«Любил его», — мысленно повторил Володя. Впрочем, и без этих слов ему стало ясно: Юра действительно любил Йонаса, по-настоящему и искренне.

Но страшно, действительно страшно Володе стало от другого: главный человек в жизни Юры не он, а Йонас! И на самом деле Володя — всего лишь проходящая первая влюбленность, какая бывает у всех и всеми забывается.

Это у Володи после Юрки не было ничего, после Юрки ничего не осталось. Чувства к нему на многие годы выжгли в Володе способность любить. Была нежность к Свете, стыд и страх за нее. Была похоть к Игорю, надежда и обида. Но любви не было. Володя за всю свою жизнь не испытывал ее ни к кому, кроме Юры. А Юра любил. По-настоящему, сильно, самозабвенно, жертвенно, именно так, как когда-то Володя — его.

И в то же время он понимал, что в самом факте Юриной любви к другому нет ничего предосудительного, неправильного или несправедливого. Просто у Юры хватило смелости вновь испытать столь сильные чувства. Так разве он в чем-то виноват? Конечно, нет, но Володю убивало, травило и выворачивало наизнанку то, что Йонас для Юры значил так же много, как Володя в юности.

Если светлый хрустальный образ Юрки начал покрываться трещинами еще в Берлине, то во время этого разговора он стал рассыпаться на куски, что, падая на пол, с мелодичным звоном разбивались и исчезали навсегда. Но если того Юры, чей образ бережно хранил в памяти Володя, больше не существовало, то кто тогда сидел перед ним? Кто-то чужой? Вряд ли. Незнакомый? Нет. И что этот «кто-то» значил для него?

Значил он многое. Ведь от взгляда его карих глаз сердце билось быстрее и в груди теплело. Володю тянуло коснуться Юры, а его собственный голос звучал так нежно, когда он называл его по имени. Ю-ра. Музыка этого имени — шепчи его или кричи — одинаково волшебна.

— Тогда почему вы расстались? — спросил Володя, ощущая пустоту внутри.

— Мы расстались без причин. Все произошло само собой. У меня с глаз будто спала пелена, я перегорел, как лампочка, и понял, что просто не хочу больше его видеть, что все ушло: и любовь, и влечение, и вообще какие-либо чувства и эмоции.

— Но Йонас сказал, что ты возвращался к нему.

— Было жалко и времени, что отдал ему, и чувств, что когда-то испытывал. Я возвращался, да. Чтобы на следующий день уйти. Но всему есть предел, и однажды я ушел насовсем.

— Ясно, — сказал Володя.

Трек про Германию, что крутился на повторе, стал раздражать. Будто уловив смену Володиного настроения, Юра подошел к музыкальному центру и выключил диск. Дом погрузился в тишину.

Вернувшись к Володе, Юра тронул пальцами его волосы. Тот поднял пустой безэмоциональный взгляд.

— Что с тобой? — мягко спросил Юра.

— Ничего, — сухо ответил Володя. — Просто завидую. Почти за сорок лет я никого, кроме тебя, не любил.

По Юриному лицу будто прошел спазм. Он вдруг опустился на колени, накрыл ладонями Володины щеки и так пристально посмотрел ему в глаза, будто пытался заглянуть в самые потаенные уголки души.

— Володя, что я сейчас сделал? — хрипло спросил он.

— Рассказал про…

— Нет! Что я сейчас сделал с тобой? Я обидел тебя? Причинил боль?

— Юра, а как иначе? Конечно, мне больно! — воскликнул Володя. — Но что теперь поделать? Прошлого не изменить. Но спасибо за честность.

— Как я могу исправить это? — Юра совсем осел на пол, уткнулся лбом ему в колени.

Этот жест смутил — Юра не должен извиняться, сидя у его ног, как собака. Володя потянул Юру за руки, пытаясь поднять, но тот сжал его ладони и поцеловал.

— Знаешь, — прошептал он, с нежностью глядя Володе в глаза, — я никогда не посвящал ему песен. Я вообще никому, кроме тебя, ничего не посвящал, и никто не вдохновлял меня так, как ты.

Володя опустился рядом на пол и обнял Юру. Осторожно прижимая его голову к груди, целовал волосы. Сердце разрывалось от стремительно сменяющих друг друга чувств: от злости, почти ненависти, за любовь к другому до всепоглощающей нежности к Юре и страха потерять его, выпустить из объятий хоть на минуту.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — прохрипел Володя — горло сжимала тревога. — Я не хочу отдавать тебя кому-то.

