— Тогда решено! Посмотри, какая чудесная погода за окном — поехали гулять в Харьков!

— Поехали, — улыбнулся Володя.

По прогнозу обещали не выше пятнадцати градусов тепла и порывистый ветер. Собираясь на прогулку, Володя настаивал, чтобы Юра надел пальто, но тот противился:

— Я надену свитер под пиджак. Он шерстяной, видишь! — доказывал он, демонстрируя Володе бирку с составом ткани.

— Все равно ты замерзнешь! Видел, какой ветрище на улице? — спорил Володя. — С такой погодой раз плюнуть подхватить простуду.

Они могли бы бодаться бесконечно, но Юра в итоге махнул рукой и уступил Володе. Только пробурчал, надевая пальто:

— И на кой черт купил этот пиджак?

Но победил все равно Юра — солнце светило так, что жарко стало уже через четверть часа. Припарковавшись недалеко от Сумской, они прошли вниз по Бурсацкому спуску. Юра снял пальто и нес его в руках, а Володя упрямился. В конце концов Юра начал посмеиваться над ним — в одном лишь свитере он чувствовал себя комфортнее.

— Может, вернемся и бросим вещи в машину? — предложил Володя.

Юра остановился, обернулся и указал рукой на пройденный ими путь.

— Уверен, что хочешь подниматься обратно в горку? По-моему, так себе идея.

Володя вздохнул.

— Почему мы вообще решили припарковаться на Сумской, а не хотя бы у Дома торговли? Оттуда ведь ближе…

Юра пожал плечами и объяснил наигранным нравоучительным тоном:

— Ну мы же гуляем! Созерцаем местные красоты, понимаешь? Эх, Володя-Володя!

— Если на то пошло, местные красоты я мог бы прекрасно созерцать и из окна машины, — пробурчал тот, стягивая с себя пальто. — Ладно, веди, Сусанин, сегодня ты у нас прокладываешь маршрут.

Он помнил, что Юра хотел пройтись по родной улице еще с самого начала отпуска в Харькове. Володя знал, что этот район пусть и находился почти в центре города, но пользовался дурной славой. Располагаясь между рынком и железнодорожным вокзалом, он притягивал всякий сброд, и в будни, а особенно по вечерам, ходить здесь было опасно. Но в выходные Юрин район становился вполне безобидным.

Обсуждая репутацию этих мест, они дошли до Бурсацкого моста. Юра остановился у перил, облокотившись о них, сковырнул кусок черной краски.

— Интересно, речка всегда была такой узкой и мелкой? В детстве казалась широкой… — задумчиво протянул он, обращаясь скорее к самому себе, чем к Володе.

Но тот все равно ответил:

— В девяностых по ней даже пассажирские пароходы ходили. А потом как-то… видимо, не до пароходов уже стало.

— Да, девяностые сильно потрепали город, это я заметил.

Володя проследил за его взглядом — Юра смотрел на бурые воды, уносящие вниз по течению мусор: бутылки, пакеты и клубки водорослей. Разрушенные ступени, некогда служившие для спуска к реке, были исписаны граффити, покосившаяся зеленая ограда поросла кустами — на ветках уже начала появляться первая листва.

Они двинулись дальше — мимо рынка, кишащего людьми, мимо едко пахнущей бензином автостанции.

На одном из перекрестков Юра вдруг остановился, поднял указательный палец вверх и глубоко втянул носом воздух. Володя озадаченно посмотрел на него.

— Слышишь запах? — спросил Юра, прищурившись.

Володя принюхался, поначалу не почувствовав ничего, кроме смрада выхлопных газов. Пожал плечами, но вскоре ощутил едва уловимый аромат то ли шоколада, то ли жженого сахара.

— Кондитерская фабрика, — объяснил Юра. — Вон там, — и указал на длинное двухэтажное здание, за которым виднелось несколько дымящих труб. — Запах детства.

Володя часто проезжал мимо, но ни разу не задумывался, какой именно фабрике принадлежали эти трубы. Хотя о том, что это кондитерская, можно было догадаться по двум фирменным магазинам на прилегающей улице. Мимо одного из них они сейчас шли.

— А сюда я бегал за мороженым! — сообщил Юра. Украдкой заглянув в витрину магазина, он мечтательно вздохнул: — Молочное за пятнадцать копеек.

— Ну давай купим тебе мороженого, если хочешь, — предложил Володя.

