Я проверил глаза у второй жертвы – картина такая же. Тогда, воспользовавшись одним из инструментов, нашедшихся поблизости, я не без труда открыл женщинам рты: пришлось просунуть металл между стиснутыми зубами и давить, пока челюсти не сломались с сухим хрустом.

Наблюдавший за этой операцией сторож недовольно засопел.

- Нет человеку покоя ни на этом, ни на том свете! – пробормотал он. – Как будто мало над ними поиздевались.

Я проигнорировал обе реплики. Меня интересовали трупы. Я верил, что мертвецы способны многое рассказать внимательному «слушателю». И не про некромантию и даже не про посещение залов Чёрного зиккурата с душами.

Задержав дыхание, я заглянул в рот первой жертве, затем - второй. Как я и думал, языки были сморщены и черны – словно иссушены продолжительным отсутствием влаги. Такое, наверное, часто можно увидеть в пустыне – у тех, кто заблудился там и погиб, не добравшись до колодца – но не в Брайтоне, где вода бьёт из земли буквально на каждом шагу. По какой причине подобное могло случиться с женщинами здесь?

Я осмотрелся в поисках журнала вскрытия. В углу стояло небольшое старое бюро. В верхнем ящике я обнаружил кучу дешёвых шариковых ручек и карандашей. В другом лежали потрёпанные книги по медицине. Журнал нашёлся в третьем. Присев на стул, я пролистал страницы до последних записей.

Большую часть того, о чём счёл необходимым упомянуть доктор, я не понимал. Всё-таки, мои познания в медицине ограничивались тем, что я постиг в прежнем мире. Здесь я занимался, в основном, генетикой и связанными с ней вопросами. Причём – больше в теории.

Но кое-что заинтересовало меня: «Отвердение тела наступает обычно в течение трёх суток в зависимости от разных условий. Однако труп Кавендиш, доставленный в морг всего спустя несколько часов после смерти был уже полностью окоченевшим. Затем ткани начали размягчаться, суставам возвращалась гибкость. К вечеру тело стало дряблым и рыхлым, после чего процесс отвердения возобновился. За два часа до повторного окоченения я случайно обнаружил, что глазные яблоки и язык почернели и выглядят так, словно лишились всей влаги. Органы эти походят на сухофрукты и вид имеют отвратительный и жуткий». Последние слова доктор зачеркнул, должно быть, устыдившись собственной впечатлительности.

Примерно такая же запись, но уже более сухая, была сделана при вскрытии Бошан. Вернер не комментировал, по каким причинам окоченение приобрело столь необычный характер – лишь выражал недоумение.

Закрыв журнал, я убрал его на место и кивнул сторожу.

– Скажите доктору, если увидите его, что меня посетила одна идея, и я пришёл, чтобы её проверить, но ничего не нашёл.

- Ладно! - буркнул тот, вставая, чтобы укрыть трупы простынями. – Увидишь его, как же! Он тут и не появляется.

Это меня вполне устраивало. Перед уходом я в последний раз взглянул на тела. Почему-то показалось, что они походят на пустые оболочки – слово вместе с жизнью из них улетучилось ещё что-то... По спине пробежали мурашки. Это вызвало у меня досаду, и я решительно отвернулся.

Выйдя на улицу, первым делом глубоко вдохнул тёплый свежий воздух. Какой разительный контраст между жизнью и смертью: моргом и Брайтоном, усыпанным цветами, зеленью и залитым бронзовыми бликами садившегося солнца! С другой стороны, разве не является цветущий сад, полный ароматов персиков и вишни, кладбищем для тысяч насекомых и десятков пресмыкающихся, птиц и земноводных? Разве не преют их тела во влажной почве, чтобы напоить корни растений и превратиться в благоухающие лепестки?

Я взглянул на часы. Пожалуй, самое время поужинать. Заглянув в ближайший ресторанчик, я ещё некоторое время размышлял над увиденным в морге, но, когда принесли заказ, сосредоточился на телятине и густом домашнем эле.

Вдруг в дверях заведения появился Редверс. Окинув зал взглядом, он заметил меня и направился между столами.

- Мы с вами хотели переговорить, господин Блаунт, - сказал он, слегка поклонившись. – Надеюсь, я не кажусь вам навязчивым?

