— Его самолюбие это точно задело бы, — согласился я.

Благодарить Бэтиель за сделанное мне не хотелось, но я не мог не признать, что она поступила разумно. Попасться на глаза за несколько дней до прихода во дворец было бы плохим началом. Я сидел и молча покручивал пинту с элем, подбирая в голове идеальный вариант для встречи с лисицей: стоит ли мне найти её на улице и поговорить, притворившись восхищенным горожанином, дождаться ли зажженного в башне факела, или…

— Думаешь, она не любит его?

— Что?

— Они — красивая пара, — пояснила эльфийка, несколько засмущавшись от того, что вырвала меня из мыслей. — Темноволосые, загорелые, статные. Держались за руки.

— Они ещё не женаты, — поморщился я, пытаясь представить руку Ариадны, касающейся принца, и счастье в направленных на него глазах. И то, и другое моё богатое воображение нарисовать было не в силах. — Разве им уже можно держаться за руки?

— Не думаю, что для этого есть строгие правила. К тому же, они — будущие король и королева сразу двух государств. Сомневаюсь, что им есть дело.

Звон приборов, плеск напитков, шум падающих на столы тарелок, шепот, разговоры, песни — все звуки в таверне сплелись в ужасающую какофонию, больно бьющую по чувствительному слуху. Её бесконечность затуманивала разум, и время лилось в своём, только ему известном темпе, одновременно летя и медленно стекая, будто густой мёд. Когда из уже привычного звукового фона вырвалась мелодия трубы, созывающей на главную площадь, я вылетел на свежий воздух так быстро, как только смог. Ещё прохладный весенний ветер ударил в лицо ароматом цветущих яблонь, слишком рано распустившихся в этом году, а поток зевак, как и полагается, сам подхватил меня на пути к главному месту в городе.

Король под довольные выкрики толпы произносил традиционную, практически не меняющуюся из года в год речь, в то время как я не без труда пробирался к первым линиям зрителей. Ариадна стояла на холме, теряясь за спинами отца и будущего мужа, но отказать себе в удовольствии или, скорее, потребности заполучить её мимолетный взгляд я не мог и потому упорно подбирал подходящую для того позицию. Эвеард передал слово жене и дочерям, и, подойдя ближе к народу, лисица встала так, что я буквально оказался у её ног.

Я не мог оторвать взгляда. Она похудела. Лицо осунулось, образовав на месте очаровательных округлых щек серые впадины, а ключицы и плечи стали острыми, как ветки иссушенного дерева. В её движениях не было прежней легкости и игривости, будто молодую лису продержали всю зиму в клетке, где она безустанно и безуспешно билась в попытках обрести свободу. Лицо её украшала широкая улыбка, а ямочка, как и всегда, вырисовывалась на правой щеке, но глаза были безразличны и пусты. Впрочем, любовью к массовым мероприятиям и выступлениям она не отличалась и раньше.

Произнеся заученные слова, Ариадна, желая спрятаться, бросила взгляд вниз, но, к её несчастью, я тут же его поймал. Серо-зелёные глаза на мгновение сверкнули. Сверкнули холодом с толикой отвращения. Казалось, я даже увидел, как крепко сжались её челюсти; на худом лице движения мышц виднелись крайне отчетливо. Она не просмотрела на меня и секунды; я почти физически ощутил, как она отрывает от меня свой взгляд, с усилием направляя его в сторону принца, стремительно подошедшего и опустившего руку на её талию. Опасаясь оказаться в поле его внимания, я тут же скользнул в толпу, пропуская многочисленных желающих приблизиться к правящей семье. Этого взгляда мне было ничтожно мало; мало, чтобы согреть продрогшую за зиму душу; мало, чтобы заполнить дыру, зиявшую все месяцы её отсутствия; мало, чтобы понять, чем я его заслужил. Сердце замерло в клещах сомнения и жалости к себе: она прочла письмо.

Король объявил дату свадьбы.

Последний месяц лета. Двадцать пятая годовщина свадьбы Эвеарда и Ровены.

Праздновать создание новой семьи в день рождения старой — распространенный у людей обычай. Они считают, что таким образом передают накопленную в браке мудрость и любовь тем, кто только вступает в него; к тому же, это сокращает расходы — куда проще организовать один грандиозный приём, чем два, — и многие благородные семьи не отказывают себе в удовольствии сэкономить. Впрочем, учитывая выбор спутника жизни по зову кошелька, а не сердца, беспокойство о деньгах казалось странным.

