Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но не на одних пряжках держался образ богача, берущего деньги неизвестно откуда. Свидетельские показания теперь давали служащие мебельных компаний и ювелирных магазинов, декораторы, работавшие в доме на Палм-Айленде. Портные из дорогих магазинов рассказывали, как им велели делать в пиджаках большие внутренние карманы, чтобы туда влезал пистолет. Да что там, на заказ шили даже шёлковое нижнее бельё весёленьких расцветок! Одежда Капоне и раньше служила предметом пристального внимания, а теперь репортёры и подавно рассматривали всё до мелочей, от белого платочка в кармашке до ботинок с гетрами и носков — ну надо же! — без подтяжек. А помощники прокурора уже демонстрировали счета за роскошные «линкольны», шестнадцатицилиндровый «кадиллак», несколько «шевроле» с дополнительной защитой. В разгар Великой депрессии людям, с трудом сводившим концы с концами, предъявляли доказательства того, что семейство Капоне тратит на еду тысячу долларов в неделю — столько, сколько среднестатистическая семья за год.

Аль Капоне: Порядок вне закона - Str1.jpg

Настал черёд сильных мира сего клясться говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Издатель еженедельной газеты из Майами, уважаемый владелец агентства недвижимости и подобные им бизнесмены рассказывали о вечеринках на Палм-Айленде — настоящих вакханалиях, на которые приглашали по 30-50 человек, причём Капоне всегда похвалялся, в какую сумму ему это обошлось.

Тринадцатого октября должны были выступить последние свидетели со стороны обвинения, вызванные в суд повестками, — Джон Торрио и Луис Ла Кава. Мисс Дж. Александер, служащая банка «Пинкерт», опознала Аля Капоне как человека, заключившего контракт на аренду банковской ячейки совместно с Ла Кавой и периодически её использовавшего. Давая показания федеральному Большому жюри, Ла Кава заявил, что в этой ячейке они с Капоне хранили записи о прибылях от игорных домов в Сисеро, а все сборы он лично передавал затем Майку Мерло и Тони Ломбардо. Ну вот, сразу видно человека, умеющего давать показания в суде: не отрицая очевидного, валить всё на мертвецов. Несомненно, Торрио тоже с честью вышел бы из подобной ситуации, поскольку его смогли уличить лишь в получении доли доходов от игорного бизнеса в 1924 году, а это уже «преданья старины глубокой». Репортёры с вожделением ждали их появления в зале суда, но этих свидетелей так и не вызвали. Уилсон с коллегами решили, что уже выслушанных показаний и предоставленных документов для обвинения достаточно. «Что?» — воскликнул Ахерн, подскочив на стуле. Финк попросил судью отложить заседание, поскольку защита не готова продолжать. Уилкерсон объявил перерыв до следующего утра.

Защита оказалась совершенно не подготовленной. Когда первый план (подкуп присяжных, запугивание свидетелей) провалился, выяснилось, что второго просто нет. Свидетели со стороны защиты в большей степени играли на руку обвинению, чем подсудимому. Финк вызвал Питера Пеновича, управляющего игорным клубом «Подземка», где Райз был бухгалтером, чтобы тот опроверг причастность Капоне к этому бизнесу. Пенович рассказал, что руководил клубом сам, пока Капоне и его люди не подмяли под себя все букмекерские конторы в Сисеро; инстинкт самосохранения побудил его работать на Капоне, хотя, перейдя в «Корабль», он получал меньше, чем раньше. С помощью двух других свидетелей, букмекеров Милтона Хелда и Оскара Гаттера, Финк пытался доказать, что Капоне был невезучим игроком — проигрывал больше, чем выигрывал, а значит, доходов, с которых он мог бы платить налоги, не было. Это умозаключение смехотворно само по себе (чтобы проигрывать деньги, надо их иметь), и обвинение ловко использовало эти показания к своей выгоде. Вот как это выглядело:

«Финк: Осуществляли ли вы какие-либо сделки с подсудимым — Альфонсом Капоне?

Хелд: Да, когда принимал устные ставки в “Хоторне” в 1924 и 1925 годах. Я принимал ставку и выплачивал на следующий день.

Финк: Он выиграл или вы?

Хелд: Он проиграл, я полагаю, около двенадцати тысяч долларов.

Финк: Когда вы говорите “я полагаю”, означает ли это “насколько я могу припомнить”?

Хелд: Да.

Грин: Когда вы в первый раз имели дело с подсудимым?

Xелд: В “Хоторне” в 1924 году.

Грин: Назовите первую лошадь, на которую он поставил.

Хелд: Не могу.

Грин: Назовите любую лошадь, на которую он делал ставку при вас.

Хелд: Не припоминаю.

Грин: Из чего же складывается сумма в 12 тысяч долларов, которую, по вашим словам, он проиграл?

