Двадцать первого сентября улицы Белграда были заполнены народом и военными в парадной форме. В восемь часов утра король проследовал из дворца к кафедральному собору, в котором, собственно, и состоялась коронация. Затем, уже в полном королевском облачении, он верхом вернулся во дворец, где торжества продолжились. Вечером Петр присутствовал на торжественном спектакле в Национальном театре.

На следующий день король принимал военный парад, а вечером состоялся прием во дворце, на который собралось около восьмисот гостей. Петр поднял два тоста: первый — за сербский народ и его представителей, второй — за князя Николу Черногорского и наследника престола Данилу.

В первом тосте он подчеркнул, что раньше иноземное владычество и столетие внутренних междоусобиц мешали Сербии двигаться путем развития. «Вступая на престол, я присягнул, что буду делать всё, что в моих силах, чтобы в моем отечестве началась эра мира и всеобщего процветания», — заявил король.

Европа встретила новое царствование холодно (Великобритания вообще возобновила дипломатические отношения с Сербией только через два года), но в самой Сербии и среди сербов Австро-Венгрии оно вызвало подъем национального духа. Боснийских сербов особенно воодушевлял тот факт, что король Петр воевал как простой повстанец во время волнений в Боснии и Герцеговине.

Именно тогда Сербия во главе с королем Петром стала рассматриваться идеологами освобождения южных славян в качестве «славянского Пьемонта», который должен объединить вокруг себя не только сербов, но и черногорцев, хорватов, словенцев, македонцев, боснийцев и даже болгар.

Для Австро-Венгрии это был очень тревожный сигнал. Настороженность имперских властей усугублялась еще и тем, что сербская внешняя политика постепенно приобретала русофильский характер. Призрак панславизма со стоявшей за ним огромной Россией, которая всегда была не прочь укрепиться на Балканах, приводил к мрачным размышлениям о будущем и в Вене, и в Будапеште.

Первые опасные для себя практические шаги Сербии Вена усмотрела в 1905 году в том, что Белград начал переговоры о таможенном союзе с болгарами, своими вечными конкурентами. Заключив это соглашение, сербы получили бы право беспошлинного вывоза своих товаров через болгарские порты на Черном море. Следовательно, ослаблялась экономическая зависимость от Австро-Венгрии, обусловленная торговым договором 1881 года, срок действия которого заканчивался в 1906 году. А как известно, экономическая независимость — залог независимости политической.

В конце 1905 года сербский парламент, несмотря на сильнейшее давление Вены, ратифицировал соглашение о таможенном союзе, и между Сербией и Болгарией стала осуществляться беспошлинная торговля. В ответ Австро-Венгрия запретила ввоз сербской свинины. Свинина и продукты из нее были главной статьей сербского экспорта, шедшего через Австро-Венгрию, и поэтому торговая война, разразившаяся между Веной и Белградом, получила название «свиной».

Австрийцы, рассчитывавшие, что Сербия рано или поздно пойдет на уступки, явно просчитались. Во-первых, они получили удар в спину от своего главного союзника — Германии. Практичные немцы быстро сориентировались: просчитав выгоду, которую они смогут получить, предложили сербам те товары, которые раньше поступали из Австро-Венгрии. В Германию же пошли сербские бекон, ветчина и другие продукты переработки свиного мяса.

Кроме того, сербы начали активно строить собственные бойни и коптильни, консервные и колбасные фабрики. Консервы, копченая колбаса и бекон имеют больший срок хранения, чем свежее мясо (холодильных установок тогда почти не было), так что они вполне могли выдерживать длительные перевозки до Германии, Франции, не говоря уже о соседней Италии.

По итогам 1906–1907 годов выяснилось, что Сербия не только не капитулировала под давлением австрийских санкций, но и увеличила торговый оборот почти на треть. Мало того, она наносила ответные, весьма чувствительные удары. Министерство обороны Сербии отказалось от сотрудничества с австрийскими производителями боеприпасов и артиллерийских орудий и начало искать новых поставщиков оружия во Франции, России, Италии и Германии.

