— Нет, он же должен быть с тобой. Что случилось?

Володя вздохнул и выпалил всю правду:

«Он поцеловал меня, а я оттолкнул и наговорил ему всякого. И потом еще больше наговорил. Это я во всем виноват!» — но вместо голоса изо рта вырвался лишь слабый хрип.

Глядя на то, как беззвучно, словно у рыбы, открывается рот Володи, Ирина воскликнула:

— Если с ним что-нибудь случилось, Леонидовна меня убьет!

Володя покачал головой, снова вздохнул и наконец услышал свой голос:

— Да мы просто разминулись, не беспокойся.

И он снова побежал. По разбитой плитке, зарослям одичавшей травы, крошеву асфальта. Волосы развевал ветер, ноги ныли, любимые кеды покрывались пылью, на глазах ветшали и рвались.

Вдруг на его пути возник Олежка. Он стоял возле обезглавленного памятника Портновой.

— Юлка там, в театле! — воскликнул он, указывая пальцем на полуразрушенное здание.

Из разбитых окон на улицу лилась музыка. Юра действительно был там. Румяный, растрепанный, сосредоточенный, он склонился над сломанной клавиатурой сломанного пианино. Пионерский галстук съехал набок, белая рубашка посерела, джинсы испачкались в грязи.

— Никогда больше так не делай, — услышал Володя собственный дрожащий голос.

— Чего именно не делать? — сердито ответил Юрка.

— Не пропадай, — сказал Володя.

«Не теряйся, — продолжил мысленно, — не убегай от меня, не отворачивайся, не отталкивай».

— Зачем ты приехал? — спросил Юра другим, взрослым голосом.

Вдруг он весь изменился: лицо стало худым и усталым, волосы потускнели, пропал пионерский галстук. Юра вмиг постарел, но показался Володе еще красивее, чем раньше.

— Я хочу быть с тобой, — сказал Володя. — А ты? Будешь моим особенным другом?

Юра молчал, а Володя сел рядом за пианино, наклонился к его лицу. Он не знал, что Юра ответит и ответит ли вообще. Может быть, отвернется или оттолкнет, а может, опять убежит. Но одно он знал точно: сейчас он все делает правильно!

Вдруг мир окутало белой пеленой. Свет становился ярче и ярче, он пожирал все вокруг: сначала кинозал, затем — пианино, а после — и Юру. И Володя проснулся, так и не узнав, прав он оказался или нет.

Сердце колотилось так, будто он на самом деле только что бежал. Володя открыл глаза и понял, что все это ему просто приснилось. Но как же хотелось вернуться обратно в кинозал, в «Ласточку», и узнать, чем закончился тот разговор.

Сон пробудил воспоминания. О щитовых в зарослях сирени, о Юрином неумелом и оттого еще более трогательном поцелуе. О собственном страхе и о том, что Володя сказал в ответ и как потом полночи бегал по лагерю, пытаясь догнать Юру, а нашел его спящим в отряде. Вспомнилось и то, каким невероятно подавленным тот был с утра, боялся даже взглядом встретиться с Володей. Их разговор у столовой тоже вспомнился.

И сейчас, спустя двадцать с хвостиком лет, Володя вдруг отчетливо ощутил, как сильно он тогда ранил Юру, оттолкнув его. Еще и утром у столовой говорил с ним так, будто пытался добить. Тогда Володя считал, что этим разговором все можно исправить: отмотать время, успеть не наломать дров, остаться просто друзьями.

А сейчас такой уверенности у него не было.

Спустившись вниз, Володя застал Юру на кухне и уловил какое-то странное изменение в его настроении. Он выглядел хмурым, вчерашняя подавленность сменилась чем-то другим, но чем именно — непонятно.

Невидяще уставившись в столешницу, Юра молча пил кофе. Володю это насторожило.

— Завтракал? — аккуратно поинтересовался он, забирая у Юры пустую чашку.

— Нет еще, — буркнул тот, не поднимая на него взгляда.

— Давай приготовлю что-нибудь? Чем ты любишь завтракать? — предложил Володя, пытаясь вызвать хоть какой-то интерес, пусть даже к еде.

Но Юра равнодушно дернул плечами.

— Да чем придется. — Он снова застыл, глядя в одну точку, а через полминуты неожиданно подал голос: — Как, на твой взгляд, звучит Дахау?

— Как звучит? — не понял Володя.

