Уилсон приступил к работе только 23 мая, получив под своё начало пятерых сотрудников и оборудовав офис в здании городского почтового управления. «Дело Альфонса Капоне» за номером SI-7085-F, с пометкой «Специальное расследование», было заведено ещё 15 октября 1928 года спецагентом А. П. Мэдденом, но далеко продвинуться не удалось: у Капоне не было счёта в банке; он никогда не выписывал чеков и не выдавал расписок; для передачи денег он использовал посредников, которые назывались другими именами или меняли почерк; всё, что только можно, он норовил оплатить наличными; дом в Чикаго был оформлен на мать, дом в Майами-Бич — на жену; в банде велась двойная, а то и тройная бухгалтерия с использованием специального шифра. Сведения о расходах Капоне можно было собрать в магазинах и отелях: так стало известно о покупках дорогой мебели, сшитых на заказ костюмов, позолоченного обеденного сервиза, «линкольна», о счетах за телефонные разговоры на общую сумму 39 тысяч долларов и о многих тысячах, потраченных на вечеринку в честь боя Демпси с Танни. Такую информацию нельзя было использовать в качестве улики, хотя она и могла произвести впечатление на присяжных.
Нужны факты, факты... «Я крался по грязным улочкам Сисеро, где одно движение мизинца Аля имело силу закона, — вспоминал позже Уилсон, — но не было ни единой зацепки, чтобы доказать, что хоть один доллар из крупных игорных домов, букмекерских контор, борделей или подпольных распивочных попал в его закрома». Потенциальные свидетели не являлись на допрос даже по повестке, предпочитая сбежать из города, а если и являлись, то либо отказывались отвечать на вопросы, либо лгали: за дачу ложных показаний могут посадить в тюрьму, а за правдивые тебя прикончат — выбор очевиден. Айри говорил, что Уилсон «будет спокойно сидеть и листать гроссбухи по восемнадцать часов в день, семь дней в неделю, всегда, если захочет в них что-нибудь обнаружить». Ему как раз посчастливилось найти три таких гроссбуха, изъятых во время полицейского рейда 1926 года в одном из игорных заведений Капоне. Страница была разграфлена на колонки с названиями: «Кости», «21» и «Рулетка»; итоговые суммы потом делились на меньшие, которые получали «город», «Ральф», «Пит» и «А.». Сравнивая образцы почерка с подписями на документах о вкладах в банках Сисеро, оперативники вычислили бухгалтера; осталось установить его настоящее имя.
И вот — подарок судьбы: за обедом О’Хара сообщил Уилсону ценную информацию о доходах Капоне, с которых тот не платит налогов, а также имя бухгалтера, который вёл «настоящие» книги, — Лесли Шамвей. А ведь своим богатством Эдди был во многом обязан Капоне! Считается, что О’Хара хотел таким образом помочь своему сыну Эдварду, желавшему поступить в Военно-морскую академию: если бы выяснилось, что его отец связан с мафией, на карьере военного можно было бы поставить крест[48]. «Мы вынуждены не доверять друг другу. Это единственная наша защита от предательства», — напишет Теннесси Уильямс. Аль Капоне убедился в этом на собственном горьком опыте...
В начале июня Алю чуть ли не каждый день названивал Джейк Лингл, но он не подходил к телефону — не потому что был слишком поглощён своими проблемами, а потому что ему уже донесли: репортёр зарывается и наверняка нарвётся. Комиссар полиции Уильям Рассел, на пару с которым Лингл вкладывал деньги в разные предприятия, рассказывал ему по дружбе о готовящихся полицейских рейдах на игорные дома или распивочные; Лингл предупреждал о них гангстеров — не бесплатно. При этом он похвалялся своей дружбой с Капоне, полагая, что тройная защита (друг-шеф полиции, друг Капоне, статус журналиста) делала его неуязвимым.
Существует две версии того, из-за чего у Лингла возникли проблемы. Согласно первой, Линглу заплатили 50 тысяч долларов за неприкосновенность павильона собачьих бегов в Вест-Сайде, но он защиту не обеспечил, а деньги не вернул. По второй, Зута полтора года добивался, чтобы казино «Шеридан Уэйв Торнамент Клуб», закрытое после «резни в День святого Валентина», снова открылось. Джулиан Кауфман, которому поручили это дело, просил, чтобы Лингл задействовал свои связи; тот согласился, но запросил половину прибыли; Кауфман на это не пошёл, и тогда Лингл пригрозил ему: «Если этот притон откроется, к нему съедется столько полицейских машин, сколько ты за всю свою жизнь не видел». Несмотря на это, разрешение на открытие клуба было получено по другим каналам, и он должен был возобновить работу 9 июня.
