Ариадна слегка нахмурилась, наблюдая охватившие нас эмоции.

— Индис передавал привет, — пробормотала Бэт, уткнувшись носом в мою грудь.

— Можно его увидеть?

— Боюсь, он слишком занят, — вздохнула она, отдаляясь. — Наш друг теперь один из Двадцати.

Я ошеломленно вскинул брови, и Бэтиель поняла всё без слов.

— Да, в свое время я отреагировала так же.

— Что за Двадцать? — отозвался жадный до знаний капитан.

Эльфийка бросила за спину неприязненный взгляд, на несколько мгновений намеренно задержав его на принцессе; та ответила ей тем же. Их негласный конфликт смутил меня; если враждебность по отношению к человеку со стороны Бэт была вполне ожидаема, то лисица никогда не относилась к эльфам предвзято.

— Так зовут совет азаани, — пояснил я, чтобы отвлечь всех от возникшего напряжения. — Помимо самой королевы в него входит ещё двадцать эльфов, половина из которых — тиары.

Кидо задумчиво прищурился; прежде я не думал о том, что в предложении это слово могло быть созвучно с другим.

— Своего рода маги, — добавил я, выставив перед собой ладонь и вызвав несколько крошечных молний для наглядной демонстрации. — Вроде меня.

— И у них… — капитан замялся, пытаясь сформулировать. — Вы все умеете вызывать молнии?

— Нет, — покачал головой я. — Большинство владеет огнем, но порой Богиня одаряет нас и чем-то более редким и любопытным.

— Ладно, потом расскажешь.

Кидо слегка покраснел, заметив с осуждением уставившегося на него Киана; чрезмерный интерес королевского гвардейца настораживал его, особенно учитывая роль того при дворе. Меня же ненасытность капитана забавляла. Он был похож на недавно узнавшее про существование драконов дитя, с тех пор пропадавшего в библиотеках в попытках выведать места их обитания. К тому же, в этой суматохе он ни мгновение не терял себя: наклонившись к сестре, он обиженно заметил, что совет Греи был недостаточно впечатляющ, чтобы дать ему хоть какое-то название.

— Но разве совет не был полон? — обратился я к Бэт.

— Ильбриен уезжает в леса Драрента. Не пожелал вступать в войну.

— А моя мать?

— Отказалась ехать, не увидев тебя.

Я разочарованно выдохнул. О его недовольстве планами азаани слышали, казалось, все, и потому надежда теплилась во мне до этого самого мгновения. Ильбриен был тем старым другом, в чьих объятиях глаза моей матери снова горели жизнью. Я был бы счастлив, зная, что моя семья уехала с ним; опытный тиар сумел бы обеспечить им безопасность в дороге, а в тихих лесах Драрента их от ненастий уберегла бы сама Богиня. Лучший расклад. К сожалению, материнское упрямство с годами не утихло.

— Когда он выезжает?

— На рассвете.

По словам Ариадны, хоть и несколько замешкавшейся перед ответом, в моих глазах еще остался свет, тонкой полоской опоясывающий зрачок. Этого было вполне достаточно, чтобы при виде меня эльфы не разбегались в охватившем их ужасе, и с разрешения Киана я решительно направился к дому, где провел всю свою прежнюю жизнь.

Ариадна хотела составить мне компанию, но отказ был единственным верным ответом. Я знал, что расстрою её, но не был готов объяснять матери столь многое. Самым важным было убедить её уехать; убедить, что моя жизнь настолько примитивна и неинтересна, что нам нечего обсуждать и нечем делиться; убедить, что ей незачем задерживаться, ведь мы обязательно успеем обо всем поговорить. Даже если это будет последним, что я ей скажу.

Увидев три несущихся ко мне личика, я мгновенно растаял. Из глаз едва не катились слезы, и рыдания душили меня изнутри; я настолько истосковался по их безусловной любви, что не мог насытиться запахом солнца, коим были полны ух юные души. Годами я принимал эту любовь как данность, но, только лишившись ее, ощутил, какую огромную часть души она занимала.

— Мы слышали, что ты теперь герой, братец, — гордо заявила Шаэль.

Я стыдливо опустил глаза; на героя я был похож меньше всего.

— Не герой, а тиар, — деловито поправила её Талани.

