— Может, ты расскажешь мне о месяцах в Куориане? — предложил я, заметно уставший от своих рассказов. Мы лежали на молодой траве, наблюдая за облачным небом, изредка одаряющим нас светом звезд.

— Небо там совершенно иное, — ответила она.

— И почему же?

— Звёзд в сотни раз больше. Ты же знаешь, я люблю звезды. Я рассказывала им о тебе. — Ариадна перешла на шёпот, и было сложно понять, пытается ли она создать таким образом поистине мистическую атмосферу или же, напротив, высмеивает подобное. И то, и другое было бы в её стиле. — Многие и многие ночи подряд. Уверена, уж теперь-то ты им нравишься.

— Как тебе их климат?

— Вероятно, кому-то бы он пришелся по душе, — выдохнула она. — Но я люблю, чтобы лето было жарким, а зима — холодной. Ощущение, будто в середине осени жизнь там замирает, и вплоть до середины весны стоит, не сдвигаясь с места.

Я понимал, что она обходит этот вопрос стороной, но чувствовал, будто обязан его задать. Разумеется, я был счастлив слушать и о небе, и о погоде — обо всём, о чём она пожелает мне поведать, лишь бы её голос звучал ещё хоть мгновение, — но этот вопрос был так важен, что сам срывался с губ.

— Он был добр к тебе?

Ариадна села и, обхватив колени руками, наклонила голову так, чтобы лицо скрылось за пышной копной.

— Принц — мой муж. В браке это необязательно.

— Вы ещё не женаты, — напомнил я. — Ты ничем ему не обязана.

— Куориан дал Грее много золота. Моё королевство обязано ему, и ты знаешь, как отец решил отплатить. Отныне я ему принадлежу.

— Ты — не вещь.

Я протянул руку к её плечу, но лисица дернула им, стряхивая её ещё до того, как я успел дотронуться. Я не понимал, что именно ее разозлило: моё непонимание торговли людьми, которой, судя по всему, занимается Эвеард, или непонимание её чувств по этому поводу. Вопросов, так или иначе, становилось лишь больше.

— Не прикасайся, — предостерегла она, и тон её наполнился сожалением. — Я не собиралась с тобой видеться. По крайней мере, так скоро. Но увидела тебя на площади, и… Зря я позволила этому случиться снова.

— Почему? — Я сел перед ней на колени, пытаясь взглянуть на лицо, что она так умело прятала. — Этот момент — счастливейший в моей жизни.

— Хотела бы я сказать то же самое. — Её взгляд на мгновение встретил мои мгновенно потухшие глаза и тут же вновь опустился. — Я чувствую себя свиньей, что извалялась в грязи и что всё никак не забьют, оставляя изнывать в предвкушении мучительной смерти. Вряд ли я когда-либо от этого отмоюсь.

Звук, что я издал следующим, был скорее похож на звериный рык.

— Что он сделал?

Жизнь будто постепенно покидала её лик. Минуту назад румяные щеки посерели, глаза стали пустыми и холодными, а кулаки нервно сжимались, белея, что рисунок вен на тыльной стороне ладони стал отчетливым отчетливее, словно изображение рек на карте.

— Он овладел мной. — Её голос стал больше походить на смесь хрипа и шипения, и кровь в моем теле начала вскипать. — Решил, что ему мало владеть мной на протяжении всей моей поганой жизни после свадьбы, и взял всё, что ему полагается, как только представилась возможность.

Ариадна не любила проявлений слабости, и потому в момент, когда любая заплакала бы, она разразилась яростным вскриком, отправленным в пустоту ночи. Я в ответ, напротив, не мог произнести и звука. Отойдя на десяток шагов, я попытался побороть выпрыгивающее из груди сердце и успокоить обжигающее дыхание, жидким огнем разливающееся по телу. Однако, несмотря на все усилия, я знал, что не сдержусь. Позволив магии собраться в кулаках в огромные сферы, каких прежде никогда ещё не создавал, я со всей силы отправил их в толщу земли. Молнии пробежали в сторону леса — к счастью, иначе с башни могли заметить свет, — прожигая за собой дорожку, но быстро потухли, затерявшись между деревьями. Лисица едва ли дышала, наблюдая моё импровизированное представление, и удивленно смотрела на меня, округлив глаза. Удивленно — не напугано.

