Главной же его страстью по-прежнему оставалось чтение. Директор Института истории Боснии и Герцеговины Хусния Камберович, например, так и выразился в разговоре с автором этой книги: «Принцип был буквально оккупирован литературой». «Книги для меня — это жизнь», — говорил он. За книги Гаврило действительно хватался в любую свободную минуту. Когда он приезжал к старшему брату, то читал и там, вызывая недовольство жены Йово. Она-то считала, что младший Принцип должен помогать им в работе, а он сидел за книжками.

Он хотел стать поэтом и начал «пробовать перо». Он читал свои стихи друзьям, но те их не оценили. В одном из стихотворений речь шла о розах для любимой девушки, которые растут на дне моря. Однажды Принцип попросил, чтобы его стихи почитал Иво Андрич, будущий знаменитый писатель. Андрич тоже учился в сараевской гимназии, но был старше Принципа на два года. В 1912-м он уже поступил на философский факультет Королевского университета в Загребе, главном городе Хорватии.

Принцип обещал принести Андричу свои стихи, но так и не сделал этого. Подождав немного, Андрич спросил, где же стихи. Гаврило ответил, что уничтожил их.

Его ранние «поэтические опыты» не сохранились. Осталось лишь несколько фрагментов сочинений, которые он написал, уже сидя в тюрьме. Чудом сохранился один прозаический текст Принципа, написанный летом 1911 года. Тогда он с несколькими друзьями отправился на гору Белашница, недалеко от Сараева. Этот-то «поход» Принцип и описал. В 1939 году его «рассказ» был опубликован в югославском журнале «Жена данас» («Женщина сегодня»). Это скорее сочинение, гимназическое литературное упражнение, написанное довольно тяжелым и старомодным языком, хотя автору нельзя отказать в наблюдательности и желании научиться писать. Не исключено, что со временем из него получился бы литератор или журналист.

Однажды во время урока Закона Божьего по рядам была пущена записка Принципа: он предлагал создать литературный кружок, а тем, кто готов присоединиться, — собраться на перемене в столовой. Там он рассказал, что когда учился в Тузле, то со своими однокашниками входил в тайное общество. Принцип заметил, что они занимались не только литературой, но и «обсуждали различные идеи».

Несколько человек согласились основать такое же общество в сараевской гимназии. Его решили назвать «Нада» — «Надежда». Принципа как инициатора выбрали председателем, а Трифко Грабеж стал кассиром.

Знавшие в это время Принципа вспоминали, что он особенно интересовался русской литературой. Часто его видели с книгами Гоголя и Достоевского. А вот Льва Толстого, судя по всему, он не любил.

Доброслав Евджевич хорошо запомнил, при каких обстоятельствах познакомился с Принципом. Однажды он сидел в сараевском парке с томом Толстого в руках. Неожиданно к нему подошел его ровесник и, даже не поздоровавшись, заявил, что «все книги Толстого нужно сжечь, потому что он проповедник непротивления злу насилием». «Это были первые слова, которые я от него услышал», — вспоминал Евджевич много лет спустя.

«Мы, — писал в свою очередь Любибратич, — хорошо знали о французской революции и о людях и событиях той бурной эпохи, о революционном 1848 годе и о Парижской коммуне. Мы читали произведения русской литературы, которые были пронизаны образом революции. Отзвуки русской революции и забастовок 1905 года еще раздавались в наших краях, и мы много слышали о них… нас особенно притягивали к себе книги с загадочными названиями. Но ничто не могло сравниться с магическим действием таких слов, как «революция», «покушение», «забастовка».

За чтением Принцип проводил целые ночи. Большой популярностью среди боснийских гимназистов в то время пользовался Фридрих Ницше, и не только его философские работы, но и стихи. Принцип, довольно посредственно говоривший по-немецки, тем не менее с особым удовольствием декламировал наизусть на родном языке философа-поэта стихотворение из его книги «Ессе Ното» («Се человек»):

Впрочем, Принцип читал не только Чернышевского, Кропоткина или Ницше. С таким же удовольствием он «глотал» романы Вальтера Скотта или Александра Дюма. Еще одним его пристрастием была антиклерикальная литература. Принцип говорил, что «сифилис и клерикализм — это несчастное наследство Средневековья, которое цивилизация до сих пор не умеет лечить», и «самыми ужасными словами» ругал «божественное происхождение власти Габсбургов».

…В тюрьме Принцип скажет, что именно тогда, в 1911 году, начал понимать, «какими должны быть идеалы в жизни».

В начале прошлого века в Боснии и Герцеговине начала формироваться весьма любопытная молодежная «прослойка». Это были гимназисты, ученики старших классов школ и училищ, студенты. В основном — дети крестьян, совсем недавно ушедшие в город и прекрасно знавшие, как живут «простые люди». Появившееся благотворительное общество «Просвета» («Просвещение») давало стипендии наиболее успешным выпускникам училищ и гимназий для учебы в университетах Праги, Вены, Загреба или Белграда. Студентам из Боснии давало стипендии и сербское правительство.

Тогда же начали возникать и первые кружки учащейся молодежи. Вообще-то по законам того времени гимназистам и учащимся запрещалось участвовать в деятельности гимназических, студенческих или спортивных обществ под угрозой исключения. Такие правила действовали именно на территории Боснии и Герцеговины — в Хорватии или Чехии дело обстояло иначе. Но, как известно, если нельзя, но очень хочется, то всегда можно найти вариант. Разнообразные ученические организации начали действовать полуподпольно и подпольно. Они были разными — от добровольных читален и литературных обществ до радикальных политических кружков.

Подобные кружки, кстати, возникали по всей империи. В Вене — «Заря», в Загребе — «Вал», «Вихрь» и «Хорватский ученик» (по названию одноименного журнала), в Славонии — «Возрождение», в Сплите — «Юг», «Знамя» и «Единство». И т. д. и т. п. Многие из участников и организаторов покушения 28 июня 1914 года прошли через такие кружки. Гаврило Принцип не был исключением.

Забежим немного вперед. В феврале 1915 года, когда Первая мировая война, начавшаяся после сараевских выстрелов Принципа, была уже в самом разгаре, сам террорист и его соратники сидели в тюрьме, а трое из них были повешены, их уцелевший товарищ встретился в Париже с русским революционером-эмигрантом Львом Троцким. Встреча происходила в знаменитом кафе «Ротонда», одном из самых богемных мест Парижа того времени.

«Рядом со мною, — описывал ее Троцкий, — в углу cafe a la Rotonde, в клубах табачного дыма, равного которому нигде не найти, сидит молодой серб. Несмотря на крайне пестрый состав публики, вы невольно остановите на нем глаза. Это одна из тех фигур, которая как бы создана для того, чтобы возбуждать беспокойство в людях порядка. Высокий, худой, но крепкий, смуглый, с выражением тревоги и энергии в глазах и чертах лица, он остро присматривается ко всем и ко всему, жадный до впечатлений чужой жизни, но способный не растворяться в ней. У этого молодого человека, почти юноши — ему теперь вряд ли 23 года, — есть своя цель. Это босняк, ближайший друг Принципа и Илича».

Это был Владимир Гачинович — один из ведущих деятелей молодежного движения Боснии и Герцеговины, которого также часто называют основателем «Молодой Боснии». Гачинович родился в 1890 году в семье православного священника. Учился в гимназии в Мостаре, там же начал участвовать в работе литературно-философских обществ, изучал богословие, писал для газеты «Народ». Вскоре после аннексии Боснии был арестован местными властями, а после освобождения уехал в Сербию.