Я слышу, как Николас кашляет у меня за спиной, предупреждая меня. Но Джеремайя переводит взгляд на него, и в доме снова воцаряется тишина. Николасу двадцать пять. На два года старше Джейми. На пять лет старше меня. Но он корит его, как и всех остальных.

Все, кроме меня. Когда я могу это терпеть.

— Ты сказала — нет? — Джеремайя нажимает. Он выглядит восхищенным. Ему нравится эта игра. Иногда, в такие моменты, он напоминает мне Люцифера. Только Люцифер был гораздо более жестоким. Интересно, знает ли об этом мой брат? Интересно, догадывается ли он, насколько он бледен в сравнении с ним. Я думаю, он считает, что из всех Несвятых он был худшим.

Он глубоко ошибается.

— Я не буду его трогать. Пойдём, — я поворачиваюсь, чтобы уйти. Я ловлю взгляд Николаса.

Он громко кашляет в кулак. Снова предупреждает меня. Но Николас может идти к черту, мне все равно. Он заботился обо мне, когда я была в той камере в первые две недели после Хэллоуина в прошлом году.

Под ухаживал я подразумеваю, что он кормил меня насильно и стоял на страже день и ночь. Несмотря ни на что.

— Твое высокомерие поражает, Сид, — Джеремайя делает паузу, позволяя мне сделать шаг. Я напряжена, потому что знаю, что будет дальше. Но он держит меня в напряжении.

Я делаю еще один шаг.

Наконец, он хватает меня за запястье, рывком останавливая. Я не шевелюсь. Это не удивляет меня.

— Прикоснись к нему, — снова говорит он, его слова касаются моего уха, его голос звучит как рычание.

Я напрягаюсь. Страх ползет по моему позвоночнику.

Я отдергиваю руку и поворачиваюсь обратно к телу. Мужчине, вероятно, было около тридцати лет. Он крепко сложен, на его торсе много татуировок, некоторые из них сорваны ножом, который мой брат снова и снова погружал в его плоть. Он лежит в луже собственной крови, что означает, что мои черные ботинки, вероятно, будут в ней. Но его голова не тронута. Его глаза не видят, у него аккуратно подстриженные светлые волосы, не слишком отличающиеся от волос Николаса.

Вот тут-то я и сделаю это. Потому что я не могу продолжать ослушиваться Джеремаю. Будет только хуже.

Я осторожно обхожу тело, избегая кофейного столика, на котором он лежит в футе от меня. Я приседаю, делаю вдох и протягиваю руку к чисто выбритому лицу мужчины.

Он странно ощущается под моими пальцами. Не совсем холодный. Но и не совсем теплый. Я глажу его по щеке. Затем я убираю руку и поднимаю глаза, встречая взгляд брата.

— Ты закончил? — спрашиваю я его.

Он улыбается. Мой желудок вздрагивает.

— Даже близко нет, — мурлычет он.

Я встаю на ноги.

— Пошел ты, — говорю я ему во второй раз за эту ночь. — С меня хватит, Джеремайя, — иногда я забываю, что он сменил свое гребаное имя. Сменил имя и продал душу, так мне иногда кажется. — Готово. Отвези меня домой.

Но я не двигаюсь.

Джеремайя сцепляет пальцы перед собой, переводит свой нефритовый взгляд с тела на меня.

Мы в крови. Но в эти мгновения я чувствую себя для него никем.

— Мне нужно, чтобы ты была сильной, Сид, — его голос низкий. — Мне нужно, чтобы ты была храброй. Мне нужно, чтобы ты научилась заботиться о себе, черт возьми. Но если ты не будешь сильной, ты не сможешь этого сделать, не так ли? Как ты не смогла в прошлом году?

Мы больше не на карусели, но меня все еще тошнит, когда я вспоминаю ту ночь. Когда он нашел меня через четырнадцать лет. На самом дне моей жизни.

Я чувствую, как знакомый гнев нарастает в моей коже. Я всегда злюсь. Но в отличие от Халка, это не то, что я хочу контролировать. И это не суперсила. Не там, где речь идет о моем брате.

Я встаю на ноги. За моим братом Кристоф, мясистый и лысый, ухмыляется мне. Николас хмурится и качает головой. Еще одно предупреждение. Я игнорирую его. Я обхожу пропитанный кровью ковер и встаю лицом к лицу с Джеремаей.

