А Юра не хотел ничего слышать и забывался часто: хватал его за руки, когда другие могли увидеть, пытался в шутку обнять — но для Володи это выглядело слишком провокационно. Садился слишком близко…

Чего стоил только тот момент, когда сонному Володе пришлось рассказывать малышне страшилку, а Юра придвинулся и что-то зашептал ему прямо в ухо. Володя даже не расслышал, что тот сказал! Весь окоченел, чувствуя только горячее дыхание Юры на коже и в волосах, его руку, случайно оказавшуюся на колене. И истому по всему телу — невыносимую, жаркую, неправильную. А Юра даже ничего не заметил! Не понял, что сделал, да и откуда ему о таком было знать?

Каждый раз Володя, сцепив зубы, обещал, что не позволит себе сорваться. Каждый раз он клялся, что все это никоим образом не затронет Юру.

А Юра поцеловал его в шею.

Чертова беседка романтиков! Прекрасный вид на раскинувшийся внизу пейзаж, свежий воздух и ни души на несколько километров вокруг. Только трепетно обнимающий Юра — совсем близко. Он просто уткнулся лицом Володе в плечо и нечаянно коснулся губами шеи у воротника рубашки. А Володю тряхнуло так, будто по нему пропустили разряд тока. Он отпрянул от Юры, испугавшись своей же реакции — желания у него были однозначные.

Юра замер, удивленно глядя на него. Сидел на столе, болтая ногами в нескольких сантиметрах над землей, а сам откинулся чуть назад. Вся его поза манила: хотелось подойти, прижаться вплотную, взять в ладони лицо и целовать, целовать, целовать… Не невинно и ласково, не так, как всегда, едва касаясь губами, а по-настоящему, по-взрослому.

«О чем ты только думаешь?!» — мысленно ругал себя Володя, на ватных ногах шагая к спуску с холма.

И, казалось, все, уже все, ему бы только дойти до лагеря, а там, может, на кухне есть кипяток? Ведь на полдник всегда подают чай или какао…

Володя совсем ничего не соображал, поэтому так легко поддался Юриной панике, когда тот заприметил неподалеку от лодочной станции Машу и приказал улечься в лодку. Он не успел подумать, а Юра уже накрыл их брезентом. По нему барабанили капли дождя, а Володе казалось, что его поймали в клетку.

Юра выглядывал Машу, ждал, когда та уйдет. Володя же чувствовал только одно: тесноту. Сводящую с ума, жаркую тесноту и Юрину спину рядом, его затылок аккурат у своего носа. Не удержался — втянул воздух, ощутил запах Юриной кожи и волос.

В небе громыхнуло.

— Ушла? — сипло выдавил Володя.

Юра вроде бы не заметил его сдавленного голоса, но получалось, что из-за дождя и прячущейся на складе Маши лежать им тут придется долго.

Юра медленно, чтобы не качать лодку, развернулся к нему, сполз чуть пониже. В кромешной темноте сложно было что-то разглядеть, но Володя ощутил дыхание Юры на своих губах.

«Боже…» — мысленно взмолился он, но пути назад просто не было. Путь был лишь один — к Юриным губам, и Володя балансировал на тонкой грани, боролся с собой до того момента, пока Юра не сжал его ладонь.

— Юр, — прошептал Володя.

— Что?

— Поцелуй меня.

Он сказал это. Он сам попросил. Он сам толкнул Юру в этот омут — без возможности взять свои слова обратно.

Юра целовал его — пылко, страстно, горячо, и этой сладкой пытке не было конца. Ее не хотелось прекращать, из головы улетучились все мысли, был только этот момент, тесное, замкнутое пространство и Юрина рука под рубашкой, скользящая по коже.

Юра весь горел: льнул к нему, будто было возможно прижаться еще сильнее. А Володя сгорал вместе с ним. Замерло время, и сама планета, казалось, остановилась. Существовал только этот момент. И только они двое — в нем.

Далекий звук горна, оповещающий о конце тихого часа, будто выбросил Володю в реальность. В нее не хотелось возвращаться, не хотелось отрываться от Юры.

— Пора, Юр. Надо идти.

А за то, что случилось часом позже, Володя проклинал себя потом еще очень долго. Это было так гадко, так мерзко, что хотелось провалиться сквозь землю.

