— Мне все равно, что ты сделала, — говорит он, его слова обжигают мою кожу. — Мне все равно, с кем ты была, ты понимаешь?

У меня перехватывает дыхание. Мы снова говорим об этом. Я думала, ему не понравится эта часть. Я думала, он не захочет это слушать. Никто другой не хотел. Вот почему я никогда не встречалась. И, возможно, он не хочет этого слышать, потому что я не хотела слышать о беременной девушке. Я не хочу думать, что один из его первых, один из самых важных, не будет со мной. Это может сделать меня ужасным человеком. Сумасшедшей. Но мне все равно.

Я понимаю.

— Ты понимаешь? — спрашивает он меня снова, его пальцы крепче сжимают мое горло.

Я киваю.

Он стонет мне в ухо, его дыхание обжигает мою кожу.

— Теперь ты моя, Лилит. Ты моя с этого момента.

Одна его рука все еще на моем горле, другой он собственнически тянет вниз по моему телу, пока не оказывается там, между моих бедер. Прямо там, где я хочу, чтобы он был.

Он хватает меня, сильно.

— Это. Это мое, — его рука возвращается вверх, и он берет одну грудь, затем другую, проводя большим пальцем по моим соскам. — Мое, — снова рычит он.

Он отстраняется, одна рука все еще на моем горле. Другая — на моей груди.

— Вся ты. Теперь ты, блядь, моя.

Я думаю о девушке. О ее ребенке. Об Атласе и других Несвятых. О том, что Риа говорила о них. О том, кто они такие. Что они делают. Я думаю обо всем этом, но мне все равно. Сегодня вечером он — не он, а я — точно не я. Потому что та я, которая покинула мою квартиру, хотела умереть. Той я, которой я была всего несколько часов назад, уже давно нет, потому что если бы ее не было, меня бы сейчас здесь не было.

Но я здесь.

Он подхватывает меня и бросает на кровать, я переворачиваюсь на спину.

Он тянется к чему-то из моего поля зрения, а потом он встает на колени, его глаза пожирают меня, одна рука лежит на моей груди. Он протягивает бутылку, как подношение.

Ром.

Извращенное, больное причастие, от которого я не откажусь.

— Прежде чем ты примешь это, ты должна кое-что сказать, — он все еще прижимает одну руку к моей груди, все еще стоит на коленях надо мной.

— Что? — спрашиваю я с любопытством.

— Клятву смерти.

Он роняет бутылку на кровать и грубо сжимает мои запястья над головой. Он наклоняется, его рот накрывает мой, когда он произносит слова, которые я должна повторять за ним.

Я связываю себя с тобой этой ночью,

Независимо от того, как будет двигаться нож.

Через кровь и кости,

Плоть и сердце,

Смерть может прийти,

Но мы не расстанемся.

Я повторяю каждую фразу ему в рот, а он, держа мои запястья одной рукой, тянется к бутылке рома, откручивает зубами пробку и подносит бутылку к моему рту.

— Это значит, что ты моя на эту ночь, Лилит, независимо от того, что я с тобой сделаю. И я не хочу играть в хорошие игры. Я хочу вытрахать из тебя ощущения каждого мужчины, которого ты когда-либо имела, — он проводит языком по моему горлу. — А теперь открой пошире.

Я открываю рот, высунув язык, и он улыбается. Затем он медленно выливает ликер на мой язык, и я наслаждаюсь его жгучестью.

Его рот встречается с моим, и мы пьем вместе, ром льется по нам, пока он не выбрасывает бутылку так же, как выбросил мой пистолет. Нам не нужны эти вещи. Не сейчас. Мы сами друг для друга наркотики. Мы сами друг другу оружие.

Он опускает лямки моего комбинезона, а затем, похоже, решает, что лучше сделать это. Он останавливается, находит нож в полу этой подземной комнаты и держит лезвие между нами.

— Не двигайся, — предупреждает он меня. — Или у тебя может появиться еще один шрам.

Может быть, мне стоит бояться. Может быть, я чертова идиотка. Но я делаю, как он говорит.

А потом он прорезает линию от груди до бедер. Острие ножа задевает кожу на моем животе, но я даже не вздрагиваю. Он кладет нож, а затем раздвигает остатки ткани, как будто это пустяк.

