Увлеченность эрцгерцога военными делами позже сказалась на его имидже в исторической литературе: часто его представляли оголтелым милитаристом, этаким «ястребом».

«Уединенность и замкнутость, в которых жил эрцгерцог, и незначительное общение с широкими кругами общества порождали вокруг него, помимо верных, также и множество ложных слухов, — писал граф фон Чернин. — По одному из них, который с большой устойчивостью продержался до наших дней, эрцгерцог был «подстрекателем войны», и война будто бы являлась необходимой комбинацией в его планах на будущее. Этот слух совершенно ложен… Я всё же убежден, что он инстинктом чувствовал, что монархия не выдержит страшного испытания войной, и что он не только не подстрекал к войне, но, напротив, действовал в прямо противоположном смысле».

Франц Фердинанд, безусловно, считал необходимым иметь сильную армию, находящуюся в постоянной боевой готовности. Однако по вопросу ее применения «вне империи» он высказывался довольно сдержанно. Известны его слова: «Сначала — порядок в доме, а потом внешняя политика сообразно нашим силам».

Армию эрцгерцог рассматривал прежде всего как опору монархии, ее защиту прежде всего от различных внутренних «подрывных элементов». «Противоречия в нашей монархии постоянно нарастают. В Венгрии мы идем навстречу революции, в этой части империи нарастают сепаратистские националистические тенденции… — писал эрцгерцог в 1896 году. — Точно так же в низших слоях населения, особенно среди рабочих, находят почву социалистические подрывные идеи… В трудные времена кто и что удержит трон, династию? На этот вопрос есть один ответ — армия… Ее главными задачами является охрана… трона и подавление внутренних врагов».

Потенциальными внешними противниками Австро-Венгрии ему казались Италия и Франция, причем вторая — как «колыбель» различных революционных настроений, в которой всегда находили себе убежище «ниспровергатели» и заговорщики самых разных оттенков, от масонов до анархистов. В противовес «революционной чуме, эпидемия которой захлестывает Европу», он предлагал объединить консервативные и монархические силы.

Среди этих сил он особо выделял Россию. «С Россией Франц Фердинанд желал поддерживать дружественные отношения, — писал историк Сидней Фей. — Будучи сам по натуре автократом, он восхищался самодержавным строем России в том виде, в каком он существовал до Русско-японской войны и революции 1905 г., которые пошатнули царский трон».

«Консервативное политическое мышление наследника престола отразилось и на его внешнеполитической концепции: Франц Фердинанд считал возможным и необходимым не только ставший традиционным союз с Германией, но и сближение с Россией, т. е. постепенный возврат к Союзу трех императоров», — полагает историк Ярослав Шимов.

О военном союзе Австрии, России и Пруссии, существовавшем во времена борьбы с Наполеоном, а в 1815 году затем превратившемся в политический Священный союз, Франц Фердинанд говорил и писал неоднократно. «Полное согласие с Россией и союз трех императоров, сохранение мира и укрепление монархического принципа — вот идеал моей жизни, которому я всегда останусь привержен и за который я буду бороться изо всех сил», — подчеркивал эрцгерцог.

В 1891 году Франц Фердинанд побывал в России. При дворе Александра III его приняли со всеми возможными почестями, а он сам после возвращения в Вену отмечал, что «автократическая система в России — это самая лучшая модель, которую только можно придумать». Впоследствии у него даже были мысли попросить Николая II о военной помощи в случае каких-либо бунтов в Венгрии — он хорошо знал, что именно русские войска, направленные в Венгрию по приказу императора Николая I, спасли Габсбургов во время Венгерской революции 1848–1849 годов. Однако когда эрцгерцог намекнул на это, царь не проявил большого энтузиазма.

Его планы по «обузданию» венгров не нашли сочувствия и у кайзера Германии Вильгельма, несмотря на их дружеские и доверительные отношения.