Он не дошел до столовой, когда все отряды отправились на полдник, — есть не хотелось совершенно. Нужно было утихомирить мысли и бушующее сердце, посидеть в тишине и успокоиться. Володя закрылся в своей комнате, прижался к двери спиной, будто пытаясь спрятаться. Но прятаться от себя было бесполезно.

Юра, Юра… Что же они делают, куда же их несет?

Володя сел на кровать, зажмурился. Все тело ломило — от усталости и пережитой недавно истомы. Под закрытыми веками мелькали образы: лодка, Юрино лицо, его губы. Кожу под рубашкой до сих пор жгло фантомной нежностью Юриных прикосновений. На губах до сих пор остался его запах и след мокрого, горячего поцелуя.

Володя упал лицом в подушку, жалобно застонал, сцепив зубы.

«Не смей, нет, не нужно», — умолял он, но руки невольно тянулись к бляшке ремня на шортах.

«Может, так будет легче? Перестанет быть так тяжело и больно?» — убеждал он себя же.

Он закусил ткань подушки, чтобы позорно не стонать. А руки двигались, тело сводило от удовольствия, Володя задыхался и жмурился до белых пятен перед глазами. А в этих пятнах — Юра. Красивый, желанный, любимый Юра.

Легче не стало. Судорожно ища, чем вытереться, Володя чувствовал себя разбитым, грязным и мерзким. Как он мог? Боже, как он только мог так опорочить чистый образ Юры?..

Володя заранее согласовал отпуск, оформил документы и довольно быстро получил визу. Оставалось только дождаться конца декабря. А время, как назло, словно превратилось в тягучую смолу.

Он старался если не полностью игнорировать ощущение постоянного ожидания, то хотя бы не зацикливаться на нем. Ушел с головой в дела — очень кстати подвернулся крупный сложный проект по строительству нового жилого комплекса. Но если раньше за работой время летело быстро и он не замечал, как сменяются дни, то сейчас оно будто застыло на месте.

Володя просыпался каждое утро не с мыслью об очередных договорах и чертежах. Открыв глаза, он прежде всего вспоминал, что скоро увидится с Юрой. И улыбался, но улыбка тут же таяла. Во-первых, не так уж и скоро. Во-вторых, еще непонятно, стоит ли этому так радоваться. Он не знал, что принесет ему эта встреча, и, если уж быть совсем откровенным, боялся ее.

Он никак не мог понять, что представляют собой их отношения. Они состояли из дружбы — огромной, теплой, пронесенной сквозь года, умеющей понимать и прощать. Но, помимо дружбы, в них крылось еще много чего: старая боль, упущенное время, чувство вины за совершенные ошибки.

И еще была любовь — забытая, зарубцевавшаяся, как старая рана. Но день за днем Володя ощущал, что на ее месте прорастает, пробивается, словно трава сквозь асфальт, новое чувство. Он остерегался его, боясь спутать с другим чувством — к другому Юре, шестнадцатилетнему. Не хотел цепляться за воспоминания.

И окажись на месте Юры кто угодно другой, Володя бы четко знал, с какими намерениями к нему ехать. Но это — Юра. Сейчас между ними возникло что-то хрупкое и светлое, что-то невероятно ценное. И это «что-то» было так легко разрушить — одним неверным словом.

Поэтому Володя гнал от себя эти мысли, гнал — и уходил в работу. А в перерывах общался с Юрой. Тот тоже усиленно работал — спешил выполнить заказы до рождественских каникул. Много рассказывал про Германию, про свой город, о том, как немцы готовятся к Рождеству, наряжая дома и улицы. Планировал, куда поведет Володю, что ему покажет и чем будет кормить.

Как-то раз Володя пошутил:

«Ох, Юра, не слишком ли много у тебя на меня планов?»

На что получил подмигивающий смайлик и текст:

«Ты не знаешь даже о половине моих планов на тебя…»

Что именно он имел в виду, Володя решил не уточнять — и так последние две ночи засыпал с огромным трудом. Таблеток Игоря осталось немного, а просить у него новый рецепт совсем не хотелось. Пришлось купить в аптеке слабое снотворное. Быстро засыпать от него не получалось, зато и вялости по утрам не было.