Рейна охватило отчаяние. Он беспомощно смотрел на девушку и молчал, не зная, что делать. Странное давление, не позволявшее применять Иеромагию во время его недолгого заточения, сохранилось ― Рейн проговорил несколько заклинаний, но магическая сила оставалась для него недоступной.

― Надо перевязать его рану. ― сказал он наконец. ― нам нужна какая-то ткань.

Ткани не было, поэтому Рейну пришлось пожертвовать своим плащом, который он довольно быстро порвал на лоскуты. Для начала юноша промыл рану водой из меха, а затем постарался как можно крепче перевязать её. Руки его дрожали.

― Нам… нам нужно сделать носилки.

― Постой! ― голос Сатин звучал глухо. ― Мы ведь даже не знаем, куда идти. Это ведь… это Аннуин. Царство круитни.

Только теперь Рейн позволил себе оглянуться.

Они стояли на широкой ровной дороге, покрытой странным белым песком ― Рейн такого никогда не видел. Белая полоса шла прямо вперёд и терялась где-то за горизонтом. По обе стороны от дороги высился вековой лес. Исполинские сосны стояли друг к другу так близко, что их толстые корни сплелись между собой в единое целое, став похожими на щупальца какого-то чудовища. Всё расстояние между стволами заполняла густая, непроницаемая темнота. Рейн почувствовал, как его сердце сжалось от страха. Он сам ещё не понимал, чего именно боится, но ему было очень не по себе. Этот лес… он не был похож на тот, в Кельтхайре. Даже жуткие Плач-Холмы хотя бы были чем-то настоящим, чем-то живым ― а в этом лесу не было ничего. Ничего, кроме чернильной тьмы, скрюченных корней и одинаковых сосен. Рейн невольно шагнул поближе к огнепоклоннице.

― Я соберу веток для костра. ― сказал юноша больше для того, чтобы услышать хоть чей-то голос в этой неестественной тишине. Вооружившись мечом Мидира, Рейн почти час потратил на то, чтобы набрать достаточно древесины и очистить её от хвои. Постоянная тревога мешала ему работать ― он обрубал только те ветки, которые нависали над дорогой, и старался не сходить с белого песка, который не был чем-то особенно странным отличался от обычного только цветом. Заходить под своды этого леса почему-то не хотелось.

Когда Рейн вернулся, то обнаружил, что отшельник сидит на песке, а Сатин отпаивает его водой из меха.

― Мидир! ― воскликнул Рейн. ― Ты пришёл в себя!

― Рейн… ― отшельник приподнялся на локтях, но тут же зашёлся тяжёлым кашлем и осел на землю. ― подойди ближе…

Юноша повиновался. Он хотел задать вопрос, но Мидир жестом заставил его молчать. Голос отшельника звучал тихо, но ясно.

― Вы должны идти прямо по этой дороге. Иногда вам будут попадаться перекрёстки… не сворачивайте с пути… не обращайте на повороты внимания. Держитесь дороги, и она приведёт вас прямо ко Дворцу Истин. И ещё… что бы ни случилось, не заходите в лес…

Рейн кивнул, не в силах сдержать себя.

― Скажи… как нам покинуть Аннуин?

― Просто идите по дороге… она закончится сама собой… Аннуин вас выпустит, если вы не свернёте с пути. ― Мидир подавил приступ кашля и прошептал:

― Рейн… когда вы окажетесь во Дворце Истин, найдите Хашанга… иерарха Хашанга… он поможет вам…

На глазах у Рейна выступили слёзы.

― Всё будет хорошо… всё будет хорошо, вот увидишь!

― Надеюсь на это… ― Мидир слабо махнул рукой. ― Проклятый кинжал… вы… вы должны остановить Рамелиса… он носит в себе Непрощённого, но этим делает Кузнеца слабее.

Отшельник закрыл глаза. Его дыхание было прерывистым, грудь тяжело вздымалась и опадала. Мидир был жив.

Рейн даже не вздрогнул, когда Сатин мягко коснулась его плеча. Юноша резко отвёл её руку.

― Мы сделаем волокуши из веток. Помоги мне.

Тон Рейна был непривычно жёстким, и Сатин, побледнев, просто кивнула. Вместе им удалось связать между собой несколько наиболее толстых веток, на которые Рейн внахлёст положил сосновый лапник. Удостоверившись, что эта конструкция выдержит вес взрослого человека, юноша накрыл носилки плащом отшельника и осторожно, стараясь не потревожить Мидира, уложил того на хвою и обвязал верёвкой.

