По этому случаю на историческом сараевском углу (вскоре набережную снова назовут именем воеводы Степы, а бывшая улица Франца Иосифа, потом короля Петра и «№ 1» получит название «улица Югославской народной армии») состоялся большой митинг. В отличие от прошлых лет, когда власти давали понять, что инициатива увековечения памяти «героических выстрелов» исходит от общественности, теперь главную роль в мероприятиях играли новые, коммунистические власти Боснии и Герцеговины и Сараева. Их представители чуть ли не в полном составе участвовали в митинге 7 мая. Присутствовали делегаты от молодежи из других частей Югославии, а также из Греции и Болгарии.

После речей под овации с доски торжественно сдернули покрывало. И снова на солнце засверкали золотые буквы. Правда, текст уже был другим: «В знак вечной благодарности Гавриле Принципу и его товарищам, борцам против германских захватчиков, посвящает эту доску молодежь Боснии и Герцеговины. Сараево, 7 мая 1945 года».

Эта доска напоминала о Принципе и его выстрелах не так уж и долго — всего восемь лет.

В 1953 году в том самом доме, где когда-то находился магазин «Деликатесы Морица Шиллера», открыли музей «Молодой Боснии». Экспозиция разместилась в помещениях музея, расположенных буквой «Г», а над входом находилась мозаика известного художника Раденко Мишевича: белый голубь за тюремной решеткой, а над ней — открытая книга с надписью: «Самый понятный язык в мире — это язык свободы».

Тогда же на стене дома появилась новая доска с новым текстом: «С этого места 28 июня 1914 года Гаврило Принцип своим выстрелом выразил народный протест против тирании и вековое стремление наших народов к свободе». А под доской, на тротуаре, появился, пожалуй, один из самых оригинальных памятников в мире — следы ботинок Принципа на асфальте.

В музей «Молодой Боснии» обычно привозили различные югославские и иностранные делегации. Вдова американского президента Франклина Рузвельта Элеонора, например, написала в музейной книге отзывов, что «эти молодые люди своей жертвенностью и храбростью заслужили, чтобы весь мир поклонился теням Гаврилы Принципа и его товарищей».

Так, конечно, считали не все. К пятидесятилетней годовщине выстрелов Принципа корреспондент «Нью-Йорк таймс» Джозеф Берри опубликовал репортаж из Сараева, в котором назвал Принципа «молодым сумасшедшим, которого выставляют героем». Однако факт остается фактом — «следы, отлитые в асфальте», быстро превратились в одну из туристических достопримечательностей столицы Боснии и Герцеговины.

Когда в 1987 году я впервые оказался в этом необычном городе, то, естественно, не мог не обратить на них внимания. Что тогда бросилось в глаза? Во-первых, судя по следам, нога у Принципа была очень маленькой для двадцатилетнего (то есть уже достаточно взрослого) мужчины. Наверное, он носил обувь 38-го или 39-го размера. Во-вторых, конфигурация следов неестественная — получается, что Принцип стоял на внешних сторонах стоп, враскоряку. Впрочем, гораздо позже мне объяснили, что авторы памятника, скорее всего, не стремились точь-в-точь зафиксировать его реальную позу. Отпечатки следов должны были служить прежде всего символом.

Гаврило Принцип, без сомнения, был в социалистической Югославии одной из фигур-символов. Эту страну представляли в качестве воплощения идей, за которые он боролся и за которые отдал свою жизнь: равноправие народов и языков, народовластие, самоуправление и т. д. Правда, многие из этих идей оказались реализованы только на бумаге, но это уже другой вопрос.

…В семидесятые годы в Сараеве снимали югославский художественный фильм о Принципе и покушении. Чтобы показать «праздничную обстановку» в городе во время встречи Франца Фердинанда, на улицах развесили австрийские флаги. Хотели повесить флаг и на одной из православных церквей, но возмутились священники. Они говорили, что такого не могло быть даже во время Австро-Венгрии. Киношники почему-то настаивали. Дело закончилось тем, что сараевский митрополит вообще запретил им снимать в православных церквях. Так что сцены, где действие происходит в храмах, пришлось доснимать уже в других городах.

