— В знак единения наших семей, — сказал принц, застегивая подарок на шее жены. Ариадна подалась вперед, будто оно её потянуло к земле.

— В знак преданности и взаимопомощи, — выдавила она, преподнося ему искусный кинжал.

Завидев рукоятку оружия, толпа замерла: убежден, каждый подумал, что подарком окажется легендарный меч Уинфреда, так много значащий для Греи и её жителей; к сожалению или к счастью, Ханта не настолько ценили как союзника короны.

— Прошу, вытяните руки, — ласково произнес магистр, будто церемония и вправду трогала его пропитанное магией сердце.

На левое запястье каждого из супругов Рагна надел браслет — разомкнутое кольцо из необычного сплава металлов. Свет переливался в его отполированной поверхности, отбрасывая синие, даже фиолетовые блики, завораживая и влюбляя. Никогда прежде я не видел подобного; в наших краях таких совершенно точно не делали. Склонившись над браслетами, магистр что-то тихо нашептывал, и от него завеяло терпким запахом вербены. Из ладоней его полил теплый свет, запаивая кольца; те сжались, плотно обхватив запястья обладателей.

— Не разрубить мечом и не расплавить пламенем, — торжественно объявил магистр. — Так же, как и отныне связывающие вас семейные узы.

— Отныне и навсегда, — добавил Хант.

— Отныне и навсегда, — тихо вторила Ариадна.

Во время бала Минерва не покидала меня ни на миг. Когда я кружился в танце с другой женщиной, её волосы дуновением ветра щекотали мне шею, а взгляд мурашками пробегал по спине. Она была со мной, даже если нас разделяли многочисленные метры бального зала; поселилась под кожей ощущением чего-то холодного и захватывающего. Я не мог позволить повториться тому, что случилось на предыдущем балу, но и ей теперь не приходилось завоевывать моё внимание прикосновениями; она прекрасно справлялась издалека.

Лишь лицо Ариадны спасало мою душу. Она была сломлена; изображать счастье быть женой того, в присутствии кого каждый сантиметр тела полыхает стыдом и гневом, давалось ей непросто, и всё же она справлялась, хоть и намеренно не пряча грусть в глазах. Я пробирался к ней через многочисленные руки и пышные подолы, через запахи духов и сладкие речи, пока она терпеливо ждала, принимая лживые поздравления.

— Ваше Высочество, — поклонился я. — Прошу, подарите мне танец.

Под одобрительный кивок матери, принцесса выразила своё согласие, молчаливо подав мне руку. По телу прокатилась волна тепла, отгоняя наступление холода Минервы; поразительно, какую сильную роль наследие матери сыграло в них обеих.

Впервые за день я увидел её улыбку. Хоть я совсем не слышал музыки, танец нёс нас, закручивая в водоворот таких же пар, но я не видел никого, кроме измученной лисицы. Хотел бы я обратить время вспять и спрятать её от Ханта, увезти куда-нибудь далеко, за сапфировый океан, в места, что нам незнакомы и где никому незнакомы мы, но такой силой не обладали даже боги — что уж говорить о никчемном их слуге. Лучики морщинок в уголках её глаз освещали мой мир, и земля уходила из-под ног.

— Не смотри на меня так, — усмехнулась принцесса. — Не то заработаешь ещё один шрам.

— И не пожалею о нём ни секунды.

Мелодия подошла к концу, и тело остановилось само, последовав примеру толпы. Поклонившись в благодарность за оказанную мне честь, я поднял голову; за спиной Ариадны возник ещё один серо-оранжевый наряд. Не произнеся ни слова, но всем видом высказав недовольство, принц протянул новоиспеченной супруге руку; не имея права отказать, она приняла приглашение, и поток унёс её, тут же спрятав от моих глаз. Я слукавил: от одного его вида мне стало не по себе. Я не желал, чтобы он принял этот танец как оскорбление; Минерва одарила его смелостью, позволившей противостоять отцу, а значит, его уязвленное эго теперь едва ли можно считать слабым местом — он заткнул эту дыру слепой верой в её жажду власти. Повелительница Греи появилась из расступившегося перед ней коридора людей; правильно считав её намерение, я увлёк её в течение кружащейся в танце реки, но продолжал опустошенно оглядываться по сторонам; я не мог сосредоточиться. Мысли спутались, а чувства перемешались, не давая разобраться, к какой из принцесс меня тянуло больше — хотел ли я сгореть в пламени или застыть во льду.