Очередным неприятным сюрпризом для Вены стало неожиданное потепление отношений между Белградом и Лондоном. В октябре 1906 года британский МИД объявил о восстановлении дипломатических отношений с Сербией и даже пригласил Петра Карагеоргиевича с королевским визитом в Лондон. По этому поводу газета «Нью-Йорк тайме» ехидно заметила: «Дружба с Сербией милее британским властям, чем национальное достоинство. Сербский цареубийца готовится к приему в Англии». Король Петр, кстати, призвал тогда британских бизнесменов инвестировать средства в Сербию «на особых условиях».

Что же касается России, то правящие круги в Петербурге увидели в «сербском развороте» шанс приблизиться к своей исторической мечте — контролю над Константинополем и проливами Босфор и Дарданеллы, ведущими из Черного моря в Средиземное. В Петербурге давно надеялись, что наступит день, когда, как писал Валерий Брюсов, «славянский флаг заалеет над Царьградом». В качестве возможного плацдарма для наступления на Константинополь рассматривалась Сербия Карагеоргиевичей.

Но это было всё-таки дело будущего, а пока Россия пыталась решить более насущную задачу — открыть проливы для своих военных кораблей. По Лондонской конвенции 1841 года, которую подписали Англия, Франция, Россия, Австрия и Пруссия, Босфор и Дарданеллы были закрыты для прохода военных кораблей в мирное время. Осенью 1908 года российский министр иностранных дел Александр Извольский начал объезжать европейские столицы с целью выяснить их отношение к этой проблеме. Но для него этот вояж закончился полным фиаско.

Австрийское правительство оказалось в сложной ситуации. Укрепление Сербии и подъем национального духа среди сербов Боснии — это была лишь одна опасность. За сербами стояла Россия. Кроме того, существовал еще и турецкий фактор.

Босния и Герцеговина формально оставалась частью Османской империи. Летом 1908 года в Турции началась революция. К власти пришли представители движения младотурков, объявившие о созыве парламента. Формально Босния и Герцеговина имела право посылать своих представителей в турецкий парламент. Значит, нужно было проводить их выборы.

В Вене забеспокоились. Как изменится обстановка в провинции в этом случае? Что делать, если младотурки потребуют вернуть им Боснию или попытаются сделать это силой? На чьей стороне в этом случае окажется население Боснии? Как будут действовать Сербия, Россия, Италия? Однозначных ответов на эти вопросы не было.

На том, чтобы одним ударом «разрубить боснийский узел», категорично настаивал министр иностранных дел граф Алоиз фон Эренталь, в 1899–1906 годах бывший послом в России. Он предлагал аннексировать Боснию и Герцеговину и сделать ее де-юре провинцией империи. Возражал ему наследник престола эрцгерцог Франц Фердинанд (тот самый), заявлявший, что он «решительно против подобных демонстраций силы, учитывая неблагополучное состояние наших домашних дел». Император Франц Иосиф колебался.

Между тем фон Эренталь продемонстрировал отличные дипломатические способности. Он пообещал итальянцам, что Вена не будет мешать им расширять свои колониальные владения в Африке. Турции была обещана компенсация за австрийскую аннексию Боснии —2,5 миллиона фунтов стерлингов. Не была против аннексии и Германия, союзница Австро-Венгрии. Важнейшим шагом на этом пути должны были стать переговоры Эренталя с Извольским.

Последний уже писал австрийскому коллеге о стремлении России добиться «открытия проливов». Так что у обоих министров было что сказать друг другу тет-а-тет. Для переговоров Эренталь пригласил главу русского внешнеполитического ведомства в замок Бухлау в Моравии. Переговоры между ними проходили 15–16 (2–3) сентября 1908 года. Министры общались наедине, протоколов и записей бесед не велось, никакого письменного соглашения оформлено не было. Участники переговоров ограничились своего рода «джентльменской договоренностью».