От входа к магистру вела усыпанная цветами дорожка, и все гости старательно обходили её, боясь испортить; по обе стороны от дорожки — бесчисленные ряды до боли знакомых стульев из переговорных. Я хотел занять место в ряду, что был третьим от выхода, но на моё плечо приземлилась почти невесомая, холодная рука.

— Составьте мне компанию, Териат, — пропела старшая принцесса, приближаясь к моему уху. — К тому же, отсюда вы почти ничего не увидите.

Так и было задумано, хотел ответить я, но не посмел отказать фактической королеве; неподходящий момент, чтобы демонстрировать дурные манеры.

— С удовольствием, Ваше Вел… Высочество.

Минерва вложила ладонь в предложенную мной руку и хищно ухмыльнулась. Всегда одна и та же ухмылка; она напоминала мне волчицу, знающую, что добыча не убежит от нее, как отчаянно бы ни пыталась это сделать.

Мы проследовали к первому ряду, и моё место оказалось крайним, у самого прохода. Я долго не мог устроиться на стуле, не понимая, откуда взялось столь назойливое неудобство, но, бросив взгляд налево, понял: мне мешал въедливый взгляд Кидо. Нас разделяла лишь торжественно украшенная дорожка и тишина, что мы вынуждены были соблюдать, но его глаза и без того говорили многое.

Мощная мужская фигура опустилась на стул прямо за ним, лишь тенью сообщив о своем присутствии; даже не оборачиваясь, капитан знал, кому она принадлежит. Лэндон сидел прямо и невозмутимо, однако всё его тело было напряжено.

— Прекрасный день, не правда ли?

— Не надо, — отрезал советник.

Кидо замер, будто ему отвесили пощечину.

— Что?

— Не надо делать вид, будто нам есть о чём поговорить.

— Ох, — протянул Кидо. — Темы точно найдутся.

— Послушай, капитан. — Лэндон повернулся к собеседнику, и лицо его было подобно камню; непроницаемое, твёрдое. — Кому доверяешь всё — может столько же и отнять. Держи язык за зубами.

— Давно штаны менял?

Уверенность тут же пропала с лица советника, и брови взлетели наверх; Кидо профессионально сбивал его с толку. Если советник когда-либо в самом деле любил его, то сердце его, должно быть, покрылось коркой льда и сковало цепями; каждый взгляд его был тяжелее ноши, что плечи капитана могли выдержать, и Лэндон его не жалел — он с удовольствием добавлял вес.

— А то кажется, что ты обделался от испуга.

Слова Кидо выплюнул, будто те были пропитаны ядом, и советник скривился от гнева.

— Зато тебе страх неведом, да?

— Мне нечего бояться. Моя совесть чиста.

Капитан не собирался шантажировать его сведениями об их отношениях, ибо знал — мужеложцами заклеймят их обоих, но обладание этим знанием будто помогало ему устойчивее стоять на ногах. Чувства, что он испытывал к сидящему рядом, некогда близкому ему мужчине, все ещё наполняли его, но к нежности и заботе теперь примешались черные, отравляющие душу обида и разочарование. Привыкнув с улыбкой относиться к жизни, он не знал, как пересмотреть свою картину мира. Казалось, ещё мгновение, и он предаст её огню.

В зал, будто птица, влетела Лианна и, обменявшись парой слов с магистром, подала гостям знак занять свои места. Пальцами правой руки я сжал подлокотник стула, не зная, как иначе удержаться на месте; сбежать хотелось так сильно, будто я совершенно точно знал, что церемония кончится моей головой на плахе. Тревожное чувство пробралось с низа живота к горлу и сдавило его, пытаясь задушить во мне остатки воли, и я закашлялся, отгоняя его прочь. Кашель разрезал воздух в полной тишине.

Спустя мгновения заиграла музыка — чарующая, как и всегда, — и все взоры обратились ко входу. Ровена в роскошном сером платье вела облаченного в белое жениха; он постоянно норовил наступить на подол королевы, но на её прекрасном, обученном актерскому мастерству лице не отразилось и тени недовольства. По традиции, жениха к алтарю вела его мать, невесту — её отец, но, в силу сложившихся обстоятельств, было решено прочесть этот обычай иначе: мать Ханта хоть и жива, но не покинула Куориана ради свадьбы сына; отец Ариадны, по воле подлых предателей, не дожил до этого дня.