— Я убью его, — прорычал я.

— Вставай в очередь, — пытаясь не задавать вопросов, отшутилась принцесса. — Я живу с этой мечтой слишком давно, чтобы позволить кому-то другому воплотить её в жизнь.

Мысль о том, что кто-то желал её защитить, очевидно, доставляла ей дискомфорт. Она в силах защитить себя сама, и в этом не было сомнений, как не было сомнений в том, что я действительно готов был пожертвовать всем, даже своим народом как таковым, ради мимолетной мести. Внезапно вскипевший гнев ослепил меня, лишив разума.

— И он… как он…

— Реки вина подхватили его и течением занесли в мои покои, — горько ухмыльнулась она.

— Нет, как он… как этот подонок посмел вернуться в дом твоего отца и делать вид, что ничего не произошло?

— Мне кажется, он вовсе не делает вид. — Ариадна поправила волосы, наконец открывая лицо, и пожала плечами. — Уверена, он ничего не помнит. Я же сказала — реки вина.

Солнечный свет принялся окрашивать небо на востоке в бледно-голубой. Скромное пение просыпающихся птиц стало заполнять тишину. Мы молчали не потому, что нам нечего было сказать, скорее, напротив — несказанных слов было столько, что легче было оставить их таковыми. Она мастерски скрывала свою боль. Я долго рассматривал её, понимая, сколь многое все еще скрывалось за щитом из смелости и очарования. Я коснулся губами её холодного лба — ночи весной были ещё достаточно морозны, — и обнял за плечи, накрывая её своим плащом. Будто птенец, она устроилась под моим крылом, уткнувшись носом в грудь, и мне показалось, что на мгновение она даже провалилась в сон; бессонная ночь едва ли хороший способ отдохнуть после долгой дороги.

— Тебе пора возвращаться, — прошептал я, наклоняясь.

— Да, не стоит испытывать благодушие стражи в первый же день после возвращения, — Ариадна резво поднялась с земли, смахнув тень сонливости с лица, и бодро, будто этой ночью нас связывала совершенно обыденная беседа, подошедшая к логическому концу, направилась к своему коню. — Мы увидимся уже завтра, да?

— Нет, — подошёл я, пытаясь создать точно такой же непринужденный вид. — Но, возможно, завтра ты впервые встретишься с незнакомцем из Сайлетиса.

Лисица вновь одарила меня мягким смехом. Простота и естественность её реакций перемежалась с неожиданными сменами настроения, и я полагал, что, если она когда-либо и лгала, то прочесть такую ложь не сумел бы даже Киан.

— И да, чуть не забыла, — уже будучи верхом, Ариадна достала из кармашка на груди сложенный втрое лист и протянула его мне. — Это тебе.

Молниеносный конь тут же сорвался с места, чтобы поскорее доставить хозяйку домой. В темноте он абсолютно незаметен, но ранним утром виднелся издалека, и потому стража уже открывала ворота, чтобы впустить увлекшуюся конной прогулкой принцессу.

Я взглянул на сверток. Это был тот же самый лист, что я отдал ей перед отъездом. Она вернула мне его; значит ли это, что она возвращает мне то, что я отдал ей вместе с этим письмом? Я не сразу решился его прочесть. Он пробыл со мной всю ночь, не оставляя и малейшей надежды на сон, и всё же, вообразив самые худшие слова, что он мог бы содержать, я набрался смелости.

Это было моё письмо. Измятое, несколько раз свернутое, потрепанное.

Melitae,

Меня завораживает твоя бойкость и забавляет, как ты краснеешь, когда злишься. Нравится твоя нелюбовь к претенциозности и напускной вежливости, что так ценятся при дворе, и восхищает независимость и решимость. Я бы хотел побывать с тобой на рыцарском турнире, искупаться в горном озере, послушать пение птиц на ромашковом лугу.

Замираю от счастья, когда слышу твой смех, и задыхаюсь от биения сердца, касаясь твоей кожи.

Более не желаю встречать рассветы, если они не будут даровать мне ещё один день с тобой.

Я отдаю тебе своё сердце, лисица. И ты вольна поступать с ним, как посчитаешь нужным. Следуй зову своего.

Благодарный Богине за встречу с тобой,

Териат.

А снизу — другой почерк.