И хотя я была обнажена перед многими, многими разными мужчинами, в самых разных позах и на разных стадиях трезвости, под его взглядом мне кажется, что я могу растаять. Как будто огонь в моей сердцевине может сжечь нас обоих. Его глаза, даже в темноте, полны тоски, желания, которых я никогда не видела раньше. Ни от одного мужчины. Это почти дикость, то, что я вижу, когда он видит меня.

Он раздвигает мои ноги коленом, его руки возвращаются на мои запястья, сжимая их над моей головой. Он впивается в меня глазами.

— Черт, у тебя идеальная киска.

Затем он опускается на меня, его грудь прижимается к моей, его тело скользит по моему телу.

— Ты этого хочешь, Лилит? — спрашивает он.

Я выгибаю бедра, пытаясь почувствовать его в себе, но он отстраняется, дразня меня. Мои запястья горят, но я не хочу, чтобы он отпускал меня.

— Нет, пока ты не признаешься, — мурлычет он мне в шею, проводя поцелуями по моей груди. Затем, не сводя с меня глаз, он проводит языком по моему соску, и я задыхаюсь. Кажется, что мир кружится. Я знаю, что выпила слишком много, чтобы по-настоящему насладиться этим, но я отбрасываю эту мысль в сторону.

— Признаться? — шепчу я. Я думала, что уже сделала это. Сколько еще грехов он хочет взять с меня?

Он прикусывает мой сосок, затем проводит по нему языком, успокаивая жжение. Все это время он не сводит с меня взгляда. Он снова кусает, глаза буравят меня, и я вижу кровь на уголке его губ. Мою кровь.

— Ты хочешь захватить мир вместе со мной? — спрашивает он, его голос хриплый, его губы касаются моей кожи.

Я немного посмеялась.

— Я сделаю с тобой все, что угодно.

Он поднимает голову и смотрит на меня сверху вниз, как будто ищет правду в моем опьянении. Я вижу, как его горло вздрагивает, когда он глотает. Я вижу эту восхитительную жилку на его шее, по которой я хочу провести языком. Он отпускает мое запястье, стягивает с себя толстовку, стягивает штаны. Он обнажен, кроме трусов-боксеров, и его тело прекрасно. Скульптурные, гладкие мышцы, и я вижу, как его член напрягается на черной ткани. Я вижу череп, вытатуированный на его бедре.

— После сегодняшней ночи, — говорит он хриплым голосом, снова наклоняясь ко мне, — что будет потом?

Я моргаю. После сегодняшней ночи. Я не должна была пережить эту ночь. Это должно было стать концом. Депрессия посещала меня, как призрак в ночи, сколько я себя помню. Мне надоело тонуть во тьме. Я хочу наконец умереть в ней.

Он зажимает мой подбородок между большим и указательным пальцами.

— Что будет потом? — повторяет он, его голос холоден.

Я открываю рот, и он проводит большим пальцем по моей распухшей губе. Я все еще чувствую вкус его крови и своей. Он наклоняется, и мы оказываемся нос к носу.

— Скажи, что останешься.

Я делаю дрожащий вдох. Это не приказ, эти слова. Это больше похоже на мольбу.

— Пожалуйста, скажи, что останешься, — снова просит он, его голос звучит более отчаянно. — Ты не хочешь умирать.

Последние слова он произносит как вопрос и как угрозу.

Я снова слышу чей-то стон вдалеке от этого поганого места. Клянусь, я слышу чей-то шепот. У меня кружится голова, и Люцифер, находящийся сверху, так близко ко мне, умоляющий меня жить, не помогает мне думать.

Я была здесь раньше. Не эмоционально, не так, как с Люцифером. Но я теряла сознание больше раз, чем хотела бы сосчитать. И сегодня я слишком много выпила. Я угасаю, и какая-то маленькая часть меня злится. Мне придется проснуться утром, и все это может оказаться сном. Люцифер может уйти. Я могу быть одна. И мне придется найти пистолет в утреннем свете и набраться смелости, чтобы снова нажать на курок.

Он прижимает к моим губам поцелуй, более мягкий, чем все остальные.

— Скажи, что останешься, и я всегда буду здесь. Мы всегда будем вот так. Ты возьмешь мои грехи, я возьму твои.

Я с трудом удерживаю глаза открытыми. Я не продержусь здесь с ним долго.