Юра пожал плечами, так и не поднимая головы.

— Я уже давно ничего не украшаю. Это все традиции католического Рождества. Правда, — Юра хохотнул, — иногда перед соседями неловко. В адвент здесь принято наряжать все, что только возможно, а мой дом — темное пятно нашей улицы.

— А что такое «адвент»?

— Время подготовки к Рождеству. Весь декабрь, в общем. Кажется, исторически это время поста. — Юра почесал затылок. — В общем, как ты понял, я и Рождество — вещи несовместимые.

Володя нахмурился.

— Но почему?

— Во-первых, я же не католик. А во-вторых, это семейный праздник. Получается, ко мне это не относится.

Пусть прозвучало равнодушно, но Володя уловил грусть в его словах и смутился.

— Я даже и не подумал. Прости.

— Да брось извиняться, что тут такого. Раньше, когда жил с Йонасом, наряжали и дом, и елку, а сейчас, честно говоря, просто лень. И ничего грустного в этом нет. Неужели ты каждый Новый год с украшениями возишься?

— У меня в саду растет елка, на нее вешаю гирлянду — и все. Но вообще-то я всегда или с родителями, или с друзьями отмечал, в общем, не дома.

— Ну вот. Ради одного Рождества я ленюсь, а на Новый год обычно тоже к друзьям ухожу. И в этом году звали, но я отказался… — Он немного повертелся, устраиваясь поудобнее, зевнул.

Такими темпами немудрено было и уснуть: Юра под боком, слишком уютно и хорошо.

— И почему отказался? — негромко спросил Володя.

— Я уже знал, что ты приедешь. Хотел отметить с тобой.

— Итак, в этот раз ты дома и не один, а значит… — протянул Володя и покосился на сонного Юру. Потрепал его по волосам и скомандовал: — Ну-ка вставай!

Тот возмущенно замычал:

— Зачем? Я так хорошо лежу…

— В следующем году отоспишься!

Растрепанный и недовольный, Юра медленно, будто отклеиваясь от его плеча, сел и хмуро уставился на Володю:

— Ну что?

— Будем наряжать дом! Доставай все, что у тебя есть: мишуру, дождик… что там еще?

Юра неуверенно пробормотал:

— Но у меня нет ничего.

— Как это нет? Ты же говорил, что наряжал дом с этим… Йонасом.

Юра смущенно улыбнулся и протянул:

— Ну, понимаешь… Когда мы расстались, я психанул и выкинул все его вещи.

— Ясно, — хмыкнул Володя.

— Хотя, — вспомнил Юра, — у меня где-то была гирлянда, но вроде она перегорела… А может, и нет…

— Елки нет, гирлянды нет… — Володя вздохнул. — Хоть снежинки из бумаги вырезай.

— Елка! — вдруг воскликнул Юра и даже как-то оживился.

— Что елка? — не понял Володя. — Я думал, что тридцать первого уже невозможно ее купить.

— Купить-то да… — Юра вскочил с дивана и устремился в коридор, что-то бормоча себе под нос.

Когда Володя вышел следом, тот уже открыл невысокую дверцу под лестницей — за ней скрывалась небольшая кладовка. Стоило лишь мельком заглянуть в нее, чтобы понять — на поиск чего-то нужного уйдет как минимум вечность.

— Володь, притащи табурет с кухни! — скомандовал Юра. Согнувшись, он переступил порог кладовки и, оказавшись внутри, выпрямился.

Следующие пятнадцать минут он матерился на русском, потом ругался на немецком, потом чихал от пыли. Что-то гремело и падало, на пол валились отвертки, какие-то коробки, пустые фоторамки, скотч, книги, кассеты… пылесос.

Еще через десять минут наконец раздалось победное «Нашел!» — и Юра чуть не грохнулся с пошатнувшегося табурета. Володя успел придержать его за бедра, а потом забрал у него увесистую картонную коробку. В ней что-то шуршало и позвякивало, а на боку аккуратным почерком обычной синей ручкой было выведено: «Новый год».

— Значит, украшения у тебя все-таки есть? — уточнил Володя.

Юра как-то странно ухмыльнулся:

— Сейчас увидишь. Будет уродливо, но прикольно.

Они отнесли коробку в гостиную, и Юра вытащил из нее нечто зеленое, пластмассовое и смутно знакомое. О том, что это была старая искусственная елка, Володя догадался лишь тогда, когда Юра достал нижний ярус — колесо со спицами-ветками.

