После этого произошел эпизод, который не был зафиксирован в протоколах процесса. Как вспоминал адвокат Цистлер, после речи Чабриновича «сразу же встал Принцип и кратко и решительно заявил, что Чабринович не имел полномочий говорить от его имени и он не разделяет того, что он сказал».

Судья прервал заседание. После перерыва адвокат Принципа спросил его, что он думает о последних словах эрцгерцога. Принцип снова ответил коротко: «Не считайте меня животным».

Последнее слово Принципа тоже заняло немного времени. «То, что нам хотят инкриминировать, что кто-то был инициатором, это неправда, — сказал он. — Идея возникла среди нас, и мы осуществили покушение. Мы любили свой народ. В свою защиту я не скажу ничего».

Твердость и решительность Принципа производили сильное впечатление. Они повлияли и на немного «поплывшего» Чабриновича. Следователь Пфеффер, который присутствовал на заседаниях, вспоминал, что уже после завершения слушаний председатель суда обратился к подсудимым: пусть встанут те, кто раскаивается в содеянном. Встали все, кроме Принципа. Когда председатель спросил его, почему он не встал, Принцип ответил: ему жаль, что он убил герцогиню Софию, которая к тому же была чешкой по национальности, так как он не собирался ее убивать — этот выстрел был предназначен Потиореку. Но он не сожалеет, что убил Франца Фердинанда, потому что хотел его убить.

Потом подсудимые сели, но тут встал Чабринович и начал взволнованно говорить, что и он не раскаивается в том, что сделал.

Судебные прения закончились 23 октября, а через пять дней был зачитан приговор. Подсудимых привели в зал, прикованных друг к другу цепями. Появившиеся судьи были одеты во всё черное — признак того, что предстоит зачитывать смертные приговоры.

Приговоры были расписаны с немецкой обстоятельностью и пунктуальностью.

Принципа приговорили к двадцати годам заключения, «усугубляемого ежемесячно днем поста, и 28 июня каждого года переводом в темный карцер с кроватью из досок (без тюфяка)».

Чабринович получил точно такое же наказание.

Грабежа тоже приговорили к двадцати годам заключения с ежегодным темным карцером 28 июня, но день поста назначили раз в три месяца.

Васо Чубрилович получил 16 лет с ежегодным карцером и днем поста раз в шесть месяцев.

Митар (Петар) Керович получил пожизненный срок, Цветко Попович — 13 лет заключения, а Лазарь Джукич и Иво Краньчевич — по 10 лет с ежегодным однодневным карцером. Цвиян Степанович — семь лет тюрьмы с постом раз в три месяца и ежегодным карцером. Бранко Загорац — три года заключения.

Данило Илич, Велько Чубрилович, Недо Керович, Миш-ко Иованович и Яков Милович были приговорены к смертной казни через повешение. В приговоре указывалась очередность исполнения приговора: Милович, Керович, Чубрилович, Йованович, Илич — по принципу «от меньшей вины к большей». Таким образом, Илич, прежде чем взойти на эшафот, должен был увидеть смерть всех своих товарищей.

Девять человек — Никола Форкапич, Драган Калембер, Иван Момчилович, Франьо и Ангел Садило, Мичо Мичич, Обрен Милошевич, Йово и Благойя Керовичи были признаны невиновными.

Обвинение осталось недовольно приговором. Оно потребовало, чтобы Принцип тоже был осужден на смерть, равно как и оправданные Милошевич и Мичич. Но приговор пересмотрен не был.

Приговоренные к смерти написали прошения о помиловании на имя императора. 26 января 1915 года Франц Иосиф окончательно решил их судьбы. Недо Керович и Яков Милович были помилованы — первому смертную казнь заменили двадцатью годами тюрьмы, а второму — пожизненным заключением. Смертные же приговоры Даниле Иличу, Мишко Йовановичу и Велько Чубриловичу остались в силе. Судя по всему, они тоже до последнего дня ждали помилования. Илич 17 января написал матери: «Надеюсь, что мое дело завершится хорошо» — и попросил ее передать для него в канцелярию 40 крон.

