Влияние русского революционного движения на «Молодую Боснию» очевидно. Сами ее участники не раз говорили об этом, а Чабринович вообще пошел кидать бомбу в кортеж эрцгерцога с книгой Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия». Не исключено, что фигуру Франца Фердинанда в качестве объекта для покушения могли подсказать Гачиновичу русские эсеры-эмигранты в Швейцарии.

В 1918 году левые эсеры, в число которых войдет и вернувшийся в Россию Натансон, будут рассматривать возможность проведения «центрального террора» — устранения «ведущих представителей мирового империализма», в том числе кайзера Вильгельма, британского премьера Ллойд Джорджа, французского премьера Клемансо и фигур калибром поменьше — посла Германии в Советской России фон Мирбаха или командующего германскими оккупационными войсками на Украине генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна (убьют в результате только двух последних). Так что нет ничего необычного, если идею покушения на эрцгерцога четырьмя годами ранее тоже подсказали русские социал-революционеры.

Но, во-первых, они не могли сыграть в сараевском покушении другую роль, кроме роли вдохновителей, да и это вряд ли: если кто-то из них и указал Гачиновичу на Франца Фердинанда как на объект покушения, то Принцип и Грабеж сами пришли к этой мысли.

Вокруг версии о «русском революционном следе» за прошедшее время возникло немало мифов. Толи Натансон, якобы подтолкнувший Гачиновича к организации покушения, был австро-венгерским агентом, то ли за покушением стоял вовсе не Натансон, а Троцкий и его люди. А может быть, и не Троцкий, а Ленин и большевики, которые, как известно, стремились «превратить империалистическую войну в гражданскую» и, кстати, в итоге превратили.

Масла в огонь этих слухов добавило и последнее слово Карла Радека на процессе по делу «антисоветского троцкистского центра» в Москве в январе 1937 года. Во многих публикациях приходится читать, что Радек (получивший десять лет заключения) заговорил о некоей тайне, которой обладал Гаврило Принцип, но тут его прервали. «Радеку тогда не дали договорить… — пишет, к примеру, директор исследовательского фонда «Национальный разведывательный центр» Евгений Павлов. — Но, похоже, Троцкий, Зиновьев и Радек знали о готовящемся покушении, знали, какие последствия оно может вызвать, но предпочли молчание, возможно, считая, что война породит ту самую перманентную революцию — эту idee fixe, о которой не уставали говорить Троцкий со товарищи. Во всяком случае, друг Троцкого — Гачинович — не только находился в постоянном контакте с Иличем и Принципом, но и непосредственно руководил ими».

Но на самом деле никто Радека не прерывал, и он без помех договорил свое последнее слово до конца (его стенографическая запись опубликована в сборнике «Процесс антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года)», выпущенном тогда же, в 1937 году.

Радек каялся и весьма путано излагал свою точку зрения на виновность троцкизма во всем, в чем только можно, в том числе и в разжигании войны:

«Процесс этот показал два крупных факта: сплетение контрреволюционных организаций со всеми контрреволюционными силами страны. Это один факт… Но процесс — двуцентрический, он имеет другое громадное значение. Он показал кузницу войны, и он показал, что троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую мировую войну.

Для этого факта какие есть доказательства? Для этого факта есть показания двух людей — мои показания, который получал директивы и письма от Троцкого (которые, к сожалению, сжег), и показания Пятакова, который говорил с Троцким. Все прочие показания других обвиняемых, они покоятся на наших показаниях…

Мы здесь говорим, потрясенные до глубины, и говорим правду и только правду. И надо еще показать всему миру то, что Ленин — я с дрожью повторяю его имя с этой скамьи — в письме, в директивах для делегации, направляющейся в Гаагу, писал о тайне войны. Кусок этой тайны нашелся в руках сербского молодого националиста Гаврилы Принципа, который мог умереть в крепости, не раскрыв ее. Он был сербский националист и чувствовал свою правоту, борясь за эту тайну, которая охраняла сербское национальное движение. Я не могу скрыть эту тайну и взять ее с собой в гроб по той причине, что если я ввиду того, в чем признался, не имею права выступать как раскаявшийся коммунист, то всё-таки 35 лет моего участия в рабочем движении, при всех ошибках и преступлениях, которыми оно кончилось, дает мне право требовать от вас доверия в одном — что всё-таки эти народные массы, с которыми я шел, для меня что-то представляют. И если бы я эту правду спрятал и с ней сошел со сцены, как это сделал Каменев, как это сделал Зиновьев, как это сделал Мрачковский, то я, когда передумывал эти все вещи, в предсмертный час слышал бы еще проклятие тех людей, которые будут убиты в будущей войне и которым я мог моими показаниями дать средства борьбы против готовящейся войны».

Вот и всё, что говорил Радек о сараевском покушении. Что он хотел этим сказать и зачем вообще вспомнил о Принципе, осталось непонятным. Его речь вообще похожа на словесный поток с вкраплениями слов «изменники», «предатели», «троцкисты», в котором с трудом можно найти смысл.

Возможно, он действительно пытался намекать, что Троцкий несет ответственность и за начало Первой мировой войны, поэтому не случайно «троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую мировую войну». Или даже имел в виду, что, возможно, Троцкий уже тогда стал орудием «контрреволюционных сил», так что и сейчас его союз с контрреволюционерами не вызывает удивления.

Но мало ли о чем говорили Радек и другие подсудимые на этом процессе и мало ли в чем признавались.

Есть, конечно, и версия, что покушение на Франца Фердинанда организовали масоны — как же без них? Но об этом чуть позже.

Итак, все участники покушения были арестованы в течение нескольких дней. Во многом это произошло из-за того, что 2 июля 1914 года Принцип, Чабринович и Грабеж начали говорить.

Австрийцы допустили оплошность, разместив их в соседних тюремных камерах рядом. Уже через неделю заключения заговорщики смогли установить связь с помощью перестукивания через стены — «русской азбуки». Этот способ они почерпнули из книги «Подпольная Россия», которую, как мы помним, Чабринович принес даже на покушение на Франца Фердинанда.

Васо Чубрилович позже вспоминал, как Чабринович однажды ночью долго пытался достучаться к Иличу, но тот не отвечал (как потом выяснилось, он спал). Чабринович подумал, что Илич покончил с собой, и сообщил об этом с помощью той же «русской азбуки» Принципу и остальным. Принцип ответил: «Илич был хорошим другом». Однако через несколько часов Илич проснулся и сам начал обстукивать стены своей камеры. Обрадованный Принцип послал ему «телеграмму»: «Хорошо. Если ты сам не повесился, то не волнуйся, швабы тебя всё равно повесят». Надо сказать, что этот «черный юмор» Принципа оказался пророческим.

Чабринович придумал еще один способ «коммуникации»: нацарапал несколько слов на металлической миске, в которой ему принесли еду. Вскоре его примеру последовали и другие — надзиратели на эти царапины внимания не обращали, и миски попадали то в одну, то в другую камеру.

Следствие шло достаточно быстро — заговорщики рассказывали обо всём достаточно откровенно. Читая протоколы их допросов, можно только удивляться — с одной стороны, убежденности и твердости этих молодых людей (прежде всего Принципа), а с другой — наивности и путаности их взглядов.

Принцип на допросах не раз говорил следователям о своих политических и национальных идеалах. На допросе 15 августа он заявил:

«Политическое объединение югославян всегда стояло у меня перед глазами и было моей основной мыслью. Для этого необходимо, чтобы югославяне прежде всего освободились от швабов и австрийцев, так как всякое несчастье, которое случалось с южными славянами, шло от Австрии.