— Боже мой, какой раритет! — воскликнул Володя.

Юра засмеялся.

— В детстве я просто ненавидел эту елку, серьезно! Она такая кривенькая, лысенькая и страшненькая.

— У нас тоже такая была. — Володя улыбнулся. — Но, блин, откуда она здесь?

Он взял в руки деревянную крестообразную подставку, засунул в нее палку, присоединил к ней еще одну, поставил на пол. Затем опустился на колени и стал нанизывать ярусы. Юра сел напротив, принялся помогать.

— Оттуда и есть! — ответил он. — От родителей осталась.

— Слушай, все равно не пойму. Неужели вы везли ее из Харькова, когда переезжали сюда?

Володе было сложно представить, что при переезде в другую страну люди стали бы брать с собой вообще все, даже елку.

— Не знаю, что тебя удивляет, — весело ответил Юра. — Вообще-то моя мама хоть и наполовину, но все же была еврейкой.

Володя посмотрел на него и закатил глаза.

— Что? — рассмеялся Юра.

— Эти шутки… — протянул Володя.

Они закончили с последним ярусом елки, Юра отошел на пару шагов, склонил голову, разглядывая, что у них получилось. Скособоченная коричневая деревянная палка, а на ней плоские блины пластмассовых колючих веток. Зрелище было и правда уродливое, зато вызывающее ностальгию.

— До сих пор помню, — сказал Юра, — как мать ругалась с отцом. Ну нереально ведь троим людям утащить все нажитое за жизнь. Отец говорил, чтобы бросила чертову елку, мол, наследие тем, кто въедет в квартиру после нас. И вообще-то она сперва согласилась, отдала коробку — не новым жильцам, а подруге. Мы думали: надо же, подарила! Ага. Договорилась с подругой, чтобы та выслала коробку почтой.

— Слушай, ну вообще-то бережливость очень хорошая черта характера, — заметил Володя.

Юра рассмеялся.

— Не спорю. Жаль, что этим я в маму не пошел.

Володя принялся выяснять, что еще хранилось в коробке. Выудил гирлянду, аккуратно намотанную на свернутую газету.

— Ого! Юра, да это же настоящее сокровище!

У Володи в детстве тоже была такая. Белые, почти как настоящие, свечки на зеленых подложках крепились на ветки прищепками, чтобы не висеть, а стоять. Но самым очаровательным в них были лампочки — оранжевые, как живой огонь, в темноте они мерцали теплым светом. Не то что современные пестрые гирлянды — они ужасно раздражали Володю, когда он забывал их выключить ночью.

— Да, это тоже раритет. Ты смотри, там еще куча советских игрушек лежит!

Володя снова заглянул в коробку. Под слоем газет обнаружились аккуратно сложенные игрушки, каждая завернута в бумагу. Юра присоединился к Володе, стал разворачивать их, извлекая на свет шарики, сосульки, грибочки, шишки и миниатюрных снеговиков.

— О, вот так наследие Хрущева! — воскликнул Володя спустя несколько минут, достав из коробки стеклянную кукурузу. — Как будто в детство вернулся, ну серьезно!

— А ты вообще знаешь, что наряжать елку — это обряд, который к нам пришел то ли от древних кельтов, то ли от викингов? — спросил Юра, забирая из его рук кукурузу и вешая ее на пластмассовую ветку.

Володя поднял на него заинтересованный взгляд.

— Я думал, это что-то языческое.

Юра пожал плечами.

— Ну, может быть, я точно не помню. Но забавляет сам факт, что это сейчас мы елку украшаем кукурузой, а раньше ее украшали всякими внутренностями животных…

— М-да, символично… — невпопад протянул Володя.

— К слову о символизме! — Юра вынул из газеты небольшую стеклянную красную звезду. — Ты посмотри!

Володя вздохнул:

— Вот сразу в голове гимн СССР заиграл.

— Да уж. Во всем мире звезда на ели всегда означала Вифлеемскую звезду, и только в Советском Союзе она означала коммунизм! — И Юра, кривляясь, поставил звезду себе на голову.

Володя засмеялся.

— Тебе идет красный.

Повисло секундное молчание. Володя посмотрел Юре в глаза — тот улыбался.

— Ты тоже подумал о галстуке?

— Ага.

— До сих пор, кстати, не умею их завязывать.