В итоге елка осталась без звезды — та оказалась слишком тяжелой и падала с верхушки. Но чего добру пропадать — Юра поставил ее на телевизор. С гирляндой они сглупили — нужно было сперва обмотать ею елку, а уже потом вешать игрушки. И Володя четверть часа мучился, чтобы аккуратно пропустить провода между ветками, ничего не зацепив и не обрушив саму елку с низкого кофейного столика. В итоге один серебристый шар все же сорвался и упал на пол.

— Блин! — воскликнул Володя, обеспокоенно глядя на россыпь осколков под ногами.

Он принялся собирать их, но Юра тут же приказал:

— Не трогай, сейчас принесу веник!

— Ага, и еще пластырь принеси. — Володя показал палец с тонким, сочащимся кровью порезом.

Юра вздохнул и ушел в спальню, а через пару минут вернулся с целой аптечкой.

— Давай сюда, — приказал, доставая ватный диск и перекись водорода.

— Юр, да тут царапина, просто пластырем заклеить…

— Ага, конечно. Знаешь, я когда-то вот так же точно порезался игрушкой, кровь почти не шла. Но через пару дней у меня загноилась вся фаланга пальца, а еще через неделю слез ноготь. Так что давай сюда.

Обойдя осколки на полу, Володя сел в кресло и послушно протянул Юре руку. И, в принципе, он был бы согласен разбить еще штук десять игрушек и порезать все пальцы, если бы Юра вот так заботливо протирал и заклеивал ему раны.

Когда они наконец убрали остатки разбитого шара, прикрепили злосчастную гирлянду и протянули удлинитель к окну, Юра сказал:

— Раз, два, три — елочка гори!

По погруженной в полумрак комнате тут же разлился теплый золотисто-оранжевый свет. Огоньки подрагивали, отражались в стеклянных игрушках, за окном кружился снег, и пространство вмиг преобразилось.

— Эх… — вздохнул Юра. — Это стоило того, чтобы перелопатить всю подсобку. — Он упер руки в бока и задумчиво хмыкнул: — Для классического Нового года не хватает только одного… Отгадай чего?

Он подошел к телевизору, порылся в стопке лежащих рядом с ним дисков.

— Вот!

Володя посмотрел на обложку и досадливо протянул:

— «Каждый Новый год…»

— «…тридцать первого числа… — подхватил Юра, — мы с друзьями ходим в баню…»

Володя помотал головой:

— Нет! Каждый Новой год этот дурацкий фильм крутят по всем каналам. Даже не включая телевизор, все равно где-то на него наткнешься, это же невозможно…

— Сто лет его не видел! Это у вас крутят, а у нас нет. Давай посмотрим!

— Как же он достал!

— Решено!

Это Володя привык ко всем этим традициям постсоветского Нового года, в том числе и к «Иронии судьбы» как к бессмертной классике. Но для Юры это кино было чем-то совершенно необычным, родом из далекого прошлого. Разве Володя мог отказать?

— Как странно, — сказал он, садясь на диван рядом. На экран телевизора уже вылезли вступительные титры. — Сидим в Германии, а Новый год у нас аутентично совковый.

— Ну а что в этом плохого? В СССР было много хорошего. — Юра вдруг посмотрел на Володю, улыбнулся и сжал его руку, лежащую на диване. — Мы с тобой там были, например.

Володя хотел сказать, что и сейчас они есть, здесь, вместе, но почему-то промолчал. Только переплел их пальцы и кивнул.

Оказалось, что сюжет фильма Володя знал не так уж и хорошо, как думал. Он не смог вспомнить, когда в последний раз смотрел обе серии целиком — может быть, лет десять назад? Случайно натыкаясь, всегда переключал, а попадая на него в гостях, никогда не обращал внимания. Даже в голову не приходило сесть и посмотреть от начала до конца.

Юру затянуло не на шутку — он искренне смеялся, что-то постоянно комментировал и даже мычал в такт песням. Было невозможно не проникнуться его настроением, и Володя тоже увлекся фильмом.

Приглушенный свет, перелив елочных огней, запах мандаринов, которые они жевали вместо обеда, Юра рядом. Он уже отпустил Володину руку, но в течение этих нескольких часов постоянно то брал ее снова, то укладывал голову ему на плечо, то гладил колени. А Володя и не помнил, когда в последний раз ему было настолько спокойно. Когда его не волновало, что происходит во внешнем мире. Когда все, что ему было нужно, что доставляло радость и дарило уют, находилось рядом.