Поздним утром 9 июня Лингл вышел из своих апартаментов в отеле «Стивенс», позавтракал в отеле «Шерман» и заметил, что за ним следят. Сообщив об этом на всякий случай сержанту Томасу Алкоку из детективного бюро, он решил поехать в Хоумвуд на бега. У входа на станцию подземки «Рэндольф-стрит» купил программку забегов. Два человека из такси, остановившегося у светофора, помахали ему и крикнули: «Ставь на Хай Шнайдера в третьем!» Джейк помахал в ответ: «Есть такой!» Скорее всего, таким образом на него указали человеку, не знавшему его в лицо. Углубившись в изучение программки, не глядя по сторонам, Лингл начал спускаться в метро, попыхивая сигарой. На станции голубоглазый блондин в серых перчатках молча поднял пистолет 38-го калибра, приставил его к голове Лингла за ухом и спустил курок. Когда полиция прибыла на место преступления, во рту убитого ещё дымилась сигара. Убийца бросил пистолет и, пометавшись по станции, убежал, перепрыгнув через ограждение; на улице за ним погнался полицейский, но ему удалось смешаться с толпой на Уобаш-авеню. Многочисленные свидетели видели также убегающего священника — наверняка переодетого: нормальный священник остановился бы, чтобы помочь умирающему. Полковник Маккормик, владелец «Чикаго трибюн», воспринял убийство Лингла, с которым якобы не был знаком, как личное оскорбление и попытку гангстеров запугать «четвёртую власть», но газеты не успокоятся, пока убийц не покарают. Линглу устроили торжественные похороны с оркестром и воинскими почестями в присутствии нескольких десятков тысяч человек.
«Чикаго трибюн» каждый день печатала объявление о награде за информацию, с помощью которой удалось бы задержать и уличить убийцу Лингла, — в общей сложности 55 725 долларов: 25 тысяч от неё самой, ещё столько же от «Чикаго геральд энд экзаминер», остальное — от «Чикаго ивнинг пост». Обращаться следовало в офис прокурора Свонсона. Рассел упражнялся в красноречии: «Я отдал приказы пяти заместителям начальника полиции навести в этом городе такую тишину, чтобы был слышен кашель чахоточной канарейки». Полиция развила бурную деятельность, хватая всех подряд. Однако расследование этого дела привело к неожиданным результатам.
Репортёр, получавший 65 долларов в неделю, вдень гибели имел при себе девять тысяч долларов. Кроме того, у него были дом за 25 тысяч близ Мичиган-Сити, штат Индиана, и квартира в Чикаго, где жили его жена и дети; сам же он проживал в отеле «Стивенс» на Мичиганском бульваре. Он устанавливал цены на пиво в Чикаго и был замешан в организации собачьих бегов и азартных игр; занимал суммы от двух до пяти тысяч долларов у владельцев подпольных казино, олдерменов, полицейских, а те не требовали вернуть долг. В ноябре 1928 года Лингл вместе с Расселом открыли счёт в банке для будущих биржевых спекуляций и положили на него 20 тысяч долларов; до биржевого краха 1929 года прибыль Лингла достигала 85 тысяч, но после краха он потерял 75 тысяч, Рассел — толи 100, толи 200 тысяч. Кроме того, брючный ремень Лингла украшала пряжка со 150 бриллиантами — подарок Аля Капоне, которого он не раз выставлял в своих статьях в благоприятном свете и предупреждал о полицейских рейдах. После этого разоблачения высокопоставленные друзья Лингла в полиции уволились, Рассела сняли с должности.
Руководителей «Чикаго трибюн» стали расспрашивать, как такое возможно; они отвечали, что ни о чём не догадывались. Однако налоговый агент Фрэнк Уилсон заявил: Роберт Маккормик, узнав, что он копает под Капоне, устроил ему встречу с Линглом, а это означает, что в газете всё прекрасно знали. Репутация «четвёртой власти» была подорвана. Руководство «Трибюн» оправдывалось: возможно, Лингл и оказался вовлечён в какие-то некрасивые дела, но его убийцы по-прежнему на свободе — вот что главное. Однако реакция общественности на его смерть изменилась: Лингл «сам напросился». А главная проблема в том, что простых людей некому защитить, потому что политики в сговоре с бандитами, а «свободная пресса» выступает посредником между ними.
