Виделись они, судя по всему, в августе 1916 года, так как Краньчевич упоминает, что Принципа очень обрадовало известие о вступлении Румынии в войну на стороне Антанты, произошедшем как раз в то время. Принцип из окна своей камеры окликнул Краньчевича, выведенного на прогулку. Они обменялись новостями. Потом Принцип показал кусок хлеба, который заключенные получали на целый день, и сказал: «Ты знаешь, я такой же голодный, как и ты, но от радости даже не могу есть. Сейчас уже точно будет конец войне…»

Вскоре Принципа опять отправили в больницу, а в его камеру поместили Трифко Грабежа. Краньчевичу удалось увидеть и его — за день до его смерти, 20 августа.

Грабеж, вспоминал Краньчевич, жаловался, что уже не может есть и даже стоит с трудом. Они попрощались в надежде увидеться позже, когда на дежурстве будут благосклонно расположенные к ним надзиратели. Однако на следующий день Грабеж умер в камере.

…Кончина императора Франца Иосифа 21 ноября 1916 года привела к некоторым изменениям в положении заключенных. Новый император Карл понимал, что страна находится в трудном положении, и искал контактов с союзниками для зондирования вопроса о перемирии.

В марте 1917 года Военное министерство распорядилось провести инспекцию тюрьмы в Терезиенштадте. Как пишет Дедиер со ссылкой на документы Военного архива в Вене, в тюрьме на тот момент находилось 866 узников, а только в 1916 году умерло 37 человек. По результатам этой инспекции было принято решение покончить с содержанием заключенных в одиночных камерах. Вскоре тех, кто еще был жив, вернули из Терезиенштадта и Мелерсдорфа в Боснию, в тюрьму города Зеница. Всех, кроме Принципа.

Почему Принцип остался в Терезиенштадте, точно неизвестно. Возможно, потому, что он был уже слишком болен и слаб, чтобы перенести поездку в Боснию.

Мартин Паппенгейм упомянул в своей книге о четырех врачах, которые лечили Принципа. Это были доктора Левит, Мозел, Шпатни и Марш. Последний оставил о нем воспоминания, опубликованные через 20 лет после событий.

«Когда летом 1916 года я начал лечить Принципа в хирургическом отделении гарнизонной больницы в Терезине, он уже был кандидатом в мертвецы, живым трупом: его ссохшееся до костей тело покрывали многочисленные туберкулезные раны величиной с блюдце», — писал врач. По его словам, охрана Принципа и в больнице оставалась строгой — солдат с винтовкой с примкнутым штыком стоял в его палате, двое — у входа, а еще двое — под окном. Хотя бежать Принцип никак не мог — он и сотни метров уже не прошел бы из-за слабости. Разговаривать с заключенным запрещалось, но доктор Марш всё-таки нашел такую возможность. «В разговорах со мной он никогда не жалел о том, что сделал… он уже попрощался со всеми земными делами и ожидал свой конец со стоическим спокойствием». Только когда он начинал говорить об освобождении народа, отмечал Марш, его глаза на минуту вспыхивали.

«На хорошем немецком языке, — вспоминал доктор, — он много мне рассказывал о своей семье, о своей короткой жизни, но никогда не упоминал людей из «Черной руки», которые, по мнению австро-венгерской тайной полиции, подтолкнули его к этому делу».

Узник выглядел лет на десять старше своего возраста, тем более что зарос длинной густой бородой. «Принцип, — вспоминал доктор, — через день приходил в операционную на перевязку. Поскольку мы должны были перевязывать верхнюю часть его тела, я на перевязку был вынужден тратить больше материала, чем на пять раненых солдат. Туберкулезный процесс быстро прогрессировал. Дни Принципа были сочтены».

Был и еще один свидетель — Светислав Гаврилович. Он тоже сидел в Терезиенштадте и лежал в тюремной больнице в одно время с Принципом. Гаврилович рассказывал журналистам «Политики», что к Принципу приходил австрийский генерал фон Рупрехт. Он заявил, что Сербия и Россия разгромлены и что Принцип как «великий грешник» должен покаяться. Гаврилович утверждал: Принцип ответил, что Сербия не покорена, потому что для этого «нужно сломать самый последний сербский штык», и добавил, что и Рупрехт еще «положит перед сербским солдатом свою саблю».

