Опытный тиар также заставлял меня много времени проводить в глубинах моего сознания. Искать слабые места и бреши, которые при определенных обстоятельствах могли стать поводом для сомнений в себе и привести к потере контроля. Зарываться, чтобы отыскать место, где сосредоточена вся сила, чтобы узнать, что провоцирует её появление. 

Несколько раз во время подобных медитаций от меня отскакивали искры, а если учитель доставал вопросами, на которые я не знал ответов, небольшие разряды появлялись, проводя дрожащие дуги между пальцами и соединяя их между собой. Финдир, прежде не видевший ничего подобного, чуть не пищал от восторга, а я, замечавший молнии, тут же сбавлял градус гнева и позволял им пропасть. 

— Э́зара, не расслабляйся! Попробуй ещё раз, — подгонял он меня. 

Узнав, на что я способен, тиар тут же придумал мне прозвище — э́зара, что на староэльфийском означает «молния», — и с тех пор моё настоящее, по факту означающее то же самое, имя никогда больше не касалось его уст. Впрочем, это наладило определенную связь между мной и учителем. К тому же, это помогало абстрагировать мою обычную личность от кишащей неизвестностями личины и сделать вид, что та никак не влияет на первую. 

Несколько недель за интенсивным обучением пролетели, как миг, ибо я едва успевал даже спать, не говоря уже о том, чтобы общаться с семьей и друзьями. Бэтиель недовольно фыркала каждый раз, когда я пробегал мимо неё на пути к пустующей поляне, отдаленной от жилых мест в силу опасности экспериментов, а Индис понимающе кивал и замолкал, позволяя поделиться впечатлениями от уроков. Чаще всего я находил его на посту; несмотря на то, что я прекратил вылазки в Грею — по многим причинам, — он не переставал дежурить там чаще прежнего. 

Факел в окне башни Восхода сохранял мучительное молчание. 

Осень с каждым днем ускоряла природные процессы. Лес, словно стеснительная, но обреченная нимфа, медленно раздевался, понимая, что иного пути к перерождению у него нет, и принять его — единственное верное решение. Некоторые виды птиц покидали наши края, прощаясь с сородичами, в то время как другие старательно собирали пропитание и уплотняли гнезда, делая их более теплыми и безопасными. Лисы сновали из стороны в сторону, беспокоя шуршанием сухой листвы в попытках обустроить норы на зиму, а кабаны неторопливо доедали уже иссохшие грибы и ягоды. 

В день, когда первые хлопья снега коснулись земли, эльфы церемониально собрались на главной поляне, чтобы вместе с азаани поприветствовать пришедшую зиму. Зима для эльфов — время плодородное, но не благодаря земле, а благодаря чуду деторождения; из года в год случалось так, что именно в морозные месяцы рождалось больше всего наследников древнего народа. Эльфы приучили себя быть благодарными за это, ведь если новорожденный ребенок перенесёт зимнюю стужу, все последующие годы едва ли станут для него большим испытанием. 

С приходом холодов приходилось менять и гардероб. Привычные темно-зеленые мантии сменялись на белоснежные, утепленные изнутри. Да, благодаря мирным договорам с близлежащими государствами нужды сливаться с окружающей средой не было, однако эльфы чтили эту традицию, ведь однажды она могла сослужить им хорошую службу. Утепленные сапоги, более плотные рубашки и штаны — всё это сковывало движения и усложняло множество процессов, но все же было необходимо, несмотря на сниженную чувствительность к холоду. 

— Эзара, дракон тебя подери, соберись! 

Финдир не слишком считался с высоким статусом, позволяя себе хлесткие выражения как во время тренировок, так и во время собраний совета. Вот и тогда, когда я не мог собрать волю в кулак и отыскать источник силы, он вышел из себя. Я сидел неподвижно несколько часов, тщетно пытаясь вытащить из себя хоть что-то. 

— Я не могу, — честно признался я, закрывая глаза. 

— Можешь. 

— Не могу. 

Учитель поджал губы, сжал кулаки и направился в мою сторону. Я знал, что он не сделал бы ничего, о чём позже пожалел бы, потому умом был спокоен, но тело сработало иначе — инстинктивно, — и реакцией на напряженного и ускорившегося эльфа стала готовность бежать. Всё внутри меня приготовилось к прыжку, будто я обратился животным, затаившимся в ожидании нападения на жертву. Финдир протянул руку к моему плечу. 

