— Ты не можешь спасти ее, ясно? У тебя есть неделя до полнолуния, и если ты не доставишь ее своему отцу, нам всем конец, ясно? — он выдохнул. — Ты можешь делать с ним все, что хочешь, но пока ты не узнаешь, какого хрена она нужна твоему отцу, ты не сможешь ее спасти, — его глаза сузились. — Не пытайся снова.

Слишком поздно.

Потому что я знаю, что он говорит о том, чтобы трахнуть ее без презерватива. Я знаю, что он имеет в виду Джули.

Но я никогда не пытался спасти Джули. Ее не нужно было спасать. Она не знала слишком многого. То есть, сейчас она знает, но в то время я просто делал то, что считал правильным хоть раз в жизни, и кроме этого, выписать чек, чтобы отправить в ее дом в Вирджинии, для меня буквально ничего не значит. Вообще-то я должен проводить больше времени с Финном, раз уж я решила взять на себя эту роль, но я этого не сделал. И похоже, что в ближайшее время у меня не будет на это времени.

Но если Сид…

Если мы…

Я сглатываю, вытесняя эту мысль из головы, и отступаю назад, снова протягивая руку к двери.

— Я разберусь с этим, — а потом я захлопываю дверь и опускаюсь на пол, положив голову на руки.

Чертова Сид Рейн.

Лилит.

Она испортила мне жизнь и даже не знает об этом.

Что, блядь, мне с ней делать?

Я вижу ее и его.

Они не совсем прячутся, в кофейне у кампуса AU в центре города.

Он обнимает ее, а ее собственные руки лежат рядом с ней. Его рот находится в ее волосах, когда он что-то шепчет ей. Я не слышу их, не могу прочитать по губам из здания напротив кафе, но я вижу их, и мне хочется блевать.

После того, что он сделал с ней, после того, как я наблюдал за его действиями.

Я рассеянно провожу рукой по своей футболке, но чувствую под ней шрамы от веревки, которой этот ублюдок связал меня.

И ради чего?

Чтобы отомстить нам? Потому что он не принадлежал нам? Чтобы выйти из Несвятых каким-то макабрическим, диковатым жестом? Он знал, что я найду ее той ночью, даже если он не знал, кто она такая. Он просто хотел подставить меня, прежде чем сделать это, добравшись до нее первым. Он подслушал нас. Подслушал все наши шепотом обсуждаемые планы.

Но в этом-то и проблема, которую он, похоже, не понимает.

Джеремайя Рейн никогда не был посвящен в самые страшные наши секреты. Он, кажется, не понимает, что если ты вошел, ты никогда не сможешь выйти.

И я позволил ему уйти.

— Тебе следовало убить его, когда у тебя был шанс, — бормочет рядом со мной Маверик. Мы находимся внутри здания прямо напротив кафе, после того как Маверик потребовал, чтобы управляющий зданием впустил нас сюда, эвакуировав пожилого мужчину, который живет здесь и, вероятно, суетится сейчас в офисе.

Мне все равно.

Я должен был увидеть это своими глазами. Увидеть, что она делает теперь, когда она свободна от меня. А в следующее воскресенье у меня не будет выбора, кроме как привести ее к отцу, или все наши головы покатятся вниз.

Лазарь Маликов — не тот человек, который может позволить себе ослушаться.

— У меня все еще есть шанс. У меня всегда есть шанс, — я бросаю бинокль, который мы привезли с собой, на диван позади меня, на который небрежно брошено лоскутное одеяло. Домашний очаг. Что-то, о чем я ни черта не знаю.

Я скрещиваю руки перед лицом Маверика. Он сказал, что больше никому об этом не говорил, что теперь мне решать, как с этим быть. Если я хочу с этим разобраться.

Хочу ли я?

Маверик прислонился к стене, ухмыляясь мне, его перевернутый крест тянется вверх.

— Что ты хочешь сделать? — спрашивает он меня.

— Я хочу перерезать горло Джеремайе Рейну и сжечь его тело. Бросить его кости в чертову реку Рейвен.

Маверик вскидывает бровь. Он все еще в моей белой футболке, черных трениках, серой куртке на молнии.

— Жестоко.

Я смеюсь, но в этом нет юмора.

— Должен был привыкнуть. Это твой мир, парень, — и как только слова покидают мой рот, я жалею о них из-за гребаной ухмылки, которая тянется к губам этого мудака.

