— Что с тобой? — спросил Володя, обнимая.

— Надо вставать, — прошептал Юра.

— Ну чего ты? Не грусти. Мы ведь все сможем, правда? Это уже не пустое обещание прийти через десять лет под иву, а реальный план действий, так ведь?

— Я не хочу становиться воспоминанием, — одними губами произнес тот. — Не снова.

— Все зависит только от нас, — уверенно заявил Володя, хотя от слов Юры сердце заболело с такой силой, будто по нему пошла глубокая трещина.

Вставать не хотелось, но пришлось. Они умылись, позавтракали — и завертелось.

Сборы, вещи, чемодан. Машина. Дорога в тишине. Аэропорт. Шум, духота, толпы народа. И боль. Чудовищное усилие над собой, чтобы выпустить Юру из объятий.

А в голове — одна мысль: «Надо резко, как будто отрываешь пластырь, расцепить руки и уйти. Не тянуть — прямо сейчас, пока не осознал, пока импульс понимания не дошел до мозга».

Но как теперь жить? Как ему, познавшему такую страсть, отпустить Юру? Как смириться, что остается лишь довольствоваться живой, но плоской картинкой в мониторе? И при этом всем телом помнить его пальцы: сначала нежные, а затем — яростные, до красноты сжимающие кожу. Вцепившиеся в Володю, будто он вот-вот исчезнет.

И он действительно исчезал из Юриной реальности, а Юра — из его. С каждой минутой будто таял, пока окончательно не растворился в толпе.

В зале ожидания Володя набрал сообщение — наверное, во всех смыслах самое дорогое в своей жизни: «Я не сказал тебе вчера и теперь очень жалею — я люблю тебя». Но удалил — не зная, его ли любит или свои воспоминания. А оказавшись в салоне самолета, написал и отправил другое, уже не сомневаясь ни секунды: «Я буду безумно скучать по тебе. Уже скучаю».

Во время взлета ужасно разболелась голова. Володя смотрел в иллюминатор — дома, машины и дороги становились все меньше и меньше. Солнце слепило глаза. Запах Юры испарялся с кожи.

По возвращении домой знакомая, привычная текучка и весь налаженный Володин быт поблекли, потеряли значение и смысл, потому что здесь не было Юры.

Раньше Володя считал, что максимально комфортно устроил свою жизнь: у него есть дом, дело жизни, которому он посвящает всего себя, приятели, Герда. Теперь же все это превратилось в пустой фон, а на передний план вышло одиночество. Оно присутствовало и раньше, но, подобно старой зарубцевавшейся ране, не болело, если лишний раз не трогать. А неделя в Германии разбередила эту рану.

Открыв двери своего дома, Володя понял, что теперь для него изменилось многое. Он был рад увидеть собаку. Был рад оказаться среди родных стен, спать в своей удобной кровати, ходить по просторным комнатам, гулять по широкому двору. Но больше его ничто не радовало. Собака — пусть и любимое существо, но не человек, кровать — удобная, но слишком велика для него, двор — тусклый, комнаты — просторные, но пустые. Все серое, все пустое без Юры. Во время поездки он нашел ответы на многие вопросы, и его жизнь разделилась на слишком явные «до» и «после».

«До» Володя не был ни в чем уверен. Не понимал, кто они друг другу, сам себе твердил о дружбе. Не знал, какой теперь Юра, не видел его настоящего и был влюблен в воспоминания о солнечном подростке из своей юности, а не в самого Юру.

«После», хоть многие вопросы решились, других стало еще больше. Теперь Володя понимал, кто они друг другу. Они — пара. Между ними отношения. Только вот жили они все еще в разных странах, их разделяли километры дорог, и жизнь Володи будто замерла в ожидании Юриного приезда.

А теперь Володя увидел, что находится за пределами Юриного монитора и стенами кабинета. В конце концов, он влюбился в этого Юру — красивого, талантливого, взрослого. Возвращаться к онлайн-общению было мучительно: помня черты его лица, не иметь возможности рассмотреть их за помехами, помня звучание его голоса, слышать, как его искажает связь. И, хуже всего, понимая, что они вместе, что их чувства взаимны, — не иметь возможности оказаться рядом.