— Можешь! 

В миг, когда его пальцы коснулись моего плаща, меня обдало волной жара. Она прокатилась вниз от живота, к ногам, пытаясь поднять с земли, а затем отпрыгнула вверх, к голове, не упустив ни одной клетки моего тела, заполнив собой всё. Глаза распахнулись так широко, что их обожгло морозом, и несколько слез тут же скатились по щеке, замерзая на ходу. Казалось, скорость моих реакций возросла в разы, а время замедлилось, став тягучим, как смола. Я оглядел поляну и лишь затем задержал взгляд на учителе. Разряд молнии, прокатившись вниз от шеи к предплечью, игриво запрыгнул на руку Финдира и обволок её. Эльф, оттолкнувшись самостоятельно или будучи подтолкнутым молнией, отлетел на несколько шагов, но на его лице не было страха, злости или недоумения — оно выражало неподдельный восторг, а глаза сверкали зеленым огнем. 

Время резко восстановило свой ход, и Финдир звучно упал в большой сугроб, подняв вокруг себя вихрь встревоженных снежинок. Он несколько секунд пролежал там, даже не пытаясь встать, и я, занервничав, подошёл, чтобы помочь учителю. Из глубины сугроба прозвучал раскатистый смех. 

— Я же говорил, что можешь! — приняв протянутую руку, заявил Финдир. — Ох, Эзара, чую, ты ещё потреплешь мне нервы! Ты понял, как это получилось? 

— Вы до безобразия меня достали, — шутливо ответил я. 

— Ха! Без проблем, буду делать это почаще! 

Широкая улыбка озарила длинное лицо; это, как и удивительно высокий рост, явно выдавало в нём родственника Аэгтира. Крупные черты лица — глаза, нос, лоб, челюсть, — всё казалось пропорциональным, если не брать в расчёт тонких, будто постоянно сжатых в раздражении губ. Короткие, лежащие аккуратными волнами русые волосы под отражающимся от снега солнцем сверкали рыжеватым огнём, а щетина и вовсе ослепляла. Огонь пронизывал все его существо, и в этом состояла его главная сила и обязанность: своей магией он поддерживал безопасное для леса освещение, потому как в команде с другим тиаром мог создавать не только огонь, но и иллюзию огня, дающую свет без разрушительного жара. Я с трудом мог представить, сколько лет тренировок ушло для достижения такой гармонии со своей силой, но, казалось, ему не терпелось рассмотреть все грани моей как можно скорее. 

Выходка с молнией, конечно, впечатлила Финдира, но повлекла за собой неприятные последствия; покрытая многочисленными ожогами рука вынудила закончить занятие раньше обычного. Его восторженная реакция смягчила мой стыд, и всё же меня не радовало причинение боли учителю. К тому же, обучение лишь началось, и магия, выходит, лишь набирала истинную силу; если у меня не получится её обуздать, то разрушения, что она принесёт, будут куда серьезнее. 

Обрадовавшись, что впервые за последнее время освободился не глубокой ночью, а с началом сумерек, я поспешил к Индису. Я был уверен, что ему захочется послушать о том, как задиристый Финдир получил отпор. 

— Индис, ты не представляешь, что я сегодня натворил! — кричал я, подходя к его посту с непривычной стороны, а потому погрязнув в сугробах. — Весь день ничего не получалось, и Финдир достал меня своей болтовнёй, а потом он… 

Пробравшись сквозь препятствия, я остановился, чтобы отряхнуться, но рассказ не прервал. Подняв глаза, я обнаружил молчащего, даже слегка смущенного Индиса, устремившего на меня многозначительный взгляд, и лишь затем обратил внимание на животное рядом с ним. 

Вороной конь поистине исполинских размеров гордо стоял, изредка недовольно фыркая. Его пышная грива развевалась на легком морозном ветру, а глаза казались пустыми впадинами. Он выглядел бы устрашающе, если бы сидящая на его спине юная дева не была мрачнее ночи.  

— Я оставлю вас, — галантно предложил Индис и, кивнув принцессе, тут же покинул пост. Как ни странно, он не остался где-то поблизости, чтобы лишить меня необходимости пересказывать разговор позже; я слышал, как снег скрипел под его ногами, и звук удалялся, пока не исчез совсем.