Под руку с королем Дамианом невеста медленно вышагивала по усыпанному цветами полу, борясь с волнением, что запросто могло сбить её с ног. Посеревший, пристыженный взгляд островитянина не поднимался от пола, видно, в надежде, что никто так же не поднимет взгляда и на него; впрочем, это было вполне вероятно. Темные волосы Ариадны на фоне белого платья делали её лицо таким выразительным, что взгляд приковывался к нему сам, не в силах сопротивляться. Её щеки горели румянцем, а губы были взволнованно приоткрыты, и весь путь до магистра она будто что-то шептала; в рое восторженных вздохов я так и не смог расслышать, что именно. Следом шла невероятно взволнованная Элоди; как и мечтала, она придерживала подол кузины, пока та не взошла на возвышение.

Их поставили друг напротив друга — так, чтобы во время клятв смотреть в глаза. В тех же нарядах, что были на предсвадебном балу, теперь они были окружены не тьмой, но буйством красок, и взгляды их так и норовили обратиться к залу; по большей части потому, что друг на друга смотреть было невыносимо.

— Дамы и господа, — разнесся голос Рагны. — Наступил день, которого мы все так ждали. День, когда священными узами брака соединятся семьи правителей двух королевств, заключая нерушимый союз. Ариадна из династии Уондермир и Хант из династии Гаэлит, прошу, произнесите ваши клятвы.

На до боли сжатые пальцы опустилась рука Минервы, и меня обдало волной пронзительного мороза.

— До глубокой старости и помутнения ума, пока не проживем нашу жизнь сполна, я буду предана тебе и верна, — дрожащим голосом проговаривала Ариадна. — И свидетельница мне — луна.

— До последней капли на остром клинке, пока не потеряюсь совсем во тьме, ради тебя буду биться в каждой войне, — отчеканил в ответ Хант. — И свидетелем солнце станет мне.

Традиции любили стихосложение — тем легче передавать их из уст в уста и создавать новые, выдавая их за старые. Уверен, большинство обычаев, якобы идущих испокон времен, люди выдумали одну-две сотни лет назад; они жили на свете слишком мало, чтобы кто-либо мог поспорить со стариной отдельных строчек.

— Ариадна, — повернулся к принцессе магистр. — Готова ли ты принять наследие чужой страны и править ей, как родной тебе?

— Готова.

Слово будто бы материализовалось и отвесило мне оплеуху.

— Хант, готов ли ты пожертвовать родной страной, отдав свои силы и мудрость Грее, если ей понадобится твоя помощь?

— Готов.

Снова.

Магистр кивнул, и на щеке невесты блеснула слеза; кто-то восхищенно вздохнул, посчитав, что её переполняло чувство счастья.

Рука Минервы по-прежнему лежала на моей, демонстрируя свои на меня права; я не был её собственностью, но в то мгновение чувствовал себя таковой. Знал, что не могу противиться публично, ведь, опозорив её, больше никогда не увижу всего, что люблю; а у меня на это были большие планы. Натянув улыбку, я продолжал наблюдать за ходом церемонии, согревая руку ледяной принцессы. Ариадна бросила короткий взгляд в мою сторону, и даже за то мимолетное мгновение, что он задержался на наших ладонях, я прочёл вопрос, что тревожил её сердце.

Она снова сделала это с тобой, да?

Я надеялся, что к концу вечера ответом останется слово “нет”.

Рагна поднял руки над головой и трижды оглушительно хлопнул в ладоши. Показалось, будто даже солнце померкло, лишь бы представлению досталось больше внимания. Над головами новоиспеченных супругов рассыпались мириады цветных пылинок, которые, оседая, окрашивали их наряды; причудливыми узорами краска ложилась на ткань, будто проявляя уже имеющийся на ней рисунок. Цвета их династий смешались, и два серо-оранжевых одеяния присоединились к калейдоскопу нарядов в зале.

Держа в руках бархатную подушку, к пьедесталу подбежал юный, до ужаса взволнованный оруженосец. На подушке лежало два сверкающих металлом предмета, и один из них принц тут же взял в руки. Усыпанное драгоценными камнями ожерелье выглядело тяжелым и безвкусным, но, безусловно, кричало о богатстве обладателя.