— Возможно, ничего страшного, — я выдохнула. — Честно. Что может пойти не так? Если мы не сможем войти сегодня по какой-то причине, мы уйдем и вернемся в другой день, — я поднимаю одно плечо, пожимая плечами. — Верно?

Николас проводит рукой по лицу, но, кажется, соглашается.

— Верно. Но мы подъезжаем, — он смотрит вниз по длинной подъездной дорожке. — Это жутко. Как в страшном кино. Я хочу, чтобы машина для побега была поближе, — он улыбается, но не смотрит в глаза.

Он не выключает свет, пока мы едем по ухабистой дороге, и я должна признать, что это жутко. Ничего, кроме темноты, деревьев и гравия, насколько мы можем видеть. Но год назад я бежала в лес посреди ночи, прямо в объятия человека, который явно хотел причинить мне вред. Это мать и ее ребенок. Насколько это может быть страшно?

Мы поворачиваем за угол, и вдалеке вырисовывается дом. Полный огней. Потому что это Люцифер, с которым мы имеем дело. Фонари отпугивают. Даже в этой чертовой глуши.

По крайней мере, они отпугивают большинство людей.

Но мы с Николасом… мы не большинство.

Я — Сид Рейн. Если мой брат чему-то и научил меня, так это тому, что нужно делать свою гребаную работу, чего бы это ни стоило.

Мы останавливаемся возле ряда деревьев на обширном переднем дворе, и Николас разворачивает внедорожник так, чтобы он стоял лицом к дороге. Сам дом умеренных размеров, длинное белое крыльцо с креслами-качалками. Двухэтажный. Рядом стоит сарай, к нему прислонена ручка красной телеги. И джип, припаркованный прямо у входа, двери машины почти вплотную примыкают к красной двери дома. Быстрое бегство.

Я знаю, что это не машина Люцифера. Никто из Несвятых не стал бы ездить на джипе, если они так богаты, как все говорят.

Шокирует то, что я не слышу и не вижу собак.

Я умоляла Джеремайю о собаках в отеле. Говорила, что они были бы отличными сторожевыми псами. Он сказал, что не хочет кормить еще один рот и что для этого нужно оружие. Охрана.

Похоже, он и Люцифер разделяют это мнение.

Мой взгляд задерживается на фургоне в боковом зеркале, пока мы с Николасом сидим и ждем. Чтобы посмотреть, не заметит ли нас кто-нибудь. Не шевельнутся ли занавески на окнах.

Мое нутро скручивается.

Джули.

Ребенок Люцифера.

Он не знал, он сказал. Хотя это вполне может быть чушью. Он не знал, но остался рядом. Тем временем он оставил меня голой в психушке, с синяками и постоянным шрамом.

Мои кулаки сжимаются, и я тянусь к черной сумке на молнии за своим сиденьем.

Николас ловит меня за руку.

Я пожимаю ему плечами, но не хватаю сумку, а сужаю на него глаза.

— Мы не можем сидеть здесь всю ночь.

Его брови взлетают вверх.

— Я знаю. Но что ты хочешь делать? После того, как Джули умрет?

Не знаю почему, но мне вдруг пришло в голову, что Люцифер не знает моего настоящего имени. Если оно у него и есть, то я его тоже не знаю. И это хорошо.

Я хочу остаться Лилит. Только так я смогу пройти через это.

— Что ты имеешь в виду, что я хочу сделать? — я огрызаюсь. — Я хочу убраться отсюда к чертовой матери и вернуться домой.

Но я снова вижу красный фургон. Я знаю, о чем он спрашивает. Я просто не хочу иметь с этим дело.

— Сид, послушай, я знаю, что ты ненавидишь этого парня. Так и есть. Он кусок дерьма за то, что он сделал с тобой. Все Несвятые — куски дерьма. Но это не меняет того факта, что внутри этого милого маленького белого домика есть ребенок, который крепко спит в кроватке или в крошечной кроватке, а мы собираемся убить его маму. Поэтому я спрошу тебя еще раз, — он держит руль в руке, я наблюдаю, как бледнеют костяшки его пальцев. — Что ты хочешь делать потом?

Я вскидываю руки.

— Вы с Джеремаей должны были подумать об этом раньше. Мы не можем похитить ребенка. Мы не переживем этого, не проведя время за решеткой.