Но это, конечно, лишь казус. Именем Принципа и «Молодой Боснии» называли школы, улицы и спортивные клубы. Популярные в Сараеве да и во всей Югославии команды по баскетболу и гандболу назывались «Млада Бос-на» (потом их переименовали в «Железничар»).

А известный боснийский исполнитель народных песен Сафет Исович пел:

В шестидесятые, семидесятые и даже восьмидесятые годы прошлого века по «местам Гаврилы Принципа» возили пионеров, передовиков производства и просто туристов. Главным объектом посещения кроме музея «Молодой Боснии» в Сараеве был также дом-музей Принципов в Обляе.

От того, как сегодня кажется многим людям старшего поколения, спокойного и счастливого времени, осталось немало документальных кадров, запечатлевших сербов, хорватов, македонцев, черногорцев и других югославов, внимательно осматривающих дом и экспозицию небольшого музея, а также пионеров, говорящих, что хотели бы стать такими же, как «родившийся здесь герой». «В этом доме, — сообщает диктор одного из югославских документальных фильмов об Обляе, — тщательно сохраняется память о молодом человеке, который своими выстрелами в Сараеве бросил вызов оккупантам и поработителям южных славян».

Но всё это — в прошлом.

А что сегодня помнят о главных участниках сараевской трагедии — не историки, а самые обычные люди?

Что касается Франца Фердинанда, то простые австрийцы о нем знают мало. Анита фон Гогенберг, которая сама часто встречает посетителей принадлежавшего ее прадеду замка Артштетген, нас тоже водила по всему замку и окружающему его саду, для обустройства которого Франц Фердинанд потратил много сил и средств. Он выращивал розы, его правнучка — огромные пионы, которые показывала нам с нескрываемой гордостью, называя их «княжескими».

Княгиня Анита откровенно признавалась — со временем люди всё меньше помнят о том, кем был Франц Фердинанд и что с ним произошло. Даже те, кто приезжает в замок. «Нет, они, конечно, слышали о сараевских событиях, но очень удивляются, что этот замок самым непосредственным образом связан именно с тем человеком, которого там убили. Они даже не помнят, как его звали». По ее словам, только около 20 процентов посетителей музея более или менее знакомы с событиями в Сараеве.

Она показала нам все 25 залов музея и рассказала, как сложилась жизнь детей эрцгерцога после гибели родителей. Их называли «сараевскими сиротами». Макс, Эрнст и София, лишившись сразу матери и отца, жили в Чехии. В 1919 году восемнадцатилетняя София вышла замуж. Тогда же у них конфисковали в пользу государства всё имущество и выслали в Австрию, разрешив взять с собой только по пять килограммов вещей на человека. В Австрии же их лишили титулов — они в Австрийской республике были упразднены.

Макс Гогенберг поселился в замке Артштетген. Он изучал право. Эрнст — растениеводство и лесоводство. Оба брата были убежденными «легитимистами» (монархистами), терпеть не могли нацистов и лично Гитлера и выступали против аншлюса — присоединения Австрии к Германии.

Когда же в 1938 году аншлюс всё-таки произошел, нацисты арестовали братьев и отправили в концлагерь Дахау. Макс сидел там полтора года, а Эрнста перевели в концлагерь Заксенхаузен, где он находился до 1943 года. Он умер в 1954 году в возрасте сорока девяти лет.

Когда Австрию освободила Красная армия, советская военная администрация назначила Макса Гогенберга бургомистром Артштеттена. В музее и сейчас можно увидеть любопытные экспонаты: нарукавную повязку с надписью «бургомистр» на русском и немецком языках, а также соответствующее удостоверение, тоже на двух языках. «Интересно, что советский офицер, который сообщил ему об этом назначении, очень хорошо, буквально в деталях, знал его биографию и вообще историю нашей семьи, — рассказывала Анита фон Гогенберг. — Советские офицеры были тоже расквартированы в замке Артштетген. Они знали, кому он принадлежал раньше, и вообще вели себя очень предупредительно».