- Нет, я считаю вас очень любопытным человеком. Присядьте, если угодно.

- Благодарю, - Редверс устроился слева от меня. Подоспевший официант оставил ему меню и удалился. - Вы подумали над моими словами? – спросил банкомёт, листая страницы.

- Про сто тысяч?

- Да, про них.

- Деньги хорошие. Как вы хотите спорить?

Редверс осмотрелся, чтобы убедиться, что нас никто не слышит.

- Стреляйтесь, - сказал он.

- С кем?

- С кем хотите. Не хотите стреляться, испытайте судьбу иначе. Любым угодным вам способом.

- Как Бурман?

Редверс улыбнулся, давая понять, что я на правильном пути.

- А Ласи вы предлагали рискнуть на сто тысяч, когда пьяный офицер заперся в доме?

- Начальник местной полиции не трус, но человек осторожный. Больше осторожный, чем жадный. Зато вы могли в тут ночь стать богаче.

- Если бы знал о ваших пари.

- И если бы заключили его.

- Жалко, что вы не предложили раньше, - сказал я лицемерно.

Редверс очень внимательно посмотрел на меня.

- Уверен, вам ещё не раз захочется рискнуть жизнью, - сказал он.

Вот уж нет! Тут ты ошибаешься, дружок. Я свою жизнь ценю, как ничто другое.

- Зачем вам души? – спросил я. - Вы что, Мефистофель?

Редверс поморщился.

- Фу, какая мелодрама! Вернее, оперетта. Нет, я не Дьявол. И ничего подписывать кровью не придётся.

- Тогда что?

- Достаточно устного, ясно выраженного согласия.

- И оно будет иметь силу?

- Безусловно. Чем поставленная на бумаге закорючка надёжней слова дворянина?

- В этом вы, конечно, правы. Тем более, когда речь идёт о такой тонкой материи, как душа.

- Совершенно верно.

- И всё-таки, я не понимаю вашей выгоды.

Давай, выложи мне подноготную своей странной деятельности!

- Думаете, душа не стоит ста тысяч? – насмешливо спросил Редверс.

Явно решил уклониться от прямого ответа.

- Может, и стоит, да только вам-то она зачем? В банк не положишь и по закладным ею не расплатишься. Разве что вы Сатана, хоть и утверждаете обратное, - я холодно улыбнулся. - Тогда ваш интерес, конечно, понять нетрудно.

- Я уже говорил, что в Дьявола только играю. Всё дело в том, что понимать под словом «душа». Большинство полагает, что это нечто, даваемое нам Богом и им же потом забираемое. Немного напоминает аренду, вы не находите?

- Никогда об этом не задумывался. А ваше какое мнение?

- Я называю «душой» жизненную эманацию. Энергию, если угодно.

- И вы верите в такие вещи?

- «Верить» не совсем то слово. Скорее… я обладаю знанием.

Ага! Это уже интереснее.

- Вы, вроде, упомянули о каком-то особом условии.

Редверс кивнул.

- Да, но мне кажется, вы ещё не готовы его услышать.

- Почему это?

- Будет лучше, если вы сначала решитесь заключить пари.

- А что мне помешает сказать, будто я готов спорить, чтобы узнать от вас об условии? – рассмеялся я.

Однако банкомёт остался серьёзен.

- Сроки, разумеется, - сказал он. - Иначе всё было бы слишком просто. После заключения пари вы должны рискнуть жизнью в течение двенадцати дней. Если опоздаете, ваша душа отойдёт ко мне.

- После смерти? – уточнил я.

- Разумеется. Что же касается условия, могу лишь намекнуть, что вам, возможно, захочется подстраховаться на случай проигрыша.

- Я должен подумать.

- Конечно. Сообщите мне, если решитесь. Официант!

Попрощавшись с Редверсом, я вышел на улицу. Ему удалось заинтриговать меня. Судя по всему, с банкомётом спорили часто, и в Брайтоне он, безусловно, нашёл людей, готовых рискнуть за сто тысяч. Кто пожалеет душу в обмен на такую сумму, если с тобой торгуется не сам Сатана? Особенно учитывая, что большинство не верит ни в душу, ни в Сатану.

Я подозревал, что Редверс – демон. Или посредник одного из князей Преисподней. Возможно, одержимый.