Потревожив соседку справа, Володя снял пиджак и положил его на колени, накрыв им и свои, и Юрины. Под тканью просунул руку, нашел его пальцы, сжал. Юра удивленно посмотрел на него. Володя улыбнулся, а Юрина ответная улыбка получилась вымученной — в его глазах застыли боль и тоска.

Обратно к машине Юра брел медленно, чуть пошатываясь. Не будь Володя весь вечер рядом, подумал бы, что Юра пьян. Он просто шагал, уставившись в асфальт, и молчал. Володе хотелось придержать его под руку.

Остановившись у парковки, Володя развернул его к себе, положил ладони ему на плечи и чуть встряхнул. Тот посмотрел на него стеклянным взглядом. Спрашивать, все ли в порядке, было бессмысленно, как и пытаться выяснить, что случилось.

— Давай поднимемся ко мне в кабинет?

— Зачем? — равнодушно спросил Юра.

— Чаю попьем. — И Володя, не дожидаясь согласия, взял его под локоть и повел внутрь.

Охранника на вахте почему-то не оказалось — может, в туалет отошел? Володя пожал плечами — он всегда носил с собой запасные ключи от офиса.

Зайдя в кабинет, Юра подошел к окну, но даже не взглянул в него, развернулся лицом к Володе, оперся на подоконник и, сложив руки на груди, уставился в пустоту. Володю напугал этот совершенно отрешенный взгляд.

Он быстро подошел к стеллажу, открыл шкафчик, в котором хранил подарочный алкоголь, откупорил одну из пузатых бутылок — то ли коньяка, то ли виски, даже не разобрался. Налил прямо в чайную чашку, стоящую на столе, сунул ее Юре в руки. Тот, видимо, даже не понял, что это не чай — отхлебнул и тут же закашлялся. Посмотрел недоуменно и несколько обиженно, но теперь — хотя бы осмысленно.

— Прости, — сказал Володя. — Мне показалось, ты совсем не в себе.

— Я… — Юра растерялся, обвел взглядом кабинет.

— Юр, что случилось? Мне казалось, поход на концерт воодушевит тебя, но вместо этого ты впал в… прострацию? Даже не знаю, как это назвать.

Юра закрыл лицо руками, надавил на глаза. Покачал головой, прерывисто выдохнул.

— Я не знаю…

Володя шагнул ближе, притянул Юру к себе, поцеловал в висок.

— Что с тобой такое, Юрочка? — выдохнул ему в волосы. — Скажи, как тебе помочь?

Тот качнул головой и прижался к нему так, будто только этого и ждал, уперся лбом в плечо, потерся щекой о пиджак и сдавленно спросил:

— Слышал, как она прекрасна? Симфония. Сколько всего Петр Ильич вложил в нее, сколько рассказал, сколько и как передал… Слушаешь — и будто на самом деле проживаешь всю жизнь за него…

В Юрином голосе звучало нечто необъяснимое — не жалость, не грусть. Казалось, его необходимо утешить. Но как? Володя просто не знал, что сказать, чтобы ненароком не сделать еще хуже.

— Боже, Володь, я просто бездарность, — выдохнул Юра так тихо, что Володя сперва решил, будто ослышался.

— Что? — Он обхватил Юрино лицо ладонями и поднял его голову, заставив посмотреть себе в глаза. — Что ты такое говоришь?

Юра ничего не ответил, но его взгляд выражал так много и будто бы ничего одновременно, что Володя не на шутку за него испугался.

— Глупый. — Он поцеловал его в лоб, затем в подбородок и в щеку. — Я, может, не так уж и много талантливых людей знаю, но ты самый талантливый человек из всех. И разве правильно сравнивать себя с другими? — Он чередовал слова с поцелуями: то в нос, то в губы, то снова в щеки, только бы отвлечь Юру от его ужасных мыслей. — Твоя музыка уникальна, ты вкладываешь в нее себя, и только… как минимум поэтому она бесценна. Слышишь меня?

Юра кивнул.

— Ты веришь мне?

Юра опять кивнул и тихо выдавил:

— Да. — Он послушно уткнулся носом ему в шею и прошептал: — Спасибо, Володь. Не знаю, что бы без тебя делал.

Они еще долго стояли так у окна. Юра не отпускал его, а Володя боялся разомкнуть объятия — вдруг, только он уберет руки, Юра опять расплачется? Но через какое-то время — может, минут пятнадцать, Володя не засекал — тот подал голос:

— Поехали домой, уже почти десять…

Когда они выходили из офиса, их заметил охранник и, наверное, очень удивился. Но Володе было на него совершенно плевать. Важнее всего сейчас — отвезти Юру домой и уложить спать.

