Чтобы хоть чем-то себя занять, Рейн вытряхнул на песок содержимое дорожного мешка Мидира — юноше хотелось знать, сколько у них припасов и на что они могут рассчитывать в этом странном мире. Результаты его воодушевили: в мешке обнаружился моток верёвки, несколько кусков вяленого мяса в промасленной бумаге, сухари, ещё один мех с водой… и стрела из железа, которая тускло блестела в свете костра. Его тунгутская стрела, подарок Зилача! Юноша слабо улыбнулся. Он потерял стрелу после пленения и потом не вспоминал о ней. Значит, Мидир забрал её из хранилища вместе с вещами Сатин.

Юноша украдкой глянул на огнепоклонницу: та задумчиво всматривалась в темноту и теребила ворот своего жилета. Свободной рукой Сатин так вцепились в чёрную суму, словно там было что-то важное — намного важнее, чем что бы то ни было. На Рейна накатила волна подозрения. Она… она ведь обещала…

Послушай… если тебя что-то беспокоит, то просто скажи мне. Не закрывайся в себе. Поговори со мной.

― Сатин… что тебя беспокоит?

Девушка вздрогнула и поглядела на Рейна, избегая смотреть ему в глаза.

― Ничего… просто… это ведь Четвёртый мост.

Юноша нахмурился, озадаченный.

― Что? Аннуин?

― Ну да. Первый мост ― мир Иеромагии, второй ― снов, третий ― сознания, а вот четвёртый ― Аннуин, царство Теневого Народа.

Похоже, Сатин была рада перемене темы.

― Но не беспокойся, ― сказала она, ― круитни покинули Аннуин после победы Благих. Этот лес пуст. Здесь никого нет.

Да, подумал Рейн, никого кроме тех, кто занял место Теневого Народа. Ему показалось, что в темноте двигаются какие-то высокие фигуры, но, когда он на мгновение отвёл глаза, всё стало как прежде. Никаких чудищ. Просто однородная, густая темнота, будто липнущая к границам светового пятна. Интересно, что будет, если зайти в неё? Юноша даже протянул руку, но затем так же резко её отдёрнул ― те фигуры никак не выходили у него из головы. Рейн лёг на песок, закрыл глаза и вскоре уснул ― сказывалась как тревога за отшельника, так и усталость от долгого и тяжёлого перехода. Ему снились тревожные сны: он бежал по белой дороге, чувствуя на себе взгляд тысячи глаз, бежал ― и не видел конца полосе из белого песка. Невидимые преследователи приближались, но он почему-то не мог свернуть с пути, а только бежал и бежал…

Следующие три дня были так же похожи друг на друга, как бледные дороги Аннуина. Мидир несколько раз приходил в себя, но сознание к нему так и не возвращалось ― отшельник лежал в бреду. Он часто просил пить, звал Хэммона и Зилача. Несколько раз произносил имя Хашанга. Иногда упоминал Алое Копье и ― почему-то ― Наннара Врачевателя. Рейн в отчаянии сжимал кулаки, когда смотрел, как Сатин промывает рану отшельника, пряча при этом глаза. Если бы он тогда не пошёл в хранилище… если бы остался и успел вовремя…

Они снова впрягались в носилки и снова шли вперёд. Аннуин не менялся. Ослепительно-белая, словно покрытая снегом дорога, сосны и чернота вокруг неё. Несколько раз им встречались перекрёстки, которые юноша и девушка старались пройти как можно скорее ― было что-то пугающее в четырёх неотличимых друг от друга дорогах, тянущихся в бесконечность. В такие моменты Рейн старался не смотреть по сторонам, сосредотачиваясь на своих следах ― единственном свидетельстве того, что это место посещали люди. Ночи, казалось, стали ещё темнее, хотя он сомневался в том, что такое вообще возможно. Теперь Рейн каждый раз заранее собирал запас веток и поддерживал пламя костра, пока на землю Аннуина опускалась тьма.

На четвёртый день Мидиру стало хуже. Его била сильная дрожь, он был бледен и всё пытался нащупать что-то руками. Рейн склонился над ним, не в силах произнести ни слова.

— Слушай меня… — прошептал отшельник. Он закашлялся, и Рейн увидел, как на куртке Мидира появились красные пятна.

— Я слушаю! — в отчаянии воскликнул Рейн.

Подёрнутые пеленой глаза отшельника смотрели прямо на него.

