и ухом не повели. Вот выдержки из протокола этого допроса:
«Грин: Когда вы впервые его (Капоне. — Е. Г.) увидели?
Гувер: В субботу днём, в мае 1925 года, на Западной 22-й улице, дом 4818. Это было игорное заведение. <...> Я увидел его в первый раз, когда он поднялся по лестнице в холл и скрылся в задней комнате.
Грин: Сказал ли что-нибудь подсудимый, войдя в холл?
Гувер: Да, он сказал: “Это последний рейд, который вы устроили”.
Грин: Вы видели его после этого?
Гувер: Да, я последовал за ним в заднюю комнату. Когда я увидел его, он вынимал деньги из сейфа и распихивал по карманам.
Грин: Вы говорили с подсудимым в тот раз?
Гувер: Да, я спросил лейтенанта Дэвидсона: “Кто этот человек?”, а мистер Капоне поднял голову и ответил: “Я Аль Браун, с вас этого довольно”. Я сказал: “О, я так и думал, что это кто-то в этом роде, могущественнее президента Соединённых Штатов”. <...>
Грин: Видели ли вы подсудимого позже в тот же день в этом заведении?
Гувер: Да.
Грин: Он что-нибудь сказал?
Гувер: Он сказал: “Преподобный, разве мы с вами не можем заключить договор?” Я спросил его, что он имеет в виду, и он ответил: “Если вы не будете трогать меня в Сисеро, я уйду из Стикни”. Я сказал: “Мистер Капоне, единственный договор, который мы с вами можем заключить, — вы должны повиноваться закону или убраться из западных пригородов”.
Грин: Как выглядел подсудимый, когда вы впервые его увидели?
Гувер: Он был одет так, будто только что встал с постели, в пижамной рубашке и костюме. Он был небрит.
Грин: Подсудимый ссылался на какое-то конкретное место в Стикни?
Гувер: Нет, но мне было совершенно ясно, что он намекает на рейд на “Гарлем Инн”.
Судья: Где производились рейды в Стикни?
Гувер: На “Гарлем Инн”, публичный дом и другие места».
Заспанный Капоне у всех на глазах распихивает деньги по карманам пижамы? Он что, жил прямо там? Но Гувера попросили описать помещение; судя по его словам, оно было нежилым. Гувер видит Аля в первый раз, не знает, кто он, слышит фальшивое имя и тотчас угадывает настоящее, а Капоне словно бы хорошо его знает и держит за важную птицу, раз предлагает заключить договор? И откуда взялась эта ассоциация между Капоне и «Гарлем Инн»?
Защита не стала задавать вопросы свидетелю, не желая попусту тратить время: с момента тех рейдов прошло пять лет, срок давности уже истёк. Это знали судья, прокурор, его помощники, адвокаты — но не присяжные! Ахерн и Финк могли бы сразу заявить отвод свидетелю, но почему-то этого не сделали. А судья предоставил ему возможность говорить о делах давно минувших дней, чтобы вызвать у присяжных соответствующее отношение к подсудимому.
Свой главный козырь обвинение выложило 10 октября. Сначала были предъявлены доказательства того, что подсудимый пытался скрыть своё имущество от ареста: начиная с 6 июля он предпринимал попытки продать дом на Палм-Айленде со всем содержимым, две яхты и автомобиль марки «макфарлан», сообщив одной риелторской конторе из Майами-Бич, что отдаст всё за 150 тысяч долларов наличными. Выступая на суде, агент Уилсон предъявил Капоне уведомление, что правительство оценило его имущество за период с 1926 по 1929 год в 137 328 долларов 16 центов, и если тот вовремя не заплатит положенную сумму, местная налоговая служба примет меры, то есть арестует и продаст имущество, чтобы из вырученных денег покрыть задолженность по налогам. Тут и явилось на свет письмо Мэттингли о доходах «налогоплательщика». Защита немедленно заявила протест, но судья его отклонил. Ахерн не сдавался: это письмо нельзя использовать как улику против его клиента на суде, поскольку оно было составлено как раз во избежание суда и связанных с ним хлопот, чтобы напрямую уладить дело между налогоплательщиком и государством.
