В эти дни в Москве, Санкт-Петербурге и других городах проходили манифестации в поддержку сербов. «Петербургский листок» описывал их:

«На углу Невского проспекта и Садовой улицы собралась большая толпа, преимущественно из интеллигенции, причем в толпе преобладали офицеры и студенты различных высших учебных заведений. Толпа с пением народного гимна направилась через Невский пр[оспект] на Литейный пр[оспект], а затем прошла на Фурштатскую улицу, где остановилась у дома сербского посольства.

Раздались крики: «Да здравствует Сербия!» К открытому окну подошел посланник Сербии г. Сполайкович и обратился с приветственным словом к манифестантам. Последние спокойно разошлись.

Поздно вечером отдельные группы интеллигенции собирались на Невском пр[оспекте]… В час ночи на 14 июля (на 27-е по новому стилю. — Е. М.) у Гостиного двора собралась тысячная толпа молодежи, которая с пением гимна направилась по Невскому проспекту по направлению к Морской улице.

Впереди шел студент с русским национальным флагом. Толпа пыталась пройти к зданию германского посольства на Исаакиевскую площадь, но была встречена сильным нарядом пеших городовых и рассеяна. Несколько человек были задержаны.

Около двух часов ночи толпа манифестантов подошла к зданию австрийского посольства на Сергиевской улице, но была встречена отрядом жандармов и ротой городовых и рассеяна».

«Известие о начале войны Австрии с Сербией заставляет переживать всю Москву небывалый нервный подъем… — отмечала газета «Новое время». — Сегодня в Москве с 8 час. вечера начались патриотические манифестации. По улицам столицы шли тысячные толпы народа. Процессия несла национальные флаги; крики «ура», «да здравствует Россия, Сербия и Франция» оглашали воздух. Встречаемые на пути офицеры с криками «ура» поднимались на руки. У ресторанов толпа останавливалась, вызывала оркестр и требовала исполнения народного гимна. Особенно величественная вышла манифестация на Тверской площади против дома генерал-губернатора и на Страстной площади у дома губернатора. Манифестации были у сербского и французского консульств».

Двадцать девятого июля начались обстрелы Белграда австрийской артиллерией. Сербы взорвали пограничный мост через Саву между Белградом и австрийским Землином, по которому совсем недавно покидал Сербию австрийский посланник барон Гизль фон Гизлингер.

К вечеру того же дня вблизи развалин моста произошла перестрелка сербских солдат с австрийскими, пытавшимися переправиться через границу.

Далее события развивались с катастрофической скоростью.

Россия объявила общую мобилизацию с 31 (18) июля. В ответ на это Германия предъявила ей ультиматум — если в течение двенадцати часов всеобщая мобилизация не будет прекращена, Германия также объявит ее. (Австро-Венгрия начала всеобщую мобилизацию в тот же день.) Срок ультиматума истекал в полдень 1 августа (19 июля). Не получив ответа на него, германский посол граф Фридрих фон Пурталес вручил русскому министру иностранных дел Сергею Сазонову ноту о том, что Германия считает себя в состоянии войны с Россией. В тот же день Николай II подписал манифест об объявлении войны Германии.

Третьего августа (21 июля) Германия объявила войну Франции, обвинив ее в «организованных нападениях и воздушных бомбардировках Германии» и в «нарушении бельгийского нейтралитета». Германские войска вторглись в нейтральные Люксембург и Бельгию. Бельгийский король Альберт обратился за помощью к странам — гарантам нейтралитета его страны. Великобритания потребовала от Германии прекратить вторжение в Бельгию. Когда это требование не было выполнено, она 4 августа объявила о вступлении в войну.

На следующий день Черногория объявила войну Австро-Венгрии, а еще через день Австро-Венгрия — России, а Сербия — Германии. 9 августа (27 июля) Черногория объявила войну Германии, 10-го (28 июля) — Австро-Венгрия — Франции. 11 августа (29 июля) — Франция — Австро-Венгрии. На следующий день Лондон заявил, что тоже считает себя находящимся в состоянии войны с Веной. И т. д. и т. д.

Последние объявления войны произошли уже в самом ее конце. 19 июля 1918 года Гондурас вступил в войну против Германии, а 10 ноября то же сделала Румыния.

В войне в конце концов участвовали 38 государств, которые направили на поля сражений примерно 74 миллиона человек. За четыре с лишним года погибли десять миллионов солдат и офицеров и около двенадцати миллионов мирных жителей.

Если бы Гаврило Принцип заранее знал, к чему приведут его выстрелы в Сараеве, стрелял бы он?

Почти все политические убийства в истории окружены загадками, легендами и домыслами, даже если сами их исполнители рассказывают о своих мотивах. Другое дело, что к одним из них интерес постепенно угасает и эти трагедии остаются уделом специалистов-историков. Разве вызывает сейчас яростные споры, например, гибель французского президента Сади Карно, которого 24 июня 1894 года заколол ножом итальянский анархист Санте Казерио, или упоминавшееся выше убийство австро-венгерской императрицы Елизаветы 10 сентября 1898 года? Или даже такое громкое событие, как убийство российского императора Александра II бомбой народовольца 1 марта 1881 года, которое может быть названо «покушением века»? Да мало ли их было…

Но трагедия в Сараеве в июне 1914 года, безусловно, занимает особое место. Она и сейчас еще остается в числе тех событий, которые принято называть «тайнами истории» или «загадками века». Конечно, убийство президента США Джона Кеннеди тоже породило множество спекуляций и версий. Но по их количеству сараевское покушение можно назвать если не чемпионом, то уж точно одним из лидеров.

Парадокс в том, что и на следствии, и на суде Принцип, Илич, Чабринович и другие заговорщики говорили достаточно откровенно, но всё равно до конца им не поверили. Почему? Это довольно сложный вопрос, при ответе на который нужно учесть ряд факторов.

Во-первых, следователи и судьи, вероятно, имели политический заказ из Вены — установить явную и несомненную связь подготовки покушения с сербскими властями. Как же иначе? Против Сербии уже велась война, да и к тому же далеко не такая удачная, как рассчитывали в Вене, и нужно было показать подданным империи, что ее начали не зря.

Во-вторых, вполне возможно, что следователи и сами не верили, что группа молодых людей самостоятельно убила престолонаследника (хотя при такой слабой организации охраны Франца Фердинанда в Сараеве это как раз могло произойти). Если бы они признали эту версию, то пришлось бы искать виновных среди тех, кто отвечал за безопасность эрцгерцога, и кто знает, куда бы привело следствие…

В-третьих, следы заговорщиков, как ни крути, всё равно вели в Сербию. Отработать версию о возможной причастности сербских властей было не только политическим заказом, но и профессиональной обязанностью следователей.

В-четвертых, Принцип и его товарищи, несмотря на откровенность, сказали не всё. По крайней мере старались сначала не говорить всего, что знали, и их часто вынуждали делать это с помощью перекрестных допросов, очных ставок и т. д. Таким образом, всегда оставалось естественное недоверие к их показаниям.

Тема «кто на самом деле стоял за Принципом» безбрежна, как океан. К настоящему времени накоплен уже огромный массив литературы — от строго научной до популярной и откровенно «желтой» — о версиях, «разоблачениях» и расследованиях, связанных с «истинными организаторами покушения». При всех различиях этих версий их объединяет одно — утверждение, что Принцип и его товарищи выполняли чью-то волю. Как уже говорилось, они фактически представляют заговорщиков в роли орудия неких сил, стоявших за ними, — не в том смысле, что эти силы использовали сараевское покушение в своих целях, а в том, что именно они «направили руку» Принципа и его друзей.