— Я боюсь, что когда я проснусь, тебя уже не будет.

Мне должно быть стыдно за эти слова, но я не стыжусь.

Я не хочу, чтобы этот странный, извращенный мальчик уходил.

Он снова целует меня.

— Я никогда не оставлю тебя, — клянется он. — А если ты покинешь меня… Несвятые будут знать, как тебя найти.

Я закрываю глаза, на моих губах появляется улыбка.

— Ты меня не знаешь.

Он целует мои губы, мои щеки, мой нос. Мои брови.

— Я не оставляю то, что принадлежит мне. Мы можем вечно узнавать друг друга.

Я вздыхаю.

— Ребенок… — я не знаю, почему я это говорю, но это одна из многих вещей, которые я не понимаю.

Он проводит пальцем по моей челюсти, останавливаясь на горле. Я закрываю глаза, боясь, что то, что он скажет дальше, причинит боль.

— Мы разберемся с этим. С тобой рядом со мной мы разберемся, Лилит.

Я улыбаюсь.

А потом мир становится черным.

Мне снятся странные вещи.

Руки вокруг моего горла. Шепот на ухо. Кто-то кричит, далеко-далеко. Звуки стонов, сердитые мужские голоса. Ощущение любви и похоти, переплетенных в одно целое. Во мне. Разбивающееся сердце. Пронзительный, гортанный крик, призывающий кого-то — Остановитесь! Но никто не останавливается.

Свет гаснет.

Кто-то плачет.

Меня уводят, а Несвятые остаются разбросанными по психушке.

Настоящее

Джеремайя подставил нас.

Вернее, он специально сказал Николасу, что не вернется до утра, чтобы посмотреть, что именно мы можем сделать в его отсутствие.

И он, черт возьми, ждёт, когда Николас пройдет мимо охранников у двери, со мной через плечо в черном мешке для трупов.

Я знаю, что Джеремайя там, еще до того, как вижу его. Прежде чем он произнесет хоть слово. Потому что Николас замирает, его руки крепче обхватывают меня за талию.

Черт возьми.

Он осторожно ставит меня на землю, и я знаю, что он собирается расстегнуть молнию на сумке, когда Джеремайя останавливает его.

— Не надо, — тихо говорит он. Спокойно.

Я слышу, как Николас отступает. Я крепко закрываю глаза, желая своему брату медленной смерти. Он собирается потянуть это. Он собирается держать меня здесь, чтобы я усвоила урок. Но я обещаю себе, что если он снова бросит меня Кристофу, я убегу и никогда не вернусь.

Никогда.

Я все равно убью Люцифера ради него, потому что это и ради меня тоже. Но я больше не буду выполнять его просьбы, если он снова поставит меня в положение, когда меня будут насиловать.

— Ты этого хочешь? — тихо спрашивает он. По звуку его голоса и по близости я понимаю, что он опустился на колени рядом со мной.

Я закатываю глаза, не видимые никому, кроме, возможно, самого дьявола.

— Отвали.

Конечно, может, мне стоит держать рот на замке. Сейчас час ночи. Неважно, сколько часов в особняке Рейн, ночью никто не бывает самим собой. Мы надеваем маски, когда заходит солнце. Наши самые грязные дела выходят наружу. Наши уродливые души. Ночью мы принимаем самые дикие формы.

Мой брат не исключение.

Он расстегивает молнию на сумке и вытаскивает меня за горло, пережав при этом дыхательное горло. Хотя я знаю, что не должна этого делать, хотя знаю, что из такого захвата не выбраться, мои руки летят к его пальцам, пытаясь оторвать его от меня. Я в панике.

У Николаса мой пистолет, мой нож в заднем кармане, и когда Джеремайя прижимает меня к стене возле раздвижных стеклянных дверей входа, я вижу пятна.

— Что ты мне сказала? — спрашивает он меня, мои ноги болтаются на полу.

Мое горло будет похоже на чертову сливу, когда эти парни закончат со мной.

Я не пытаюсь говорить. Я знаю, что не смогу вымолвить ни слова.

— Джеремайя, это была моя вина. Я забрал ее.

Голос Николаса. И тут я вижу, как он, позади моего брата, протягивает руку. Как будто он действительно может положить ее на Джеремайю. Его глаза расширены, и я понимаю, что он напуган. Охранники разбрелись по комнате, Кристоф — один из них. Он наблюдает за мной с кривой улыбкой. Я даже не успеваю разглядеть его перевязанную ногу. Он носит штаны, которые ее прикрывают.