— Отпусти меня, — говорю я, широко сгибая пальцы по бокам, чтобы не дать им свернуться в кулаки. Я снова бросаю взгляд на мускулистую линию, выстроившуюся по комнате, которых мой брат всегда держит при себе — даже когда трахает Бруклин. Но ни Кристоф, ни Николас не достают свое оружие и не делают ни шагу.

Это заставляет меня чувствовать себя немного лучше. Но это также заставляет меня злиться. Мой брат никогда не воспринимал меня всерьез. Тем более с тех пор, как он нашел меня в подземном убежище, окровавленную, похмельную, почти голую на следующее утро после Хэллоуина год назад. Я была одна. Я не должна была быть одна.

До той ночи я была свободна от него более десяти лет. Теперь он снова поймал меня в ловушку.

— Я пытался отпустить тебя, Сид. Мы знаем, чем это обернулось.

Кристоф осмеливается рассмеяться.

Джеремайя поворачивается к нему, его глаза сужаются. Кристоф трезвеет, стирая улыбку со своего широкого лица.

Черт, если он продолжит в том же духе, то не только человек на полу покинет эту комнату в мешке для трупов.

— Тогда дай мне другую работу, — огрызаюсь я, отрывая взгляд от Кристофа. Мой брат смотрит на меня так же, как и на все остальное: холодно. Он склонил голову набок, его обсидиановые часы поблескивают под рукавами серой рубашки. — Позволь мне сделать что-нибудь, кроме просмотра твоих объедков.

Но именно то, что он говорит дальше, является напоминанием. Напоминание о том, что я не сотрудник, которого он убьет вместо того, чтобы уволить. Я не та, кого он когда-нибудь отпустит, в любом случае. Нет, я его. Я принадлежу ему, как бы мне это ни было неприятно.

— Моя сестра не станет пищей для волков, — это значит, что я не смогу снова стать эскортницей. Единственная работа под крышей Ордена Дождя, на которую я могла бы претендовать.

Но не совсем.

— Экономка? Шеф-повар? Гребаный чистильщик? Дай мне что-нибудь другое. С меня хватит этого дерьма, Джеремайя.

— Я позволю тебе пересмотреть то, о чем ты просишь меня прямо сейчас, — мурлычет он, глядя на свои руки. Он проводит одной по волосам. Нас разделяют сантиметры, и мне хочется протянуть руку и задушить его.

— Я не собираюсь пересматривать. Что я здесь делаю? Почему… — я поперхнулась словами. Я смотрю вниз на кусочек ковра между нами, который не окровавлен. Я сглатываю, запах крови ударяет в меня, как сырое мясо, хранящееся в герметичном контейнере. — Почему ты так поступаешь со мной, Джейми? — мои глаза встречаются с его глазами. Я позволяю имени, под которым он родился, повиснуть между нами. Может быть, он вспомнит, что не всегда был таким кошмаром. Что бы ни сделали с ним Несвятые, я думаю, это может быть хуже, чем то, что они сделали со мной.

В комнате никто не дышит. Но уже слишком поздно брать слова обратно. Мольба. Даже если я уже жалею об этом, даже если на языке горько, как кровь в этой комнате.

Пошел он. К черту Орден Дождя. К черту. Это. Дерьмо.

— Ты хочешь другую работу? — он подходит ближе.

Невольно я отступаю назад. Джеремайя не просто старше меня. Он выше меня. Богаче меня. Сильнее меня. Любимее меня. Или, может быть, больше меня ненавидит… в наши дни трудно отличить одно от другого. Он кивает одному из мужчин.

Кристоф. Самый крупный из них двоих. Голубые глаза и руки больше, чем обе мои ноги. Не то чтобы это было особенно впечатляюще, учитывая, что я — палка. Но все же. Кажется, я понимаю, к чему он клонит.

По моей коже ползут мурашки, но я не отворачиваюсь от брата. В нем должно быть что-то человеческое. Хоть капля сострадания.

— Кристоф. Моя сестра будет твоей каждую ночь на этой неделе. Держи свою девочку дома. Она твоя, — он повторяет это слово, и чертов Кристоф не может убрать глупую улыбку со своего лица.

Я качаю головой.

— Ни за что, блядь.

Джеремайя вздыхает, глядя на высокие потолки дома этого мертвеца. Он скрещивает руки.

— Ты не имеешь права говорить — нет, — наконец говорит он, опуская подбородок и удерживая мой взгляд. Напряжение в комнате становится все сильнее. И страх, наконец, начинает зарождаться. Слишком поздно, Сид.