Он фыркает. Я знаю, о чем он думает, но правда в том, что убийство легче сходит с рук. Для нас. Похищение ребенка… ни один полицейский участок в Америке не спустит это дерьмо на тормозах. И Джеремайя убьет нас, если мы вернем ребенка в отель.

Николас барабанит пальцами по рулю, смотрит на дом в зеркале заднего вида и думает. У меня нет ответа. Это надо было спланировать получше, но я так хотела отомстить Люциферу, утихомирить брата, доказать свою правоту, что мы поехали, не проработав все варианты.

Это была ошибка, а мы не можем позволить себе совершать ошибки. Я и так их наделала достаточно, по словам моего брата.

— Если ты не хочешь этого делать, — дразню я Николаса, — мы всегда можем вернуться домой и сказать Джеремайи, что мы выскочили из дома.

Николас хмурится.

— Я не боюсь твоего брата, малышка.

Я действительно верю ему, хотя он был бы единственным, не считая меня. Хотя в большинстве дней, если быть честным с самой собой, я тоже боюсь.

— Мы разберемся с мамой, потом позвоним 911 из дома, а потом поедем. С ребенком разберутся спасатели.

Он расстегивает ремень безопасности. Как будто это все решает. Как будто в этом есть смысл. Убийство ночью выгодно, потому что это даст нам гораздо больше времени, чтобы убраться подальше от дома жертвы. Звонить в полицию, пока мы еще внутри дома, кажется ужасной идеей. Но лучших у меня тоже нет.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Думаю, мы должны сделать то, что должны.

Я открываю дверь машины и тихо закрываю ее. С другой стороны внедорожника Николаса делает то же самое. Внезапно месть Люциферу, которую я себе представляла, оказывается намного сложнее, чем должна быть.

Я открываю заднюю дверь, Николас открывает противоположную.

— Какую? — спрашиваю я, глядя на черную сумку.

Николас пожимает плечами.

— Пистолет быстрее. Нож больнее, — его глаза переходят на мои. — Что ты хочешь, чтобы это было?

— Я хочу выбраться отсюда.

Николас кивает.

— Понял, — он расстегивает сумку, бросает мне пару перчаток. Когда мы оба их надели, он протягивает мне «Глок», и я беру его за рукоятку. Он берет то же самое, и мы выныриваем оттуда, прижавшись к закрытым дверям, чтобы избежать лишнего шума.

Мы на мгновение замираем в лучах света, осматривая дом, прежде чем войти внутрь.

— Сзади? — спрашивает он меня.

Как будто я знаю.

Но я киваю. Он дает мне возможность все обдумать. Позволяет мне чувствовать себя хозяином положения. Сзади есть фонари, и мы могли бы с таким же успехом войти через переднюю дверь. Но большинство домовладельцев принимают больше мер предосторожности с входными дверями. Как будто у преступников не хватит наглости пробраться через заднюю дверь.

У преступников хватает наглости делать почти все, что угодно, когда они уже планируют проникнуть в дом посреди ночи.

Мы обходим дом с противоположных сторон, держась подальше от луча света, пока нам не придется в него ступить. Я обхожу дом со стороны сарая. Я не хочу снова видеть этот чертов красный фургон.

Мы встречаемся на заднем дворе, оба киваем, что берег чист. За задним двором лес, бесконечный ландшафт деревьев, уходящий Бог знает куда. Заднее крыльцо меньше переднего, всего несколько ступенек, ведущих к двери с экраном. Там есть надземный бассейн, накрытый брезентом, и несколько игрушек, разбросанных по лужайке.

Вместе, оглядываясь по сторонам, с пистолетами наизготовку, мы с Николасом молча поднимаемся по ступенькам. Он дергает за дверь. Она не заперта. Я вижу, как на его губах мелькает улыбка. Меньше беспорядка.

Сама задняя дверь, конечно же, заперта.

Николас отдает мне свой пистолет, достает из кармана отмычку и приступает к работе. Я ни черта не смыслю во взломе домов. Я ни черта не знаю об убийствах, кроме трупов, которые оставляет после себя мой брат. Я совершенно не готова к этому. Но теперь уже слишком поздно отступать.

Замок щелкает, и Николас толкает дверь, убирая инструменты в карман. Он забирает пистолет, и мы ждем, там, на пороге двери. Ждем сигнала тревоги, собаки, кошки. Чего угодно. Мы ждем тридцать секунд. Затем мы заходим внутрь, и я осторожно закрываю дверь.