Было это, по словам Гавриловича, всего лишь за несколько дней до смерти «маленького гимназиста».

По официальным данным, Гаврило Принцип умер от туберкулеза костей 28 апреля 1918 года в 18.30 в палате № 33 тюремной больницы.

Принципа похоронили тайно в ночь на 29 апреля. О том, где находится его могила, возможно, никогда не узнали бы, если бы не австрийский капрал, чех по национальности Франтишек Лебел, который вместе с другими солдатами закапывал его. Он запомнил место, нарисовал схему расположения могилы и послал ее своему отцу. Лебел хотел, чтобы тайна похорон Принципа была когда-нибудь раскрыта, даже если его самого к тому времени убьют на войне. Но он выжил. После возвращения с фронта Лебел отправился в Терезин (так Терезиенштадт стал официально называться с распадом Австро-Венгерской империи) и установил на могиле Принципа чешский национальный флаг.

В это время участники сараевского покушения уже не считались изменниками и преступниками. Война закончилась, Германия и Австро-Венгрия были повержены, а их императоры Вильгельм II и Карл I свергнуты и отправились в изгнание.

Писатель Стефан Цвейг стал свидетелем того, как в марте 1919 года император Австро-Венгрии пересек границу со Швейцарией в шикарном салон-вагоне: «В зеркальной вагонной раме я увидел почти во весь рост императора Карла, последнего императора Австрии, его одетую в черное супругу королеву Зиту. Я вздрогнул: последний император Австрии, наследник габсбургской династии… покидает свою империю!.. Все вокруг ощущали в этот момент ход истории, мировой истории… Паровоз тронулся резким толчком, словно и он совершал над собою насилие, поезд медленно удалялся… Только теперь, в это мгновение, почти тысячелетней монархии действительно пришел конец».

А 1 декабря 1918 года на Балканах возникло новое государство южных славян — Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 года — Королевство Югославия), в 1921 году его королем стал Александр Карагеоргиевич. В этой стране Принцип и его товарищи считались уже героями и борцами за освобождение славян. Разумеется, вскоре встал вопрос о торжественном перезахоронении казненных и умерших участников «Молодой Боснии» в Сараеве.

Девятого июня 1920 года вскрыли могилы Принципа, Грабежа и Чабриновича в Терезине, место расположения которых указал Франтишек Лебел. В одной из них обнаружили скелет человека без руки. Сомневаться не приходилось — это были останки Принципа.

Через десять лет после этих событий в Белграде вышла книжка одного из основателей спортивно-гимнастического общества «Сербские соколы» в Боснии и Герцеговине Стевана Жакулы. Жакула дружил с Велько Чубриловичем и Мишко Йовановичем, сам участвовал в молодежном движении и в 1916 году тоже был осужден «за государственную измену» на десять лет тюрьмы. В 1920-м он входил в состав боснийской делегации, которая отправилась в Терезин за останками «видовданских героев».

Тем временем кости Принципа, Грабежа и Чабриновича были уже извлечены из могил. Это сделали местные власти Терезина и члены чешского общества «соколов». На месте погребения они установили памятник и украсили его цветами. В Терезин были также доставлены эксгумированные останки Якова Миловича, Недо Керовича и Петара Керовича. Все они находились в металлических гробах, которые до приезда делегации из Боснии хранились в семейном склепе председателя общины Терезина.

Передача останков происходила в торжественной обстановке. Гробы установили на высоком подиуме, у которого стоял почетный караул из шести чешских «соколов» с обнаженными саблями в руках.

Гробы погрузили в специальный вагон, а «соколы» из Боснии и Герцеговины и Далмации несли у них круглосуточное дежурство. Как вспоминал Жакула, больше всего они опасались нападений во время проезда по австрийской территории. Но всё обошлось. Путь по Словении и Хорватии проходил медленнее — из-за митингов. Особенно запомнил Жакула последний отрезок пути: «Эта поездка по Боснии и от Брода до Сараева была настоящим триумфальным походом мертвых героев по своей земле… На всех крупных станциях, где поезд задерживался хотя бы на минуту, устраивались торжественные и благочестивые встречи и прощания, произносились патриотические речи, а певческие дружины пели патриотические или траурные церковные песни. Даже на маленьких станциях, которые поезд проскакивал без задержки, стояли люди с шапками в руках и набожно крестились при прохождении поезда…»