Интересно, что в 1908 году, когда Вена готовила аннексию Боснии, Франц Фердинанд узнал об этих планах в самый последний момент. Есть версия, что император не решался сообщить ему об аннексии раньше, потому что боялся, что он «сольет» эту информацию «своему другу» Вильгельму, и кто знает, как после этого стали бы развиваться события.

Сам эрцгерцог хотя и не был противником аннексии, критиковал методы, которыми она проводилась. «К чему нам эти дешевые лавры, если из-за этого может возникнуть европейский конфликт, а затем, быть может, война на два или три фронта, которую мы вести не в состоянии?» — говорил он.

…На суде члены «Молодой Боснии» довольно подробно рассказывали, почему решили сделать своей мишенью Франца Фердинанда. «Я знал, что… существовала клика, именуемая военной партией, целью которой было завоевание Сербии. Во главе ее стоял наследник престола. Я полагал, что, избрав его объектом мести, я отомщу им всем», — говорил Неделько Чабринович.

Принцип же объяснял свой поступок так: «Я нисколько не жалею, ибо я устранил препятствие с нашего пути. Он был немцем и врагом южных славян».

Но действительно ли это так?

Как ни странно, ответить на этот вопрос сложно и сейчас. Представления Принципа о «враждебности» эрцгерцога к южным славянам — это, конечно, упрощение. Однако каковы же были его планы в отношении Сербии?

На этот счет сохранились весьма противоречивые свидетельства. С одной стороны, он говорил: «Война с Россией станет концом для нас. Если мы что-либо предпримем против Сербии, Россия поддержит ее, и мы получим войну с Россией. Стоит ли австрийскому императору и русскому царю сбрасывать друг друга с тронов, чтобы открыть дорогу революции?» Как видим, здесь он оказался прав «на все сто». Известна также его фраза о возможности территориальных претензий к Сербии, которая стала крылатой: «Ни одной сербской сливы мне не нужно».

С другой стороны, сохранилось немало свидетельств о том, что Франц Фердинанд считал, что в будущем сербы и другие южные славяне, которые пока еще не находятся в составе Австро-Венгрии, должны неминуемо попасть в «орбиту влияния» империи. Каким образом, по его мнению, это могло бы произойти, тоже до конца не понятно. По одной версии, престолонаследник считал, что их нужно сначала вовлечь в тесные экономические отношения с Австро-Венгрией, крепко «привязать» к империи, а потом приступить к политической интеграции. По другой — он вроде бы не исключал в будущем войны с Сербией и Черногорией.

В декабре 1912 года в письме начальнику имперского Генерального штаба Конраду фон Гетцендорфу Франц Фердинанд отмечал: «Объединение югославянского народа представляет собой одно из тех явлений, определяющих историю наций, которые нельзя игнорировать и нельзя предотвратить. Вопрос только сводится к тому, должно ли объединение совершиться под контролем двуединой монархии, т. е. за счет независимости Сербии, или оно должно совершиться под покровительством Сербии за счет монархии. Последнее означало бы для нас потерю югославянских земель и тем самым почти всего побережья. Такая утрата положения и престижа низвела бы монархию до уровня мелкого государства».

Владимир Дедиер обращает внимание на интересную деталь: в 1911 году в проекте перечня титулов будущего императора Франца II (то есть Франца Фердинанда) указывалось на нежелательность включения в него титула короля Сербского и Болгарского, так как эти страны являются суверенными государствами. Однако в версии 1914 года титул «Король Сербский» уже присутствует. Это, по мнению историка, доказывает, что Франц Фердинанд определился с видением будущего Сербии.

Но больше всего споров среди историков вызывали и вызывают планы эрцгерцога в отношении собственной страны.

В замке Артштеттен можно увидеть большую карту, выпущенную еще в начале прошлого века, при жизни эрцгерцога. На ней изображено, как могла бы выглядеть Австро-Венгрия, если бы реформы Франца Фердинанда состоялись.