До самой глубокой ночи я скитался по городу в надежде увидеть огонь в окне восточной башни, но, даже если бы он приглашающе загорелся, я бы не сумел к ней подойти: по какой-то причине у её подножья стояло огромное количество стражи, большая часть из которой были островитянами или греианцами, недавно вернувшимися с островов. Отчаявшись, я покинул город с последними торговцами, сонно выплетавшимися за ворота с остатками нераспроданного товара.

Незаметно от спутников свернув с тракта, я тихо пробрался к входу в Аррум. Весь путь оглядываясь на башню, я совершенно не заметил, как уже зашёл в лес, а потому не ожидал наткнуться на сгусток чистейшей тьмы, и уж тем более, что она фыркнет мне в ответ.

Исполинский вороной конь задергался, недовольный моей неловкостью, но ласковый шёпот тут же его успокоил. Ариадна поглаживала коня по гриве, медленно обходя его, чтобы появиться в поле моего зрения. Несколько мгновений я простоял в ступоре; этому долгому дню томительного ожидания суждено было закончиться ничем, однако принцесса, как всегда наплевавшая на все веления судьбы, стояла прямо передо мной, мягко улыбаясь одними лишь глазами. Я несколько раз с усердием моргнул, проверяя, не видится ли мне — мои сны стали намного реальнее прежнего, — но её тихий смех над нелепым жестом развеял все сомнения.

Не в силах сдерживаться, я кинулся к ней, заключая её в самые крепкие объятия, на какие только был способен. Её кожа по-прежнему пахла щепой, что смешивалась с запахом соли, от которого после путешествия по морю избавиться трудно. Осознав, что, возможно, слишком сильно прижал принцессу к себе, я отодвинулся, и она тут же зашлась кашлем.

— Может, это было и неприлично, — наигранно поклонился я, удивившись ноткам наглости в своём голосе. — Но я всего лишь лесное чудище, так что…

— Заткнись, — приказала она, стремительно приближаясь.

Её горячие губы коснулись моих, за мгновение разбивая все стены, построенные мной для сдерживания сил, и мне пришлось заметно собраться, чтобы тут же возвести их вновь. Магия выплескивалась за края; я чувствовал и слышал, как сверкают мелкие разряды на кончиках моих пальцев, но и их я обуздал, чтобы обхватить руками лицо лисицы. Густые волосы стали спутанными и жёсткими от морского воздуха, но кожа была по прежнему нежной и гладкой. Я жадно пытался выпить из этого прекрасного сосуда всё, что мог; пытался распробовать её чувства, чтобы смаковать их всю оставшуюся жизнь, если этот поцелуй вдруг окажется последним; пытался запомнить охватывающий меня трепет. Рука Ариадны также потянулась к моему лицу и, нежно скользнув пальцами по щеке, заправила прядь волос мне за ухо. Медленно отстранившись, она взглянула на меня в полной растерянности; так, будто видела в первый раз.

— Териат?

— Да?

— Что… — она выбралась из моих рук, вновь заправляя прядь и демонстративно касаясь моего уха. — Что случилось?

— Это долгая история, — кивнул я, наконец поняв, что её смутило. — И тебе она обязательно понравится.

Я не ошибся; Ариадна действительно заинтересовалась предложенным эльфийскими правителями планом. Она была готова помочь всем, что в её силах, однако, разумеется, скрытно, чтобы её не сочли предательницей семьи. Она таковой не являлась, в независимости от того, помогала мне или препятствовала; всё, чего ей хотелось — жить по совести и средствам, без жестокости и заговоров. Ей хотелось спокойной жизни для себя и народа Греи, хоть у правителей королевства и были на их жизни совершенно иные планы.

Весь разговор она в шутку фантазировала, как мы будем тайно переглядываться из разных концов залы, зная друг о друге больше, чем все окружающие, но вряд ли она в тот момент, в самом деле, представляла, насколько это будет тяжело. Лисица обрадовалась, узнав, что моё имя сойдёт за сайлетинское, и ей не придётся морщиться, выговаривая какое-то другое, совсем мне неподходящее.