— Юр? — негромко позвал Володя. — Думаешь, мы поступаем правильно?

Тот качнул головой — получилось, будто боднул Володю.

— Не знаю. Наверное, правильно. — Он вдруг еле слышно рассмеялся, щекоча Володю дыханием. — А я ведь предупреждал, что со мной сложно, что я сильно изменился и… стал вот таким. Как же я только умудрился все испортить…

— Юрочка, ты что? — Володя приподнял его за подбородок, посмотрел в глаза, поцеловал в лоб. — Не говори так. Ты ни в чем не виноват. Кто и что угодно, но только не ты.

Юра прерывисто вздохнул, подался вперед, обнял его и прошептал в сгиб шеи:

— Я так не хочу улетать…

Володя зарылся пальцами в его волосы, крепко зажмурился, гладя Юру по голове.

— Тебе здесь невыносимо — и дальше будет только хуже.

Юра кивнул и зачастил:

— Я две недели пытался решиться на возвращение в Германию, но не мог даже и думать о расставании с тобой. Я ведь и пил так много поэтому — просто чтобы забыться и не пытаться искать выход. А теперь… Уже завтра нам придется прощаться, и от одной лишь мысли я готов все бросить и остаться, снова сдать билет. Пусть я продолжу страдать, пусть мне будет сложно, невыносимо, только бы рядом с тобой. — Его голос задрожал. — Я ведь тебя так сильно люблю, Володь…

Володя чувствовал, как сердце буквально рвется на куски. Он резко вдохнул, взял Юрино лицо в ладони, заставил посмотреть на себя — в глазах у того стояли слезы.

— Юра… — беззвучно сказал Володя. — Юрочка…

Он притянул его к себе, припал к губам, стараясь вложить в этот поцелуй всю нежность и все тепло, которые у него были.

Он никогда не нуждался в Юриных признаниях. Ведь любовь не в словах. Ее не обязательно озвучивать, ее нужно показывать. Но все же, стоило Юре произнести эти слова, как его любовь, будто став материальной, наполнила комнату, дом, «Ласточкино гнездо». Володя понял, что на самом деле она всегда здесь была. И сейчас Юра целовал его так, будто хотел отдать ее всю. А Володя упивался ею, тонул в ней и сам не заметил, как нежные и аккуратные поцелуи стали глубокими и страстными. Он пришел в себя, лишь когда Юра толкнул его, уронив на спину. Володя не стал его останавливать, наоборот — помог ему снять с себя футболку. Поддался его прикосновениям, плавясь в них, растворяясь в его ласках.

И будто сквозь туман услышал:

— Я хочу тебя. Можно?..

Юра, нависнув над ним, внимательно посмотрел в глаза, и Володя не сразу понял смысла вопроса. А когда понял, приблизился к его лицу и, тихо засмеявшись, выдохнул:

— Тебе можно все.

Володя отдал бы что угодно, лишь бы навсегда остаться в этом моменте. Просто остаться в нем и не помнить, что будет дальше. Он хотел, чтобы время застыло, а эта ночь не кончалась. Быть тут — в постели с Юрой, под тяжестью его горячего тела. И пусть больно — но это сладкая боль. Только бы не наступало завтра. Только бы не было всех этих сборов, чемоданов, тягостного молчания и бесконечно долгой дороги в аэропорт. И бесконечно пустой жизни — после.

Но все это было, и Володя не мог стереть себе память, которая, будто издеваясь, подкидывала кадры двадцатилетней давности.

Володя провожал Юру до стойки регистрации, а сам не мог избавиться от воспоминаний об их последнем утре в «Ласточке», не мог избавиться от горького ощущения дежавю.

Тогда он знал, что видит Юрку последний раз в жизни. Провожал до автобуса, говорил с ним — с тем, кого через полчаса уже не будет. Юрки не будет. Будут буквы в письмах, фото, может быть, голос в телефонной трубке. Но он знал, что они больше никогда не увидятся. Он слушал, как Юрка, полный надежды, планирует будущую встречу, как светится радостью, представляя то, чего никогда не произойдет.

А в настоящем, видя, как Юра остановился и поднял голову к табло, Володя старался убедить себя, что этого не повторится. Что все у них еще будет.

И, прощаясь, он, как и двадцать лет назад, прошептал:

— Прости, — так тихо, что и сам себя не услышал.

— Что? — Юра посмотрел на него.

Володя замотал головой и, наплевав на все, крепко обнял его.

Из динамиков объявили посадку на рейс «Харьков — Минск», и Юра, цепляясь за Володины плечи, сдавленно шепнул ему на ухо:

— До встречи, Володенька.

