«Это было давно. Я не помню – когда…» Это было давно. Я не помню – когда. Только помню – в реке отстоялась вода От разгула весны, и в осколок пруда Волоокой коровой смотрела звезда. Ей-то что этот пруд? Не пойму, не пойму! И зачем это мне?.. Я накинул суму И с порога – в овраг, а, вернее, во тьму, И – в огромную жизнь, как в большую тюрьму. – Принимай, вертухай, да позорче следи! Вишь, с сумой, значит, хочет далеко идти… – Никуда не уйдет! Жуткий мрак впереди! – Но ведь прямо идет! Может, свечка в груди?.. И скрутили меня. Я хриплю и мычу. Отворили ребро и забрали свечу. Но… явилась звезда! Я иду по лучу И над тем вертухаем не зло хохочу. Он-то думает: я – без свечи, как с бедой. Он-то думает: я – за питьем и едой. И не знает чудак, что иду за звездой В ту страну, где есть реки с живою водой. Беркут 1. Не в том беда, что счастьем обнесли, А в том, что мне Всё чудится и мнится Покрытый ковылями край земли, И над землей кружащаяся птица. Не тот ли это беркут, что давно На камни черствые просевшего дувала В рассветный час, когда еще темно, Когда еще рассвета покрывало Чуть поднято, упал с небес. Горбат! Он был суров, а я был очень молод, Я был дитя, я был не виноват, Что по степи ходил в то время голод… Меня отец от птицы защитил. А беркут мне на жизнь мою оставил Свое перо, чтоб я писал и правил, И к солнцу поднимался, и кружил. 2. Уронил мне беркут перо Маховое, самое то. Я принял его как добро, Чем еще не владел никто. Не чинил никто, и к губе, Ритмы чуя, не прижимал… В колдовстве моем, в ворожбе Сей подарок велик – не мал. Я омою перо слезой, Очиню его, задохнусь Небом, солнцем, степной грозой, Словом ясным и чистым – Русь. Станет грусть моя так светла! И проявится в грусти той Мах стремительного крыла, Боль, сравнимая с высотой. «И всё-таки писать!..» И всё-таки писать! Не то, чтобы обязан, И тем повязан, нет, но за душу возьмет Высокая строка, за стол усадит князем, Чернильницу подаст и к бездне подведет. И ты совсем не ты! И только непогода, Раскачивая тьму, окутывая сад, Подсказывает ход, тропу и вехи брода, И ты идешь вперед, на ощупь, наугад, Раскачивая жердь, Гнилое огибая, Предчувствуя судьбу, прикусывая боль, И новая строка твоя (почти любая!) Пьянит уже верней, чем крепкий алкоголь. «Когда Поэзия – от Бога…»
В белом плаще с кровавым подбоем… М. Булгаков Когда Поэзия – от Бога, И – Божьей милостью – Поэт, Не пробуйте раскрыть секрет, Не суесловьте, ради Бога. Нам эта тьма не по глазам, И сколько б мы не удивлялись, И в эту дверь войти пытались — Нам не откроется Сезам. Давайте вспомним белый плащ С кровавым, огненным подбоем… Пять строчек… Прочитай и плачь… А под плащом – судья, палач… Но мы не властны над собою. Они нас тайной озарят, И глубь откроют – утоните! И мы поверим Маргарите, И дьявольскому – «…не горят». И не сгорят! Они от Бога. Им Богом не дано сгореть. А нужно-то совсем немного — Строку дыханием согреть! И он, Поэт, в глуши, в ночи, Берет слова, перебирает, И дышит, и подогревает Над острым пламенем свечи. И так поставит – хоть кричи! Хоть головой о камни бейся! И двери отворить рискни. Но не надейся, не надейся — Нам не откроются они. «Постоял, подумал, подышал…» Постоял, подумал, подышал, Тронул ветку яблони и вроде Растворился музыкой в природе. Тела нет. Осталась лишь душа. Вся раскрыта. Вся обнажена… Бредит космос тайными мирами. Облака кочуют над горами, А над ними влажная луна. Сад набух росой. Деревня спит. Дремлет за околицей дорога. Тишина… Еще чуть-чуть, немного, — Каплю! И душа заговорит. Улыбнусь я, или загрущу — Чувство будет искренне и ново… Первое бы мне услышать слово, Остальные я не пропущу! «Да!..» Да! Можно верлибром! Но можно – хореем! Суть главная в том, чтоб иная орбита… Мы в поисках слова незримо стареем И вдруг открываем веками забытое. Далекое слово! Прекрасное слово! Подержим в губах и – забвение снова. |