С первого дня в Харькове руки так и тянулись к подаренному диску, но Володя сознательно не давал себе ставить его. Нужно было вернуться в реальность, снова начать жить, а не грезить наяву, чему музыка явно не способствовала бы. Володя был уверен: едва услышит первые звуки, как снова окунется в волшебство минувшей недели и затоскует. Усугублялось все тем, что Юра не мог определиться с точной датой своего приезда. Они договорились на конец марта, но все зависело от его заказчиков.

Володя с Юрой в прежнем режиме переписывались в ICQ и созванивались в скайпе. В Германии не было таких же длинных новогодних каникул, как в Украине, и Юра занялся заказами сразу же, как улетел Володя. Тот тоже решил не расслабляться и уже шестого января вышел на работу.

Охранник на вахте очень удивился, увидев начальника в пустом офисе, когда все уважающие себя люди готовили рождественский стол и ждали появления первой звезды на небе. На самом деле Володя заехал в офис скорее от скуки, чем от большой необходимости. Вечером его позвали в гости Женя с Ириной, а вот что делать весь день, Володя не знал. С утра уже успел побегать с Гердой, убрал снег во дворе и даже съездил на автомойку.

Работы накопилось немного — упущенное время наверстывать не пришлось. Однако в каникулах был и минус: отдыхали не только те, кому положено, но и те, кому стоило бы работать. Володя выяснил, что фуру со стройматериалами для февральского проекта задержали на двое суток на границе, хотя до праздников Брагинский звонил Володе и уверял, что все в порядке. Вот и доверяй ему теперь.

В обед написал Юра, и Володя сразу же предложил ему выйти в скайп.

— А ты чего это в офисе торчишь? — удивился тот, как только на экране появилось изображение.

Володя объяснил как есть — мол, скучно сидеть дома.

— И еще тут связь хорошая, хотел тебя услышать, а не переписываться.

— Ну ты даешь, конечно, — пробормотал Юра, что-то жуя. — Будь у меня возможность сидеть дома и ничего не делать, хрен бы кто меня оттуда вытащил.

— Ну мне все равно сегодня пришлось бы ехать в город к Ире с Женей, так что… Вот думаю, что Ольке купить. Спросил у Ирины, а она ругаться начала, что я вечно балую ребенка. Ну а как без подарка?

Юра пожал плечами.

— Вот с вопросами про детей — это точно не ко мне. — Он засмеялся. И, видимо, услышав протяжный вздох Володи, добавил: — Хотя… Ну, если хочешь, давай подумаем. Что она любит?

— Русалочек она любит. Но не дарить же ей снова Барби, да и это Рождество, а не день рождения, нужно что-то чисто символическое.

Юра снова пожал плечами.

— Купи ей набор киндер-сюрпризов. Какому ребенку не понравится? У меня есть знакомые, кто в сорок лет их коллекционирует.

Они проговорили еще полчаса, а потом Юра ушел работать — у него ведь все-таки график. Отключившись, Володя обвел взглядом пустой кабинет. Офисную тишину нарушало лишь отдаленное бормотание телевизора у охранника внизу. А ведь раньше Володя считал эту тишину уютной…

Юра оказался прав: Олькино отношение к киндерам было однозначным. Получив гостинец, она повисла у Володи на шее, а затем, довольная, унеслась в комнату добывать сокровища из шоколадных яиц.

Ирина посмотрела на Володю с укором.

— Вов, ну я же просила ничего не дарить, ну что за… — пробурчала она, но скорее только для приличия. Понимала же, что Володя никогда не придет с пустыми руками к крестнице.

Рождество ничем не отличалось от других празднований — ну разве что тем, что к столу Ирина приготовила ровно двенадцать блюд, среди которых, конечно, оказалась и традиционная кутья. Но и народу было поменьше: Ира, Женя, их сын Пашка, Олькина крестная Наташа с маленьким сыном и Маша.

Володя спокойно потягивал сок — в этот раз никто не стремился его напоить. За столом было не очень шумно — все слушали рассказ Жени о семейной поездке в Карпаты на новогодние праздники.