— Никому ты меня не отдаешь. Прежде чем так думать, спроси моего мнения, хочу ли я вообще кому-то, кроме тебя, отдаваться?

— Но я не смогу жить так, как ты предлагаешь. Ты — там, я — здесь. Отношения даже не на два города, а на две страны! Раздельная жизнь по факту: у тебя — своя, у меня — своя, дом у каждого — свой, просто мы иногда пересекаемся. Неужели ты хочешь этого?

— Нет, — буркнул Юра.

— Я тоже! — Володя положил ладонь ему на плечо и крепко сжал. — Я хочу все и сразу, хочу, чтобы мы были семьей. Хочу общий дом, общий быт, собаку, в конце концов, общую.

Юра приглушенно рассмеялся.

— И что делать? Опять эмигрировать? И кому из нас?

— Ну… — протянул Володя и замолк. Его слова прозвучали наивно, но он отказывался сдаваться. — Оставайся у меня, работай здесь, а заказы высылай по интернету. Ведь это же возможно?

— Жить так? Не думаю.

— Ну, может, не жить, а просто оставаться не на неделю, а подольше? Надо будет — полетишь в Германию, как в командировку.

— Милый мой Володя… — протянул Юра, отстранившись. Грустная улыбка на его губах была красноречивее любых слов.

— Ясно, — сказал Володя и встал. — Надо выгулять собаку.

Он быстро оделся и, позвав Герду, вышел в прихожую. Юра засобирался пойти с ним, но Володя его остановил:

— Мне нужно побыть одному. Слишком много информации за сегодня — надо уложить все в голове.

Закрывая за собой дверь, Володя увидел Юру, растерянно стоящего посреди комнаты. Но сил находиться сейчас рядом с ним просто не нашел.

А вернувшись через полтора часа, он застал Юру в прихожей — тот надевал пальто.

— Куда ты? — спросил Володя, не скрывая тревоги в голосе.

— Я тоже хотел погулять, — ответил Юра и поднял на него серьезный взгляд. — Скажи, что ты надумал? Мы расстаемся?

— Что? Нет!

— Мне ждать тебя летом?

— Жди. Жди, конечно, — произнес Володя, пряча глаза. Он понял, к чему Юра клонит, и добавил: — Я буду терпеть отношения на расстоянии, пока не сломаюсь. Ради нас.

— Это хорошо. — Юра кивнул.

— Так все-таки куда ты?

— Я же сказал, погулять.

Юра быстро скрылся за дверью, Володя и слова не успел сказать.

Он жалел, что позволил им тратить впустую оставшееся время. Хотелось вернуться в сегодняшнее утро и вообще не начинать этот разговор о Йонасе и Юрином прошлом. Не портить последний день вместе. Но он уже был испорчен, и даже вечер, и ночь. А завтра у Юры самолет.

Юра не пришел ни через час, ни через три. Володя дважды звонил ему, спрашивая, когда он вернется, но тот отвечал, что домой пока не собирается.

Все это время Володя не находил себе места: измерил шагами каждую комнату, перемыл всю, даже чистую, посуду, приготовил ужин, но не съел и кусочка, брался за книги и тут же откладывал их. Злился.

Когда часы пробили ровно шесть вечера, Володя услышал звонок в дверь и бегом рванул к ней.

— Где ты был? — Он едва сдержался, чтобы не закричать на Юру. — Почему так долго? Я чуть с ума не сошел!

— Я сдал билет, — только и ответил Юра, победно глядя, как губы Володи растягиваются в улыбке.

В спальне было темно. Володя различил два силуэта на своей кровати, затем услышал тихое прерывистое дыхание. Он инстинктивно потянулся к выключателю, но скользнул ладонью по пустой холодной стене.

Порыв ветра из открытого окна принес с собой запах весенней ночи и всколыхнул штору. Она отодвинулась, и лунный свет упал на двух мужчин на кровати. Володя уперся взглядом в ровную спину, завороженно следя за мышцами, перекатывающимися под смуглой кожей. Тот, кто лежал снизу, положил одну ладонь на лопатку, а второй зарылся в светлые крашеные волосы. Володя сразу же узнал эти руки — большие кисти, изящные длинные пальцы. Юрины.