— Ты мог бы расспросить Сид обо всем…

— Не надо.

Он поднял руки, как бы сдаваясь.

— Извини, парень, не знал, что у тебя все еще стоит на нее.

Я знаю, что он действительно это знает, но спорить бесполезно. Я прохожу мимо него и направляюсь к входной двери старика.

— Что ты собираешься делать? — окликает он меня, звуча раздраженно. Я слышу его шаги.

— Ничего.

Я открываю дверь, но рука Маверика захлопывает ее обратно. Я поворачиваюсь к нему лицом, и мы оказываемся лицом к лицу.

— Ты так и оставишь это? — спрашивает он, дразня меня, наклоняясь вперед, так что мы находимся в нескольких сантиметрах друг от друга. — Она прямо там. Не думай больше своим членом, чувак. Думай головой, блядь. Перестань позволять ей так далеко от себя уходить.

Я сгибаю руки по бокам, мои глаза смотрят на него.

— У нас есть неделя. У меня есть неделя, чтобы разобраться в этом дерьме.

Он закатывает глаза, одна рука все еще лежит на двери, удерживая ее закрытой.

— Дело не в этом, — почти рычит он на меня.

— Тогда в чем, собственно, твоя суть сейчас?

Я не хочу думать о Сид с Джеремией. Я не хочу думать о том, что ее брат способен сделать с ней. О том, на что она готова ради него. Мне достаточно думать об этом, о том, что он сделал с ней. И прямо в этот момент воспоминания мелькают в моем сознании, как видео, проигрываемое гораздо быстрее, чем следовало бы: Момент, когда я понял, что что-то не так. Момент, когда я не могл сопротивляться, когда Джеремайя привязал мои руки к бокам, обмотал веревкой вокруг моего тела. Когда он усмехался надо мной, перевернул Сид на спину, стянул с нее штаны, обхватил рукой ее горло.

Тогда я не знал, кем он был для нее. Я не знал, что у Сид Рейн есть брат, когда отец приказал мне найти ее. Я даже не знал, что ее зовут Сид Рейн. На прошлой неделе я узнал, что у нее нет настоящего брата, но от этого не легче, когда я вспоминаю его руки под ее футболкой, ее широко раскрытые, но остекленевшие глаза, улыбку на ее лице, потому что она не знала.

Мне все равно.

Она тоже скоро умрет.

Что-то сильно ударяет меня в грудь, я открываю глаза и понимаю, что Маверик прижал меня к двери, его глаза сузились и стали злыми.

Он сжимает мою футболку в кулаке, притягивая меня к себе.

— Ты знаешь, что с ней случится. И ты не против позволить ему трахать ее в это время? Разве она не будет достаточно страдать, ты, гребаный мудак?

Я отпихиваю его от себя, и он отшатывается назад, но только делает шаг ближе, как снова обретает равновесие.

— Какое тебе дело? — я широко раскидываю руки. — Тебе плевать, Маверик, так что перестань вести себя так, будто тебе не плевать. Ты бы сам перерезал ей горло, если бы тебя попросили. Тебе плевать на нее. И уж точно тебе наплевать, если она пострадает, так что…

— Но это так, — он обрывает меня, снова впиваясь в мое лицо. — Ты знаешь, Люци. И если ты позволишь этому случиться с ней, если ты позволишь Джеремайе трахнуть ее снова, прежде чем это сделает твой отец, ты никогда этого не переживешь. А я не хочу иметь дело с твоей хандрой до конца жизни.

— Отвали, — огрызнулся я. — Я пережил и не такое.

Я вижу, как что-то вспыхивает в его глазах, и внезапно, как чертова молния, я понимаю, откуда исходит этот гнев. Может, он и трахнул Сид, но я знаю, что ему плевать на большинство девушек, с которыми он трахается. На всех, вообще-то.

Кроме одной.

— Ах, — говорю я медленно, и он делает шаг назад, скрещивая руки. Потому что он знает, что я собираюсь сказать. Он пытается защититься от этого, пытается отгородиться от моих слов. Те, которые, как он знает, придут. — Дело не в Сид. Или гребаном Джеремайи Рейн. Или 6, — я ухмыляюсь ему, качая головой. — Речь идет о Риа Куэвас.

При ее имени его глаза снова вспыхивают, и он вскидывает подбородок.