— Посмотри на меня, Териат.

Голос Минервы прозвучал тихо, но инстинктивно заставил обернуться. Бледное лицо, с вызовом направленное ко мне, ждало моих слов, будто она знала, что за хаос происходил в моей голове.

— Вы прекрасны сегодня, — учтиво произнес я. — Как и всегда.

— Хорошо, что ты можешь смотреть мне в глаза, — улыбнулась она. — Рабы всегда смотрят ввысь или вниз, но никогда — перед собой.

Её поразительная открытость в отношениях и умыслах была выражением не самодовольства, но самоуверенности. Минерва понимала, что сделала рабами всех, кто её окружал — безропотные и завороженные они выполняли всё, что им приказывала королева их души, — но и уважала тех, кому не суждено было стать рабами. Или тех, путь к покорению чьей воли оказался сложнее, чем она ожидала.

— И много ли рабов в рядах наших друзей? — изобразив удивление необычным комплиментом, поинтересовался я.

— За ошибку легче простить раба, нежели друга.

— Так обычно говорят о врагах.

— В обладании рабами нет почёта, — пожала плечами она. — Но большой честью было бы иметь столько врагов.

По окончанию мелодии мы застыли; полагалось пригласить на следующий танец того, кто в тот момент так же остановился перед тобой, но, завидев короля Дамиана, старшая принцесса лишь громко фыркнула, крепче сжав мою руку. Оскорбленный островитянин посмотрел на нас исподлобья, так, будто вот-вот вонзит в кого-то из нас давно подготовленный кинжал, но спустя мгновение кивнул и пораженно удалился. Прервав наше намерение вновь поплыть по течению музыки, из толпы вынырнула растрепанная копна кудряшек и нетерпеливо дернула принцессу за подол.

— Минерва! — позвала Элоди. — Уступишь мне кавалера?

Лицо девушки, вопреки моим ожиданиям, мгновенно смягчилось. Она улыбнулась, слегка наклонив голову набок, и погладила кузину по голове; прежде я не замечал, что юная госпожа вызывала у неё столь теплые чувства. Улыбка на лице Элоди сияла ярче любого солнца; чистая, очаровательная детская душа, коей она обладала, могла влюбить в себя любого без каких-либо чар. Макушкой она едва доставала до моей груди, и, чтобы танец наш не доставлял никому неудобств, левой рукой я поднял девочку и прижал к груди. Заливаясь звонким смехом, одну ладонь она вложила в мою, а вторую положила на плечо. При каждом повороте её кудри закрывали мне обзор, но спустя столько танцев я смог бы двигаться по залу, даже если погасли бы все свечи до единой. Глаза Элоди сверкали, и она постоянно оглядывалась по сторонам; оказавшись выше многих взрослых, ей будто хотелось разглядеть зал с новой точки, запомнить всё до мельчайших деталей, и счастье переполняло её существо — я слышал это по тому, как часто билось её маленькое сердце.

— Мы можем станцевать ещё? — взволнованно спросила она, как только гости начали менять партнеров.

— Сколько пожелаете, — искренне улыбнулся я.

Позже госпожа Беатрис извинилась за чрезмерный интерес её дочери, но извинения я не принял — честно признаться, общение с Элоди было мне дороже, чем с любым другим придворным. В каждом сердце существовало место, отведенное семье и дому, и юная госпожа лучше всех справлялась с тем, чтобы притупить тоску по нему; её неиссякаемые любопытство и искренность не давали забыть о том, что где-то жили ещё три частички моей души — такие же резвые, звонкие и свободные.

Из-за неожиданно нахлынувших чувств, я совсем забыл, где нахожусь. Наконец вынырнув из бушующего потока, я прижался к стене; многие из гостей тоже утомились, предпочтя столкновениям тел в танце столкновения кубков. Равномерно распределенный шум усилился в одном из углов зала; приглядевшись, я разглядел в нём знакомые черты.