А тот, волевым усилием размыкая объятия, произнес:

— До встречи, Юрочка.

Дом без Юры опустел. Володя бродил по комнатам, смотрел на оставленный им бардак, но убирать его не спешил — вместе с беспорядком исчезло бы ощущение, что Юра только что был здесь. Но пока еще дом хранил его тепло, и на секунду могло показаться, будто он просто вышел и вот-вот вернется.

Зря Володя его отпустил. Он был уверен, что отравлял Юру своим присутствием, и думал, что в Германии Юре полегчает. Но теперь, когда понял, что Юра остался совсем один, Володя засомневался. С чего бы ему стало лучше? Что они сделали для того, чтобы стало лучше? Разбежались по разным углам, подальше друг от друга и сами от себя. Но ничего не решили.

Герда, уныло повесив голову, бродила за Володей. Вслед за ним заглядывала в комнаты, будто вместе с ним убеждалась, что они остались одни. В доме было тихо и прохладно, серый весенний дождь принес через открытое окно ощущение сырости. Володя запер его и разжег камин. Затрещали дрова, от огня пошло тепло, и Володя уселся прямо на пол. Согреваясь, задумался, что будет с ними дальше.

Юра окажется дома, и ему полегчает хотя бы на время. Как говорят, родные стены лечат. Но что станет потом, когда он осознает и прочувствует свое одиночество? Ему снова захочется выпить, но Володи не будет рядом, чтобы если не остановить его, то хотя бы ограничить. Но как ему помочь? Володя незряче уставился на сполохи пламени в камине, и в подсознании всплыл образ рыжеволосой женщины в Юрином мониторе. Сможет ли помочь Ангела? От таких людей, как она, Володя никогда не получал помощи, они лишь причиняли вред.

Вместе с Гердой он просидел у камина до самого вечера, пока не пришло сообщение от Юры. Он писал, что приземлился и, как только окажется дома, позвонит, а спустя два часа вышел на связь в скайпе.

— Ты поел? — видя его усталое лицо, тут же спросил Володя.

— Еще нет, сейчас пиццу закажу.

— Пиццу? Юр, ну ты же знаешь, что это вредно.

— Мне лень готовить. Я устал. — Юра пожал плечами.

— Ну хотя бы пару яиц свари…

— Яйца кончились, а у меня нет сил даже выйти в магазин. Вообще многие вещи кажутся такими трудными. Я такой бесполезный.

Юра поднял руку и отпил что-то темное из стакана. Володя без труда догадался, что именно.

— Ты же обещал… — устало простонал он.

— Я совсем чуть-чуть, всего один стакан. Я уменьшаю количество. Скоро откажусь совсем.

— Ты уже не раз говорил мне это, но так и не перестал пить. Юра, пора принять, что у тебя не получится отказаться «в любой момент». Ты не сможешь прекратить без посторонней помощи.

— Володя, я не алкоголик! Ничья помощь мне не нужна.

Тот опустил голову, устало потер глаза.

— Юр, что мне делать? — тихо произнес он. — Ты опять нарушил обещание. А мы договаривались, что… — Володя осекся.

— Бросишь меня? — с вызовом перебил Юра.

— Больше всего на свете я не хочу тебя бросать. Но в таком случае… ты просил, чтобы я пошел к психологу. Но я не пойду до тех пор, пока ты не завяжешь с алкоголем.

— Володя, мне кажется, ты просто ищешь повод не общаться с Ангелой.

— А ты в таком случае подменяешь понятия, Юр. У нас был уговор, но ты его нарушил. Так с чего мне его исполнять?

— Потому что я тебя прошу.

Володя вздохнул. Сил на споры не осталось.

— И я прошу тебя.

— Наш разговор зашел в тупик, — сердито пробурчал Юра. — Давай созвонимся завтра. Я пойду, попробую что-нибудь написать.

— Иди, Юра, иди, — запоздало произнес Володя, когда тот уже положил трубку.

Он закрыл ноутбук и поднялся в Юрин кабинет.

Там пахло ромом и сигаретами, но Володя проигнорировал это, потому что это была Юрина комната, все здесь принадлежало ему, в каждом предмете ощущался Юра. Володя сел на диван, на котором тот провел не одну ночь, и беспомощно уставился на купленное в кредит пианино — оно так и не помогло написать хоть что-нибудь. Глядя на пустую банкетку, вспомнил Юрину фигуру, склоненную над клавишами. Сердце стиснуло страхом и жалостью за него — почему он столь отчаянно продолжает саморазрушаться? Как ему помочь, как спасти?