Ублюдок.

Нефритовые глаза Джеремайи сузились. Он одет в костюм, под пиджаком белая рубашка. В этот момент я ничего не хочу больше, чем испачкать его собственной кровью. Чёрт с ним.

Он отпускает меня, еще раз отбрасывая к стене. Он поворачивается ко мне спиной, начинает шагать, его руки сжимаются в кулаки.

— Что мне с тобой делать? — громко спрашивает он. Никто не отвечает. Николас выглядит облегченным, что он отпустил меня, его плечи опускаются, а глаза переходят на мои, его брови поднимаются вверх, почти как будто он извиняется.

Но это мой беспорядок.

Я подношу руку к горлу, потирая больные мышцы и сухожилия.

— Убей меня, — отвечаю я за него. — Это то, что я пыталась сделать, когда ты вытащил меня из психушки в прошлом году. Пока ты и твои гребаные Несвятые не испортили все. Блядь, давай, помоги мне. Покончи с этим сейчас. Я всего лишь заноза в твоей заднице. Я всегда буду только занозой в твоей заднице.

Он перестает вышагивать, но не смотрит на меня.

Теперь Николас выглядит разъяренным. На меня. Кристоф косится на меня. Я рада, что Трея здесь нет. Он сказал мне, где находится Люцифер. Я не хочу, чтобы он тоже пострадал от дерьма моего брата. Интересно, где Бруклин. Делает ли она массаж всего тела в своем номере на этаже моего брата. Я понятия не имею, как она справляется с его дерьмом. Если он такой со мной, я знаю, что с ней он должен быть еще хуже. Он приказывал ей на глазах у всех, командовал ею то тут, то там. Однажды я видела, как он поднял руку, как будто собирался ударить ее, но не ударил.

Это был единственный раз, когда я видела их ссору.

Но это потому, что Бруклин держит рот на замке. Бруклин кроткая. Она трусит перед моим братом.

А я нет. И не буду.

Будь он проклят.

— Ты этого хочешь? — наконец спрашивает он меня. Его голос понижен. Но я знаю, что это не значит, что он спокоен. Это значит, что он злится еще больше.

— Ага, — говорю я в насмешливой веселости. — Всади чертову пулю в мозг своей сестры и похорони меня вместе с остальными твоими головорезами, — я пожимаю плечами. — Или сожги меня. Мне плевать.

Я прислоняюсь к стене, откидывая голову назад и засовывая руки в карманы толстовки. Я веду хорошую игру. Мне действительно все равно, если он меня убьет. Но я чертовски устала.

Сегодня был день. А учитывая мою жизнь, это о чем-то говорит.

Кроме того, Люцифер не выходит у меня из головы. Он прямо здесь. Возможно, он всегда был здесь. Он с Джули. У них есть ребенок. Я собираюсь убить его.

Джеремайя наконец-то поворачивается ко мне лицом. На его лице улыбка.

— Хорошо, — тихо говорит он. Затем он тянется к пиджаку и достает пистолет. Он наставляет его и целится мне в голову. — Если ты этого хочешь, сестренка.

Николас застывает. Он потирал рукой челюсть, но теперь застыл, глядя на моего брата с открытым ртом.

Черт, даже Кристоф выглядит неловко, а это о чем-то говорит. Я совершенно уверена, что он без проблем трахнул бы мой труп. Но вдруг он больше не смотрит на меня. Он выглядит так, будто затаил дыхание, его взгляд переходит с меня на брата и обратно на меня.

Джеремайя не дрогнул.

Я не двигаюсь. Я не хочу. Пусть он сделает это.

Я пытаюсь осмеять его взглядом. Я не отворачиваюсь. Если он собирается нажать на курок, если он собирается убить свою сестру, он будет следить за выражением моего лица. Он будет смотреть в мои глаза. Я не отвернусь. Я позволю ему увидеть полное и абсолютное отсутствие предательства в моем взгляде. Я всегда ожидала, что до этого дойдет. Несвятые не в себе, и он, может, сейчас и не один из них, но его таким воспитали. Кроме того, эта гостиница видела достаточно смертей, эти люди причинили их достаточно.