― Пойдем. ― бросил Рейн, не глядя на огнепоклонницу. ― Мы должны с пользой потратить дневное время.

В голове юноши всплыли слова Мидира, которые он произнёс там, в темнице: Мне одному будет трудно рисовать круг. Мы потеряем много времени. Если бы они тогда не пошли за вещами Сатин… если бы успели нарисовать знаки раньше… Зачем ей так понадобилась эта сумка? Рейн подумал, что ещё ни разу не видел, чтобы Сатин использовала при молитве какие-то предметы.

Ну… если ты так просишь… думаю, мы можем забрать твои вещи. Собственные слова казались теперь неуместными и глупыми.

Дорога тянулась посреди леса тонкой белой стрелой. Тащить было тяжело: Мидир всё время что-то бормотал и метался, угрожая разрушить непрочные носилки. Каждые полчаса им приходилось делать остановки и смачивать лоб и губы отшельника холодной водой.

― Лиммен… Лиммен… ты должен знать… ― бормотал Мидир.

В Аннуине не было солнца ― небо свинцово-серого оттенка оставалось неизменным всё время, пока они шли, озираясь по сторонам и стараясь держаться как можно ближе к центру белой дороги. Свет исходил словно из ниоктуда, так что дорога постоянно находилась в тревожном полумраке, который на фоне вязкого мрака между соснами казался ярким светом дня.

Время приходилось отсчитывать по остановкам, которые они делали только для того, чтобы немного отдохнуть и напоить Мидира из меха. Сатин сказала было, что у них осталось мало воды, но тяжёлый взгляд Рейна заставил её промолчать.

Ну… если ты так просишь… думаю, мы можем забрать твои вещи.

По подсчётам Рейна, прошло около трёх часов, когда они впервые вышли на перекрёсток. На первый взгляд, в нём не было ничего особенного: от основной дороги в лес уходили ещё две, так что они с Сатин и Мидиром оказались на пересечении четырёх путей из белого песка. Вокруг ― повсюду ― их обступал лес Аннуина, тёмная, монолитная стена деревьев, хвои и черноты. Рейн отметил, что не может отличить один путь от другого. Он оглянулся, посмотрел направо, затем ― налево. Белые дороги были не просто похожи, они были одинаковыми. Даже больше ― одинаковыми были деревья. Только сейчас Рейн понял, что все сосны в этом лесу были похожи друг на друга, как две капли воды. Как тысяча капель. Проклятый Аннуин… Юноша тряхнул головой и вновь ухватился за сучковатую ветку. Они с Сатин снова потащили волокуши. Только следы их ног и две длинные борозды, которые носилки оставляли в песке, указывали на то, что они находятся на верном пути.

Первая в Аннуине ночь застала их врасплох, когда они только-только ступили на очередное пересечение белых дорог. Стемнело внезапно и быстро. Полумрак, к которому они уже успели привыкнуть, вдруг стал с пугающей скоростью наливаться темнотой, густеть. Небо, из серебристого ставшее тёмно-серым, вдруг приняло удивительный багровый оттенок. Рейн, скорее интуитивно осознавая, что происходит, стал торопливо обрубать ветки сосен, которые склонялись над дорогой. Скоро на перекрёстке загорелся огонь, а затем в одно мгновение наступила полная темнота.

Над троицей словно разлилась река чернил. Мрак, разгоняемый только пламенем костра, казалось, становился плотнее с каждым мгновением. Рейн буквально видел, как тьма поглощает стволы и ветви сосен, как темнота леса наступает, с неохотой выгибаясь вокруг языков пламени. Чья-то рука схватила Рейна за запястье ― это была Сатин. Не говоря друг другу ни слова, они оттащили носилки поближе к костру и тут же, оставшись без сил, повалились на белый песок. Пламя танцевало, и вместе с его движениями двигалась и ночь, которая то подступала поближе, то отходила, как приливная волна. Рейн сосредоточился на огне, и это на время успокоило юношу — живой и ровный свет костра помог ему прогнать тревогу.

Рейн поёжился, глядя на бескрайний сосновый бор. Он почувствовал, будто рядом кто-то есть — не где-то конкретно, а вокруг, повсюду. Юноша почти физически на себе чей-то взгляд и совершенно точно знал, что невидимый наблюдатель видит его. Видит и жаждет. Лес тут же показался ему живым существом — видящим, слышащим, желающим.