Юра отмахнулся:

— Оно больше не такое!

Володя был совершенно равнодушен к сладкому, даже к знаменитому советскому мороженому, поэтому лишь развел руками:

— Как хочешь.

Наконец они дошли до Юриной улицы. Володя и раньше бывал здесь: первый раз в начале девяностых, когда искал Юру. Потом — сворачивал просто так, прогуляться. Будто на что-то надеялся.

Тихая узкая улочка будто застыла в прошлом: высоченные столетние клены, дореволюционные трехэтажные дома, трамвайные пути посередине выложенной булыжником дороги. Правда, пока Юра с Володей неспешно брели по пыльному, недавно отремонтированному тротуару, мимо не прогремело ни одного трамвая.

Юра остановился у двух торчащих из асфальта бетонных тумб. Задумался.

— Раньше тут была остановка. — Он оглянулся вокруг. — Вот обломки скамейки, а таблички с расписанием нет…

— Мне кажется, трамваи здесь не ходят. Причем уже давно. — Володя указал пальцем на бурые от ржавчины рельсы, частично ушедшие в землю.

— Ну и правильно! Как ужасно они гремели по утрам! Ты только представь — улица узкая, эхо от домов отражается… А ведь ходить-то они начинали с четырех утра!

— Может, поэтому и отменили?

Шагая рядом, Володя рассматривал не улицу, а лицо Юры. Он молча щурился и загадочно улыбался.

— Что такое? — негромко спросил Володя. — Вспомнил что-то смешное?

— Да здешний трамвай. — Юра кивнул. — В смысле, не маршрут, а именно трамвай, один конкретный. Когда я готовился к поступлению в консерваторию, занимался дома с репетитором, поэтому мне не надо было вставать рано. Но тогда же по утрам, я точно не помню, во сколько именно, здесь пускали дополнительный трамвай. Он был жутко старым, разваливался на ходу и грохотал отчаяннее остальных. И вот каждое утро я просыпался от его грохота и бежал проверять почтовый ящик — вдруг пришло твое письмо. — Будто смутившись, Юра потупил взгляд, но, не дав Володе вставить и слова, вскинул голову и воскликнул: — Вот мой дом, видишь? А во-о-он там, — протянул он, указывая пальцем вперед, — вход в мой двор.

Чтобы попасть туда, нужно было пройти через высокую темную арку. Юра не спеша направился к ней, но остановился и взглянул вверх — на табличку и номер дома «45». Вздохнул. И ступил в тень. Володя направился следом и, пройдя всего несколько метров, очутился словно в ином мире.

Весь двор белел — будто устланный снежным покрывалом. Но Володя быстро сообразил, что это опавшие цветки абрикосового дерева. Они были везде: лежали на земле, кружились в воздухе, поднимаемые ветром, шапками покрывали крыши низких сараев и припаркованных во дворе машин.

— Как красиво! — восхитился Володя, неожиданно вспомнив, что когда-то уже видел нечто похожее, только вместо цветов траву покрывали одуванчики.

— Надо же, абрикоса до сих пор жива! — Юра умиротворенно улыбнулся. — И цветет, как в детстве…

— Абрикоса? Женского рода? — хохотнул Володя. — Так не говорят.

— Ну а в нашем дворе говорили!

Двор был наполнен звуками. Скрипели ржавые качели. Кидаясь друг в друга белыми лепестками, верещали дети. Компания подростков расселась на скамейках, слушая, как играет на гитаре какой-то парень. Внимание Володи привлекла девушка в черной футболке с надписью Stigmata — напомнила Машиного сына. Он удивился про себя: «Какая религиозная нынче молодежь пошла».

Полноватый мужик сверлил что-то возле гаража, а неподалеку от него двое пенсионеров, переругиваясь, пытались завести мотор старого «Запорожца».

Озираясь вокруг, Юра прокомментировал:

— Надо же, и качели те же, еще целые!

— Это с них ты свалился в детстве? — спросил Володя.

— Ага. — Юра повернулся к нему, вскинул бровь. — Неужели ты помнишь?

— Да, конечно, помню, — кивнул Володя. Ему так нравился шрам на Юрином подбородке, сколько раз он мечтал его поцеловать?

Юра будто инстинктивно вскинул руку и провел пальцами под губой.

— До сих пор остался, кстати. Заметно?