Хелд: Просто в общих чертах.

Грин: Вы уверены, что он проиграл?

Хелд: Абсолютно.

Грин: Сколько Капоне ставил за один раз?

Хелд: Три-четыре сотни долларов.

Грин: Сколько у вас было клиентов, ставивших столько же денег?

Хелд: Два-три.

Грин: При нём было много денег, когда он расплачивался с вами?

Хелд: Да, обычно при нём была куча денег, в основном сотенными бумажками. Иногда пятисотенными.

Грин: Кто освежил вашу память по поводу проигрышей подсудимого?

Хелд: Адвокат Финк попросил меня, я ему так и ответил.

Грин: Где вы обсуждали ваши свидетельские показания заранее?

Хелд: В отеле “Лексингтон”, в понедельник вечером. Мне позвонили, и я туда пришёл. Там были мистер Финк, мистер Капоне, мистер Ахерн и много букмекеров.

Грин: Кто вам позвонил?

Хелд: Не знаю. Кто-то из ребят Аля.

Грин: Вы обсуждали это дело ещё раз?

Хелд: Ну, я снова пришёл туда вчера вечером в восемь часов, и Аль спросил, буду ли я здесь утром в десять.

Грин: Вы расценили это как требование?

Хелд: Да нет».

Вместо всех этих неуклюжих ухищрений адвокатам достаточно было бы привести неопровержимый аргумент: доходы Капоне от незаконного бизнеса, полученные до 1927 года, уже не облагаются налогом, поскольку срок давности в их отношении истёк. За примерами далеко ходить не надо: когда в марте 1928-го за неуплату подоходного налога судили Терри Драггана и Фрэнка Лейка, часть обвинений пришлось снять. Что же касается более позднего периода, то вот письмо Мэттингли: всё подсчитано, клиент готов расплатиться — за что же его преследовать?

Но Ахерн словно не знал об этом. Начав свою заключительную речь с расплывчатых заявлений о несправедливых преследованиях его клиента, предвзятом к нему отношении и ничего не доказывающих уликах, он забрёл в совсем уж тёмный лес, перейдя на латынь: в его представлении, слова римского сенатора Катона «Карфаген должен быть разрушен» на языке оригинала должны были заставить присяжных из сельской местности проникнуться сочувствием к его клиенту. Однако звучный язык древних римлян раззадорил самого адвоката: Капоне судят лишь за то, что он Капоне! А ведь он — «тот самый легендарный Робин Г уд, о котором вы столько читали во всех газетах». Произнеся это, Ахерн стукнул кулаком по балюстраде, за которой сидели присяжные, и те в страхе отпрянули. Сам Капоне слушал своего защитника с интересом, но явно не понимал и половины им сказанного. Сменивший Ахерна Финк добавил, что Аль Капоне никогда не был скрягой и всегда платил свои долги. Если он не заплатил какие-то там налоги, это не его вина — обмануть государство он вовсе не пытался. Эти слова растрогали подсудимого, на его лице читалась жалость к себе.

Прокурор Джонсон лучше владел даром импровизации и умением говорить понятным языком. Подхватив метафору Ахерна, он сказал, что Капоне — странный «Робин Гуд»: вместо того чтобы жить в лесу, грабить богатых и отдавать деньги бедным, он раздаёт своим друзьям бриллиантовые пряжки, селит их в дорогих отелях, закатывает вечеринки в своём доме-дворце и носит шёлковое бельё, сшитое на заказ! (Разумеется, ни о каких бесплатных столовых, пожертвованиях вдовам и детям он не упомянул — как, впрочем, и адвокаты. А ведь Капоне не только раздавал банкноты юным газетчикам, но и каждый год, с 1924-го по 1929-й, делал взносы — 21 тысяча долларов, 58 тысяч, 36 тысяч — в фонд вдов и сирот полицейских, и всё это было зафиксировано в материалах следствия). Почему защита не вызвала в качестве свидетелей Джейка Гузика, Ральфа Капоне и Фрэнка Нитти? Вот кого было бы интересно послушать! Вся деятельность банды, созданной Алем Капоне, была направлена не только на его личное обогащение, но и на окружение его влиятельными людьми с единственной целью — не платить налоги! (Явная чушь; но адвокаты не протестовали). Он, Джонсон, потратил пять лет жизни, чтобы посадить Капоне на скамью подсудимых. («Ах, так это личная месть!» — могли бы воскликнуть адвокаты, но промолчали). Занялся же он этим, столкнувшись с фактами: Аль Капоне неоднократно преступал закон. И вот теперь присяжным предстоит решить, может ли человек, зашедший так далеко, избежать наказания. (Другими словами, раз никак не получается засадить его за решётку в связи с его бандитской деятельностью, давайте упрячем его туда хотя бы за неуплату налогов).

67
{"b":"795298","o":1}