Следующим утром Володя проснулся первым. Лежал, разглядывал лицо Юры — тот даже во сне хмурился. Каким подавленным и тихим он был после концерта. Видимо, эмоции, которые Юра испытал во время прослушивания симфонии, оказались настолько сильными, что полностью вымотали его.

Стрелка часов подползла к одиннадцати, и Володя решил, что пора бы разбудить Юру. Но тот, кажется, вовсе и не спал — когда Володя легко погладил его щеки и губы кончиками пальцев, Юра поцеловал их и открыл глаза.

— Доброе утро! — проворковал Володя и потянулся к нему, но тот отпрянул и спрятал лицо в ладонях:

— Не надо меня целовать! Я воняю тухлыми яйцами!

— Обожаю тухлые яйца! — Володя улыбнулся и попытался убрать его руки, чтобы дотянуться до губ, но Юра отстранился. Не воспринимая этот отказ всерьез, Володя, хмыкнул и полез под одеяло: — Тогда поцелую там.

— Не надо. Я не хочу! — яростно воскликнул Юра.

Володя сбросил с себя одеяло, сел и сердито сказал:

— У нас уже две недели ничего не было! Когда ты наконец захочешь?

Он понимал, что неправ, но не смог сдержать раздражения. А Юра, глядя на него с мольбой в глазах, невпопад спросил:

— Может, вернемся в Германию?

— Зачем? — спросил Володя. — Здесь твоя Родина! Здесь наш дом, наконец.

— Наш дом будет там.

Володя тяжело вздохнул. Он не раз размышлял о переезде и давно понял, что это невозможно. Без него развалится фирма, а это не просто бизнес, это отцовское наследие. Тот столько сил в нее вложил, столького лишился и оставил фирму именно Володе. Не продал Брагинскому или кому бы то ни было, а передал сыну. Но бизнес — это лишь вершина айсберга. А как же мать? Перед переездом в Германию ей придется рассказать правду о себе. И что тогда с ней? Он не мог забыть, как тяжело она перенесла его признание в юности: сколько плакала, сколько ночей не спала, как вместе с ним ходила к этому же психиатру и тоже пила таблетки. И все это случилось в девяностых, когда мать была моложе и отец — рядом. Володя понимал, что теперь, овдовевшая, она не вынесет горькой правды. Эта правда ее убьет.

— Юра, но ты можешь работать здесь, а я работать там физически не смогу. Без меня все рухнет, ты же сам видишь, что их нельзя оставить даже на неделю. И еще мать…

— Ясно, — сказал Юра, вставая. — Хотя другого я и не ожидал.

— Может, объяснишь мне, в чем на самом деле проблема? — Володя поднялся вслед за ним.

— Да я сам не знаю. — Юра устало опустился на край кровати. — Дело даже не в творчестве, ведь у меня и в Германии сто раз случались кризисы. Мне плохо здесь, понимаешь? В Харькове. Не с тобой плохо. Как раз таки ты причина и смысл того, что я здесь. Но, кроме тебя, у меня никого нет… — Он пожал плечами и посмотрел Володе в глаза. — Это не значит, что я нуждаюсь в других людях, но без них Харьков кажется слишком враждебным. Кажется, что я вынужден жить в прошлом. А оно мертвое.

От последних слов у Володи сжалось сердце. Он тряхнул головой, будто пытаясь выбросить эти мысли, и произнес первое, что пришло на ум:

— Ну, хочешь, съездим в гости к Ирине с Женей? Они, правда, тоже люди из прошлого, но будут рады тебя видеть, а ты развеешься.

Юра отозвался неожиданно живо:

— Да, хочу. Очень хочу! У меня, кстати, есть подарок для их дочки.

От этого предложения Юра буквально расцвел и весь завтрак не умолкал ни на секунду. Вспоминая свой разговор с Ириной и Женей в скайпе, он пересказывал его так подробно, будто сам Володя при нем не присутствовал. Но он не перебивал, а лишь молча любовался горящими глазами и искренней улыбкой. Слишком непривычно было видеть Юру таким — живым.

Сразу же после завтрака Юра настоял, чтобы Володя позвонил Ирине. Та, узнав, что Юра наконец придет в гости, очень оживилась и развела сумасшедшую деятельность. Пообещала устроить такое застолье, каких не бывало даже на Новый год. Володя даже и не знал, есть ли смысл пытаться ее отговорить.