Он опомнился лишь под финальные титры. За окном давно стемнело, а стрелка часов ползла к семи вечера.

— Вот блин, оливье же! — опомнился Володя, вскакивая с дивана.

— Да не убежит оно никуда!

Ему было важно исполнить Юрино желание, поэтому он отнесся к приготовлению оливье со всей серьезностью.

И казалось бы, что сложного в том, чтобы смешать всем известные ингредиенты и заправить все это майонезом? Но Володя специально еще с утра написал Маше с просьбой поделиться секретами — вдруг они есть? В конце концов, он правда очень давно не готовил оливье сам.

«Главное — морковка, — сказала Маша. — В смысле, узнай вообще, любит ли Юра морковку, а то все по-разному делают, вдруг она вызывает у него отвращение».

Отвращение вареная морковь вызывала как раз таки у Володи, а вот Юра на заданный вопрос лишь пожал плечами.

— А что в ней плохого? Она вроде вкусная… и яркая…

Пока варились яйца и овощи, а Володя мариновал курицу, Юра резал колбасу и огурцы, не забывая, конечно, то и дело закидывать себе в рот «лишние» кусочки.

Устав за этим наблюдать, Володя предложил:

— Юра, если голодный, давай сделаю нормальный бутерброд?

— Отстань, так вкуснее! — отмахнулся тот.

К одиннадцати наконец накрыли стол. Юра включил прямую трансляцию с празднованием Нового года на центральной площади Берлина. Потом он вспомнил что-то, ушел рыться в комоде, выудил оттуда пару свечей в подсвечниках, установил их на стол.

— А что? Раз у нас все так… Хм… Романтично, ну, в смысле, с оливье и елками, то почему не при свечах?

Володя с ним был полностью согласен. Юра щелкнул зажигалкой, и посреди праздничного стола загорелись два огонечка.

В половину двенадцатого зазвенел таймер на духовке. Володя пошел вынимать курицу, а Юра достал шампанское, ром, бокалы и стаканы.

— В целом можно начинать, — сказал Володя, садясь за стол.

— Руки прочь! — воскликнул Юра, заметив, что тот взялся за приборы. — «До двенадцати взрывать салаты нельзя» — так еще моя бабушка завещала!

— Так до двенадцати и от голоду сдохнуть можно.

Юра пожал плечами и взялся за бутылку шампанского.

— Я думаю, это правило не распространяется на выпивку.

Хлопнула пробка, в бокалах зашипели пузырьки.

Володя поднял свой.

— Ну как там полагается? Провожаем Старый Новый год? Спасибо две тысячи шестому, он был хорошим, особенно его конец.

Они чокнулись и выпили. Юра повернулся к столу, потянулся за мандарином и ехидно спросил:

— Кстати, а что же такого у тебя случилось в конце две тысячи шестого?

Володя посмотрел ему в глаза, прищурился:

— А то ты не знаешь!

— Не знаю! Расскажешь?

— Ну… Я встретился со своим старым другом…

— Ты с ним еще в сентябре встретился, это я знаю, — он говорил вполне серьезно, но глаза так и лучились смехом, — а что в самом конце года?

Володя мог лишь улыбнуться.

— Слушай, ну там кое-что произошло, да… — Он хмыкнул. — Даже не знаю, как сказать…

Юра пригубил еще шампанского, шагнул к Володе.

— Может, тогда покажешь?

Володя охотно наклонился к нему и прижался к губам. Ощутил вкус шампанского и цитруса, обнял Юру, притянул к себе вплотную. В голове пронеслась мысль, что невозможно быть таким счастливым.

Володю отвлек звук из телевизора — после слов ведущего люди на площади зашумели.

— Говорит, что до курантов осталось пять минут, — перевел Юра и поцеловал его ключицу. Присев на столешницу, он запрокинул голову и посмотрел Володе в глаза.

От полумрака комнаты Юрины зрачки расширились еще больше, еще отчетливее в них заиграли отблески елочных огней. Володя задержал дыхание, готовясь утонуть в них. Он оперся руками о стол по обе стороны от Юры, коснулся губами мочки уха. Сережка уколола язык. Юра вздрогнул в его объятиях.