Он потерял Мидира.

Потерял Сатин.

Совесть проснулась в нём сразу же после того, как он похоронил своего учителя и друга. Отшельник теперь лежал в белой земле на том месте, где они разделились. На лице Мидира застыло странное умиротворённое выражение — словно после смерти он понял, что выполнил свою задачу перед Слугами Разума. Когда Рейн закончил свою скорбную работу и отошёл в сторону, то обнаружил, что чего-то не хватает. Сатин не было. От осознания того, что он остался один, юноше стало жутко. Рейн попробовал отыскать в себе что-то, хоть отдалённо похожее на гнев, но с удивлением обнаружил, что больше не зол на огнепоклонницу. Внезапная вспышка ярости отступила, на смену ей пришёл стыд. Теперь Рейн чувствовал лишь угрызения совести за свои резкие слова и в то же время усталость — как если бы на него вдруг навалилась вся тяжесть мира.

Убирайся.

Так он сказал ей. Оттолкнул её. Она ушла по его вине. Осознание этого доставляло Рейну почти физическую боль. Тогда, стоя у могилы Мидира, юноша впервые почувствовал какую-то пустоту внутри — словно оборвалась та нить, которая связывала его с друзьями. Мидир мёртв. Сатин пропала. В один момент Рейну захотелось броситься во мрак Аннуина вслед за девушкой, найти её, взять за руку и поговорить. Он успел вплотную подойти к стене чёрного тумана и только потом понял, что не может этого сделать. Он не может рисковать своей жизнью. Он должен идти. Так хотел Мидир. Если не передать весть Иерархам, то все Клятвенные Земли изойдут кровью, склонятся перед Бессмертными и их страшным господином. Перед внутренним взором Рейна возникли пурпурное одеяние и иссиня-чёрные глаза наместника. Рамелис. Этот человек — Кузнец Погибели, его сосуд и прислужник. Его надо остановить.

Юноша собрал свои вещи и побрёл по белой дороге Четвёртого моста, стараясь не оглядываться на клубящийся по обе стороны мрак. Тело стало лёгким и оказалось в каком-то оцепенении — двигались только ноги, но даже это происходило автоматически, как будто он оказался в трансе и не мог себя контролировать. В голове был беспорядок. Больше всего на свете он хотел просто лечь на белый песок этого жуткого мира и заснуть — просто для того, чтобы перестать думать. Возможно, он уже никогда больше не встретит её… Никогда…

Нет. Нужно забыть. Думать не о ней. О чём угодно, только не о ней.

Как Рейн ни старался, мысли его каждый раз возвращались к их последнему с Сатин разговору. То, как он повёл себя с ней… этого Рейн не мог себе простить. Проходили часы, а он не сумел заставить себя отвлечься. Рейн понимал, что девушка была в какой-то мере виновата в смерти Мидира, но всё равно не мог найти в своей душе ненависть. Он понял, что огнепоклонница слишком много для него значила. Такая загадочная, такая немногословная… он ведь так и не узнал её тайну. Слёзы Наннара — чем они для неё были? Почему она ничего не рассказала? Где она сейчас и что делает? Думает ли о нём? Юноша представил себе Сатин: идёт по лесу в своём чёрном одеянии или молится Творцу Творения… а если она в беде? Если погибла?

При мысли, что Сатин могла умереть, ему сделалось плохо. Он ускорил шаг. Чувство одиночества всё сильнее сдавливало грудь. Весь день Рейн шёл по белой дороге. Единственным способом хотя бы ненадолго забыть о произошедшем был авестийский язык. Как и в темнице Рамелиса, в этом мире Иеромагия не имела силы. Несмотря на это, юноша смог найти себе занятие: он повторял слова Священного Наречия про себя и вслух, тщательно проговаривал фразы, стараясь чем-то заполнить пустоту в мыслях. Ему нужно перестать о ней думать.

Темнело. Как и всегда, над Аннуином висела абсолютная тишина, нарушаемая только шелестом листвы и лёгким покачиванием призрачных серых ветвей. Рейн сидел у небольшого, но ярко пылающего костерка, который был единственным источником света в чернильно-чёрной ночи. Есть не хотелось, пить — тоже. Теперь он ощущал себя даже более одиноким, чем днём. В мерцающем свете пламени ему казалось, что он остался один в целом мире, что его родная Улада и вся прежняя жизнь были не более чем сном, видением, порождённым усталостью и его собственным воспалённым воображением. Сухие ветки слегка потрескивали, и это напомнило Рейну таверну Хэммона. Воспоминание о Контрабандисте воскресило в памяти юноши посещение Бейт-Шам-Адара, Храма Десяти Лун. Они с Сатин тогда увидели фрески с Благими и Непрощёнными. Девушка говорила о погибшем Цоре и варварстве жителей Запада, а он просил её не закрываться в себе… Совершенно измотанный, Рейн улёгся на белый песок и тут же уснул.