Финк вскочил, но вместо того чтобы поддержать коллегу и развить его мысль, оборвал его и заявил, что Мэттингли вообще не имел права подавать такое письмо даже ради избавления Капоне от уголовного преследования — с ума он, что ли, сошёл? Мэттингли перешёл все границы, он должен был защищать своего клиента, а не предоставлять доказательство его незаконных действий; пусть явится сюда и объяснит, с какого перепугу он это написал! Ахерн попытался исправить положение, но сделал только хуже, заметив, что любой гражданин, а не только Аль Капоне, хотел бы скрыть свои доходы, чтобы не платить налоги. Он пошёл ещё дальше и сравнил действия своего клиента с Бостонским чаепитием[59]: американцы устроили революцию, чтобы не платить налоги! Судья Уилкерсон перебил его: неужели он вправду считает, что этот судебный процесс подобен событиям, подвигшим жителей американских колоний на борьбу за независимость от Англии? На это Ахерн совсем уж глупо ответил: «Нет, я не знаю, что это». В итоге письмо Мэттингли зачитали присяжным.
Спектакль развивался по всем законам драматургии, напряжение росло. 12 октября допрашивали свидетеля Паркера Хендерсона.
Перед тем как приступить к допросу, Дуайт Грин зачитал стенограмму допроса Капоне от 14 февраля 1929 года, подчеркнув, что ответы окружному поверенному Тейлору подсудимый давал под присягой:
«— Под каким именем вы зарегистрировались?
— Под своим.
— Вы не использовали имя А. Коста?
— Нет.
— Вы получали деньги, направленные вам на имя А. Косты; вы посылали Паркера Хендерсона в отделение “Вестерн Юнион”, чтобы получить их?
— Нет.
— Так Хендерсон никогда не получал за вас деньги?
— Ну, получал, когда я купил дом.
— Вы оставляли деньги у Хендерсона, от тысячи до пяти тысяч долларов за раз, верно?
— Я не помню. <...>
— Чем вы занимаетесь?
— Я игрок, играю на бегах.
— Кроме бегов, вы ведь ещё бутлегер?
— Нет, я никогда не был бутлегером.
— И вы не знаете никого, кто посылал вам деньги на имя А. Коста?
— Нет.
— Но вы получали деньги из Чикаго?
— Правильно, все деньги поступали из Чикаго от моего игорного бизнеса».
И вот теперь на те же вопросы отвечал Хендерсон.
«Хендерсон: Однажды днём мистер Капоне позвал меня к себе в номер и сказал, что ему пришли деньги в “Вестерн Юнион” на имя Коста, и попросил меня отвезти Соррелло в “Вестерн Юнион” и получить за него деньги.
(Грин показывает Хендерсону перевод на 1500 долларов через “Вестерн Юнион”, выданный Альберту Косте в Майами, 14января 1928 года).
Грин: Знаете ли вы, кто подписал имя Альберт Коста на обороте этого чека?
Хендерсон: Я подписался Альберт Коста на обороте этого чека, но попытался изменить почерк...»
Хендерсону пришлось отдуваться по полной программе — не только за помощь в приобретении летнего дома и оформлении его на Мэй Капоне, но и за содействие в покупке оружия. Кроме того, публике продемонстрировали фотографию пресловутой бриллиантовой пряжки, полученной Хендерсоном в подарок от Капоне, уточнив, что каждая такая пряжка стоит примерно 275 долларов[60] (а их было около трёх десятков, то есть в общей сложности они обошлись примерно в 13 тысяч долларов). В 1926 году Капоне за один вечер в отеле «Моррисон» раздал их 16 штук.
