7. Не знаю – черти как у вас? У нас давно повывелись. Коровы окоровились, Кобылы окобылились… Заря прошла зенит, и скот идет, рогат, Туда, где луг звенит, что выпасом богат. Я помню этот кров! Храню и не забыл И окоров коров, и окобыл кобыл, И выплеск поутру, и жадную игру Глотающих икру, и мечущих икру. И храм, на край села ушедший… за предел… Что бил в колокола, и в небеса глядел. Не трогайте меня! Оставьте это мне — И детство близ коня, и юность на коне. И трех смертей оскал, и небеса с орлом, Что грозы высекал из черных туч крылом. 8. Столько солнца, что неба застиранный ситец Так просох и провис, что не вспомнить, о чем Думал утром за чаем, в стакане лучом Растворяя глюкозу. Был тополь, как витязь — Это помню. В кольчуге из жесткой листвы, Под высоким окном, горизонт озирая, Он рукою придерживал дранку сарая И шеломом поддерживал край синевы; И слезилось окно, долгий взгляд напрягая, И отец за столом, в ярком свете зари, Говорил: «Хорошо-о…» – и пласт каравая Мягко резал на части. На равные – три. «Читаю сказку по седьмому кругу…» Читаю сказку по седьмому кругу. Снега метут. Счастливая пора — Следи слова да молча слушай вьюгу, Грохочущую ставнями с утра. Уроков нет. Закрыты магазины. Спят поезда, уткнутые в пургу. Отец каблук из зисовской резины Неспешно прибивает к сапогу. Играет кот колечками подзора. На окнах лед, за окнами ни зги. И Сталин жив-здоров, и лето скоро, И батя ладно ладит сапоги. Такие сапоги, что нате-будьте! В таких легко возьмешь любую даль… А в сказке снова камень на распутье — И жить охота, и конягу жаль. Направо ехать – быть убиту, значит. Налево ехать – значит, пешим стать. Сжимаю повод – лошадь прямо скачет. Скакать тебе, Каурый, не устать! Картошка Ведра, воткнутые в ведра. Вдоль обочины мешки. Отродясь, такое вёдро Не припомнят старики. Клубни ровные, что репы. Тридцать два кривых мешка! Целина! Разведай, где бы Выросла еще така? Беловарка! Рассыпуха! На базар и про запас. Хмелем пахнет медовуха! Медом – выбродивший квас! В палисадах за плетнями Паутины солнце вьет, И веселыми глотками Из колоды воду пьет. Пляшут перья огневые. В чугунах шумят пары. И лопаты штыковые Прибирают. До поры. Пятидесятые… Набухала тоска в каждой вене и жиле. Пламенели закаты. Гремели ветра… Мы тогда не сходили с ума – просто жили, Постигали, как эта ведется игра. Как нечестные честных в грехах обвиняли, Хищно чуя барыш, набирали по две, И меняли столы, и колоды меняли, И хлюздили [1], храня козыря в рукаве … Вёсны падали с гор и шумели крылами, Стаи птиц гоготали над ширью степей, И река, шевеля голубыми валами, Плоскодонные лайбы срывала с цепей. У далеких поскотин отары клубились, Увозили на запад оброк поезда, И в предчувствие счастья мы солнцу молились, А кому еще было молиться тогда? Весенняя мозаика 1. Кувыркалась весна. Слякоть била под ноги. Пахло прелой листвою в кустах и логах. Рвался лед на реке, размесило дороги, И угрюмо торчали грачи на стогах. Голубая страна! Ни конца и ни края! Даль подернута дымкою, утром – туман, И тоскует земля о тепле каравая, Свищет ветер над полем, ломая бурьян. Я проверю гужи, я поправлю постромки, Среди всей чехарды я увижу свое… Пусть кромсает река голубые обломки, Пусть грачи продолжают свое бытие. И река, и стога, и грачи – это нужно! И под клекот весны, ничего не тая, Оживает во мне боевое оружье — Это память моя, это память моя… 2. Засунутый в яловые сапоги, Дед Лытнев с накидкой [2] стоит у реки. Цыганская трубка… Дед шамкает ртом: – А, ну-ка, здесь язь… – И с обрыва навскидку В клубящийся омут бросает накидку И топит ее, прижимая шестом… Дед – память моя! Я хожу рядом с ним. Весна! Половодье – сестрица разрухи. Я сумку ношу, в ней пузатый налим, Сорога, подъязок, четок медовухи… Оставлены улица, школа, друзья. Язя бы поймать. Жалко, нету язя. 3. вернутьсяхлюзда – ненадежный партнер, тянущий игру на себя (жарг.) вернутьсянакидка – рыболовная снасть в форме большого сачка (авт.) |