— Мы так скучали! — хором взвыли они.

Я изо всех сил прижал сестер к груди, покрывая их макушки поцелуями, и они, как и всегда, хохотали, будто бы я делал им щекотно.

Мама с теплой улыбкой дожидалась своей очереди.

— Я знала, что ты вернешься, дитя мое, — прошептала она.

Возвысившись над ней, я запрятал свое счастье настолько глубоко, насколько смог, и сделал взгляд серьезным и резким. От неожиданной перемены настроения мама повела плечами, будто по ее спине пробежали мурашки.

— Ты увидела меня, — подытожил я. — Теперь вы можете ехать.

— Я никуда не поеду.

— Не будь эгоисткой.

Мама будто бы дернулась, чтобы бросить что-то в ответ, но заставила себя сдержаться.

— Я буду сражаться вместе с тобой.

— Чтобы они остались не только без отца, а еще и без матери?

Три облачка беззаботности были слишком заняты хороводом и песней о непоседливом кролике, чтобы прислушиваться к нашему разговору. Мама гулко сглотнула.

— Поезжайте с Ильбриеном, — взмолился я. — И возьмите с собой столько малышей, сколько сможете увезти.

— Думаешь, их так просто отпустят?

— В красках опиши, что жаждущие крови куорианские воины сделают с их детьми, и они посадят их в повозку в ту же секунду.

Мама отвернулась, скрывая волнение и злость, перестраивая тактику; я почти слышал, как ее мысли бегают с места на место. Разрушенные планы были для нее больнее удара меча; она всегда держалась за стабильность и последовательность, будто это могло уберечь ее от неожиданных бед. К несчастью, упрямство не спасало еще ни одну душу.

— Нет, — отрезала она. — Я отправлю детей, но сама никуда не поеду.

Я набрал воздуха в легкие.

— Как пожелаешь, матушка, — прорычал я, проговаривая последнее слово по слогам. — Попадешь под первую же стрелу, став пушечным мясом, кормом для стервятников. Если повезет, может, увидишь кого-то из королевской семьи, раз уж отец ни разу не брал тебя в замок.

— Но я могу быть полезной, не сражаясь! У меня в запасах столько трав и времени, чтобы собрать новые. Я могу…

— Можешь что? Лечить? — перебил я гневно. — Ты столько лет отрицала в себе эти способности, столько лет отказывалась обучаться… Ты не лекарь, мама. И не имеешь права им называться.

— Териат…

— Ты погибнешь. Оставишь девочек сиротами в возрасте, когда они только начинают познавать мир. Тебя не будет рядом, когда они впервые влюбятся, когда соединят с кем-то жизни, когда заведут детей. Ты не узнаешь, если у кого-то из них откроется дар вроде моего, не увидишь, как в их лицах проглядываются папины черты. А если они обезумят, оставшись без родительской любви, они будут винить в этом тебя. Ведь если отец умер по глупой случайности, то ты сделаешь это по своей воле.

Её нижняя губа задрожала. Мне хотелось выплюнуть яд, коим я намеренно напитал свои слова, но вынужденно сглатывал его, позволяя расходиться по телу; лишь я знал, что за женщина прячется за внешней хрупкостью и многолетним эмоциональном упадком.

— Ты так уверен в моей бесполезности, — вздохнула она.

— Я честен. Впервые. С собой и с тобой.

— Но Рири, — протянула мама, и кровь на мгновение застыла в жилах. — Ильбриен присмотрит за девочками. Другое мое дитя будет биться, и я хочу быть рядом с ним.

— В отличие от них, то дитя уже вышло из возраста, когда ему нужна мать.

Мама закусила губу, пытаясь сдержать слезы, но они безутешным ручьем покатились по ее щекам; мне подумалось, что прежде я никогда не заставлял её испытывать нечто подобное. Она отвернулась, направляясь к дому, и, не оборачиваясь, бросила:

— Как пожелаешь.

Я промолчал, понимая, что больше не выдавлю из себя ни звука. Бросать кинжалы слов, намеренно пытаясь манипулировать любимыми через разочарование и обиду, оказалось больнее, чем делать это в гневе. Никогда раньше мне не хотелось так отчаянно возненавидеть свою мать. И никогда раньше я так сильно ее не любил.