— Когда ты будешь во Дворце Истин… ска… скажи Хашангу, что Таокэрна в опасности… просто скажи.

— Да, я скажу! Я скажу ему! — юноша опустился на колени. В голове была какая-то пустота. — Таокэрна. Я понял.

— Хорошо… — рука Мидира безвольно опустилась на хвою. Голос его на миг обрёл былую силу. — Да будет радостен твой путь, Рейн из Кельтхайра.

Глаза отшельника поднялись к небу и замерли.

Мидир, Слуга Разума и соратник Зилача, умер.

Рейн дрожащими пальцами опустил ему веки и поднялся с колен. Его лицо было мокрым от слёз. В груди будто пробили дыру. Несколько минут (часов?) он просто стоял на непослушных ногах, не реагируя ни на что. Чьи-то слова лились из него потоком, а он лишь кивал головой, не понимая смысла сказанного.

Первым его осмысленным чувством была ненависть. Рейн схватил тёмный кинжал Рамелиса и изо всех сил забросил его прямо в лес. Проклятое оружие! Будь проклят этот наместник и все Бессмертные! Будь он проклят!

Юноша обернулся и увидел Сатин, стоящую у тела Мидира. По её лицу текли слёзы. Странно, но на этот раз он не ощутил жалости. Он вообще ничего не ощутил.

— Сатин, покажи мне свою сумку. — на миг Рейна удивило, как сухо и безжизненно прозвучал его голос. Только на миг.

Её серые глаза расширились от изумления.

— Рейн, я…

— Покажи. — безжалостно повторил он.

Её руки разжались, чёрная сумка скользнула на белый песок.

— Прошу, не надо…

Словно во сне, Рейн подошёл ближе, поднял сумку и резко вытряхнул. В его руках была шкатулка из чёрного дерева.

— Неужели вот это стоило Мидиру жизни… — прошептал Рейн. Он перевёл взгляд на девушку. — как её открыть? Говори, или… или я заставлю тебя.

Дрожащими пальцами Сатин сняла с груди серебряный ключ на верёвке и передала юноше. Казалось, пришлось ждать целую вечность до того, как шкатулка открылась. На дрожащей ладони Рейна лежал сосуд с жидкостью цвета серебра.

— Что это? — произнёс Рейн без всякого выражения.

— Слёзы Наннара. — голос Сатин звучал надломлено.

Повисло молчание.

— Так вот оно что… — произнёс Рейн.

Знаешь, а это было смело ― так долго путешествовать с наннари.

— Убирайся. — промолвил он. — Я… я не хочу тебя больше видеть.

— Рейн, послушай…

— Убирайся. — юноша толкнул Сатин, так что она упала на песок. — Ты… ты предательница! Убийца!

— Рейн, нет, ты не понимаешь…

— Ты предательница… — Рейн сжал кулаки. Его глаза были красными от слёз. — Ты никогда не говорила мне правду, ни единого слова! Из-за тебя убили Мидира! Ты убила его!

Сатин стояла, глядя на него в изумлении, по её лицу текли слёзы.

— Уходи отсюда. — сказал он уже спокойнее. — Иди куда хочешь, а я больше не хочу… не хочу с тобой говорить. Я дойду до Дворца Истин. Один.

Она сделала шаг назад.

— Рейн, послушай… после всего, что происходило с нами… я не хочу, чтобы всё… вот так кончилось.

Страшная ухмылка была ей ответом.

— А мне нет никакого дела до того, что ты хочешь. — он подошёл ближе. — Нет никакого дела, ты слышишь?

— Ты не прав. Мидир…

Со страшным криком Рейн бросился к ней и оттолкнул, так что она упала на песок на самой границе с лесной темнотой.

— Не смей говорить про него! — закричал он. — Ты предала всех нас! Предала Хэммона, Людей Лодок, авестийцев. Всех!

Она внезапно поднялась на ноги. Взгляд огнепоклонницы стал пустым. Рейн невольно задрожал, когда эти глаза смотрели на него — то были глаза куклы, мёртвые глаза, лишённые всего живого.

— Хорошо. — сказала Сатин бесцветным голосом. — Я уйду, если ты этого хочешь. Но помни, что я всегда… всегда желала тебе только добра.

Она в последний раз посмотрела на Рейна, ступила во мрак Аннуина и сразу исчезла, скрылась за переплетением корней.

Рейн почувствовал себя лишённым жизни. Всё. Кончено. Он неловко шагнул к носилкам, сел у тела Мидира и заплакал.