В последние часы перед казнью они написали письма семьям. Велько Чубрилович читал Евангелие от Иоанна.

Экзекуция состоялась 3 февраля 1915 года между девятью и десятью часами утра. Сначала повесили Чубриловича, потом Йовановича и последним Илича. В городском историческом архиве Сараева сохранились фотографии казни. Судя по ним, а также по свидетельствам очевидцев, ее ритуал больше напоминал казни XIX века. По периметру тюремного двора, в середине которого стояли виселицы, выстроили солдат под командованием офицера в белых перчатках. Присутствовал военный священник Милан Мратинкович. Непосредственно исполнить приговор должен был «государственный палач» Алоиз Зайфрид.

Сохранились его воспоминания: «С осужденными, с которых еще в камерах сняли кандалы, вышел и священник, который читал последнюю молитву. Они были очень сосредоточенны и спокойны. Когда им снова прочитали приговор, который они очень спокойно выслушали, настала очередь того, кто был пониже. Это был Велько Чубрилович. Когда он встал под столб, то начал снимать воротничок и галстук. Я хотел ему помочь, потому что он слишком трудно отстегивался, но он спокойно сказал: «Не надо, я сам». Другой был худым (Мишко Йованович). И он был спокоен. Третий (Данило Илич) как самый виноватый шел последним, тоже выглядел спокойным и сосредоточенным. Кто-то из троих — не помню кто — сказал мне: «Только прошу вас, не дайте мне долго мучиться». — «Не волнуйтесь, я хорошо знаю свое дело, всё не продлится даже одной секунды», — ответил я». (Вероятно, Алоиз Зайфрид действительно был мастером своего дела; по сведениям югославского историка Воислава Богичевича, он и после распада Австро-Венгрии в 1918 году остался на должности «государственного палача» и выполнял свои обязанности уже в Королевстве сербов, хорватов и словенцев.)

Как только палач приступал к работе, офицер в белых перчатках подавал команду и солдаты начинали бить в барабаны. Священник Мратинкович вспоминал, что приговоренные что-то кричали перед смертью, но из-за барабанного боя их слов нельзя было разобрать. А вот «государственный палач» их слышал. «Они кричали против Австрии… — рассказывал он. — Другого и быть не могло — ведь они убили нашего царя (точнее — будущего императора. — Е. М.) и ненавидели Австро-Венгрию. Я вам здесь как австриец, который любит своего правителя, говорю, что более храбрых и спокойных осужденных я за свою практику не видел».

Тела казненных сначала хотели выдать родственникам для похорон, как предусматривали законы Австро-Венгрии. Но потом власти испугались, что вдруг их могилы станут такими же символами героизма для нового поколения молодых радикалов, как когда-то могила Богдана Жераича. Решение о выдаче отменили, и Илич, Чубрилович и Йованович были похоронены тайно. Но эту тайну сохранить не удалось.

Совершенно случайно о месте погребения казненных узнал сараевский учитель рисования и черчения Мане Крнич. Он любил прогуливаться по окраинам города в поисках красивых видов. Во время одной из таких прогулок он услышал разговор местных жителей, видевших, как полицейские в ночь на 4 февраля копали какие-то ямы. Они даже показали учителю место. Крнич, сопоставив факты, сделал вывод, что это могли быть могилы для Илича, Чубриловича и Йовановича. Свои умозаключения он, правда, держал при себе и рассказал о них только после окончания войны.

В 1920 году в месте, которое он указал, действительно обнаружили останки трех человек. Экспертиза подтвердила, что это были тела казненных участников покушения на Франца Фердинанда.

Тринадцать участников покушения и их сообщников, которые получили тюремные сроки, разделили на две группы. Десять человек должны были отбывать их в городе Зениц, в самой большой тюрьме Боснии. А Принципа, Чабриновича и Грабежа решили отправить в Чехию, в военную тюрьму в крепости Терезиенштадт[43] (по-чешски — Терезин).