***

Рейн услышал шаги. Сквозь сон ему удалось различить, как кто-то приближается к его костру. Пришелец шёл тихо и будто бы осторожно, обходя костёр широкой дугой, но всё равно выдавал себя. Этот некто явно не был охотником и не сумел скрыть своё присутствие.

Рейн пока не открывал глаза. Ощущение реальности медленно возвращалось к нему — даже с закрытыми глазами он понял, что густая темнота сменилась сумраком. Значит, ночь уже миновала, и сейчас уже день или утро.

Стараясь ничем не показать незнакомцу, что не спит, юноша стиснул рукоять меча Мидира. Если этот человек хотел подкрасться к нему незаметно, то у него ничего не вышло. Странное дело: шаги звучали слева, оттуда, где по расчётам Рейна начиналась граница между белой дорогой и тьмой Аннуина. Юноша подождал, пока неведомый противник не подойдёт достаточно близко, а затем вскочил на ноги, занося меч над головой.

— Стой! — голос огнепоклонницы мгновенно выбил его из равновесия.

— Сатин?! — изумился Рейн. Девушка выглядела так же, как день назад — в чёрной одежде и плаще, разве что лицо её выглядело немного бледней. — Как ты здесь оказалась?

— Мы можем поговорить? — спросила она.

— К-конечно…

Она присела к костру, скрестив ноги. Большие серые глаза смотрели серьёзно и грустно.

— Рейн… — начала Сатин, — я хочу… хочу попросить прощения. Я кое-что утаила от вас. Мидир… погиб по моей вине. Я больше не могу вынести собственного молчания. Но сначала скажи… ты разрешишь мне продолжить путь вместе с тобой?

Чувство облегчения, которое испытал Рейн, было таким сильным, что на время вытеснило из головы всё остальное. В полной тишине он прижал девушку к себе и долго не выпускал из своих объятий.

— Да, Сатин, я разрешаю, — прошептал он наконец. — Конечно, разрешаю.

Она отстранилась. С минуту они сидели молча, разглядывая друг друга, словно не виделись целый век.

— Меня послали за тобой. — сказала она неожиданно. — Именно за тобой. Не было никакого задания Совершенного по поиску Иеромагов на Западе. Я должна была сделать только одно: привести тебя во Дворец Истин.

Рейн нахмурился.

— Зачем я Иерархам?

— Я не знаю! — сказала она отчаянно. — Они мне ничего не сказали.

— А Слёзы Наннара? Почему они были так важны для тебя?

— О… — она помрачнела. — Это долгая история. Ты теперь знаешь, кто я. Наннари. Знай же: я не могу без Слёз. Мои сны… они не такие, как у обычных людей. Это трудно объяснить. Иногда я вижу видения, а кроме них — только кошмары. Именно из-за них я должна пить это зелье, иначе просто не смогла бы переносить ночи.

— Вот оно что… — протянул Рейн. Теперь он понимал её замкнутость и тягу к одиночеству. Оказывается, всё дело во снах.

— И ещё кое-что. — она пытливо на него посмотрела. — Рейн, я… убивала по приказу Совершенного.

— Что?!

— Я всё это время была его слугой, орудием в руках Церкви Истин. — её голос звучал решительно и твёрдо. — Я ничего не помнила о своих делах из-за Слёз, но недавно… недавно я стала вспоминать. Честно, не знаю, с чем это связано. Мне приказывали убивать определённых людей, а потом я сразу же обо всём забывала. Рейн, я творила ужасные вещи. Ужасные. Я убивала их… священников во Дворце. Убивала для Совершенного. Один из Иерархов призывал меня, и я делала то, что он мне приказывал.

— Сатин… — медленно проговорил Рейн. — Поверь, я не стану хуже к тебе относиться. Ты не виновата в том, что с тобой сотворили Иерархи. Поверь мне. Мы доберёмся до Дворца Истин и узнаем правду. Найдём этого Хашанга, о котором говорил Мидир, и заставим его ответить на все вопросы. Обещаю.