— Ну… представь, что ты должен показать это место слепому иностранцу. Глазами он не видит, язык ты не знаешь и показать можешь только музыкой. Так какой она должна быть?

— Не знаю… — протянул Володя, в душе радуясь, что Юрино настроение явно связано не с ним. — Это к тебе вопрос. Может быть, марш? В смысле, топот множества ног.

— Да, да, наверное, — живо закивал Юра. — И тишина.

— А как сыграть тишину?

— Самое простое — эхом, но это по́шло, нужно придумать нечто другое. — Юра наконец посмотрел на него, и Володя увидел в его глазах искру интереса. — Слушай, я минут пятнадцать поработаю, а потом что-нибудь приготовим.

Володя кивнул и принялся мыть чашки, а Юра скрылся в кабинете. И тут же по дому разлились звуки фортепианной музыки — короткие переборы клавиш. Володя выключил воду, чтобы слышать лучше — кусочек какой-то незнакомой грустной мелодии повторился снова, а потом еще раз.

«Вдохновение настигло», — улыбнулся он.

Но через пятнадцать минут Юра не вышел. Володя не любил быть бесполезным, поэтому сам разобрался, где взять посуду, и приготовил простенький завтрак: салат и бутерброды с колбасой. Юра не вышел и через сорок минут, когда Володя уже накрыл на стол и сварил им еще по чашке кофе.

Рискнув все же заглянуть в кабинет, он застал Юру за пианино. Тот не играл, а, уложив нотный лист на колени, жутко сутулясь, черкал в нем карандашом.

— Юр, — негромко позвал Володя.

Тот резко встрепенулся и, выпрямившись, уставился на Володю так, будто впервые увидел и вообще не понял, как тот оказался на пороге его кабинета. Помотал головой и пришел в себя:

— А… Да, я сейчас, — рассеянно пробормотал Юра, покусал карандаш и сделал пометку на полях. Таким он был забавным: всклокоченный, до сих пор в пижаме, с полубезумным взглядом — ну истинный творец. — Так, я все.

— Я завтрак сварганил. — Володя кивнул в сторону кухни. — Подумал, ты не будешь против.

Юра неуверенно покосился на лист, который все еще стискивал пальцами, затем — на чашку кофе в руках Володи, принюхался и заявил:

— Да какое «против»? Я только за!

Они почти доели, когда Володя все же поинтересовался:

— Над чем ты сейчас работал? Заказ? Я думал, ты на каникулах.

Юра проглотил последний кусок бутерброда и помотал головой:

— Нет. Заказы я сдал… — Он задумчиво оглядел кухню. — А это для себя. Но пока я сам не знаю, что именно.

Потянувшись за кофе, Юра мимоходом взглянул на Володю. А затем, будто смутившись, резко сменил тему:

— Так, что у нас сегодня по плану? Берлинский музей? Нужно узнать график работы…

Он вскочил, подошел к телефону, принялся суетливо листать справочник.

— Юра… — Володя подошел к нему со спины — тот вздрогнул от тихого оклика, но не перестал шелестеть страницами. — Мелодия, что ты играл, очень красива. Лучше продолжи ее писать.

Юра закрыл справочник и медленно развернулся к Володе, посмотрел на него одновременно хмуро и удивленно.

Володя пояснил:

— Я хочу сказать, что, если для тебя важно это произведение, мы можем остаться сегодня дома. Я же не последний день в Берлине, музей подождет.

Юра махнул рукой.

— Да ладно тебе, мы же еще вчера договорились. Подождет мое вдохновение.

Володя кивнул сам себе — значит, он все понял правильно — и положил ладонь Юре на плечо.

— Скажу честно: я не особенно разбираюсь в творческих процессах, но слышал, что вдохновение очень сложно поймать. Юр, скажи честно: для тебя важно заняться новым произведением сегодня?

Тот покосился на лежащую у него на плече ладонь, на телефон и благодарно улыбнулся.

— Да, важно.

— Тогда решено. Сегодня днем — музыка, вечером, как договаривались, — клуб. А экскурсия завтра.

Юра неуверенно улыбнулся.

— Но завтра же Новый год…

— В любом случае Берлин потом, — твердо сказал Володя и кивнул в сторону кабинета. — Пока ты пишешь, я могу заняться работой. Надо еще матери позвонить и соседям — узнать, как Герда. Пустишь меня за компьютер?