— Слышал, Кидо согласился, — наконец произнес Эзара. Тишина ничуть не смущала меня, но звук его голоса приятно коснулся слуха. — И на трон, и на родовое имя.

— Насчет последнего он еще колеблется. Несколько раз произнес: “Кидо Уондермир”, — и сказал, что это звучит, будто имя для странствующего поэта.

— Его душа полна противоречий, как и подобает мастеру слова и рифмы.

Я улыбнулась, вспомнив, как однажды Териат и сам попробовал себя в изящном ремесле, но ничего не ответила.

— Он уже решил, что делать с Лэндоном?

— Паршивец не признает, что был под чарами, — пожала плечами я. — Значит, за содеянное его нужно судить по всей строгости закона. Измена, преднамеренное убийство и прочие очаровательные аспекты жизни советника должны были обеспечить ему место под солнцем, однако лишь обрекли его на тьму.

— Казнь, — констатировал Териат.

— Пожалуй, это было бы слишком просто. У Кидо на него другие планы.

Эльф хмыкнул, и этот звук будто бы эхом отдался у меня в животе.

— Пожизненное заточение?

— Гнить в тюрьме — испытание для ума и тела, но там лишь он один сможет корить себя за содеянное и то, что сделать не сумел. Наш будущий король придумал куда более изощренную пытку. Он лишит его титула, денег и заслуг перед королевством, и позволит жителям Греи и окрестностей использовать его для самой тяжелой и неприятной работы. Каждые два-три месяца Лэндон будет обязан менять место работы, и, следовательно, получать новую порцию презрения от все большего количества горожан. Кидо уверен, что это сломит его куда сильнее, чем самокопание в темнице, и никто не посмел поспорить. Никто кроме него в этом замке не бывал близко знаком с внутренним миром бывшего советника.

Териат поднялся, обрекая нагретый теплом его щеки живот на ужасающий холод, но спустя пару мгновений вернулся, накрывая мои ноги свободной от наших тел частью покрывала.

Я всматривалась в небо, отыскивая знакомые созвездия, и, завидев какое-нибудь из них, непременно указывала на них пальцем. Тер хвалил меня за наблюдательность, но уговаривал продолжать поиски, ведь бессчетное множество звезд таило в себе куда больше, чем можно было увидеть с первого взгляда. Мое внимание привлекло тусклое мерцание множества крошечных песчинок, разделявшее два стройных ряда из крупных, почти ослепительных звезд.

— Маэт! — воскликнула я.

— Все еще мерцают, — мрачно заметил Териат.

— Ты правда думаешь, что люди когда-либо перестанут воевать?

— И даже надеюсь увидеть это своими глазами.

— Что ж, за века твоей жизни может случиться всякое.

Эльф набрал полную грудь воздуха, а затем шумно выдохнул, будто бы подбирая слова. Его пальцы забрались ко мне под рубашку, холодом пощекотав низ живота, отчего внутри все сжалось и затрепетало.

— Хотел бы я быть как ты. Девушкой? — уточнила я. — Принцессой? Сестроубийцей?

— Человеком.

— Почему? Даже создавшая людей Богиня не слишком к нам любезна. Если бы у нее стоял выбор, какому народу сохранить жизнь, а какой стереть из памяти, последним бы точно оказались люди.

— Возможно, именно поэтому, — пробормотал эльф. — Длинная жизнь с одинаковой вероятностью может стать как благодатью, так и проклятием, лисица. Людям же не приходится оглядываться на столетия опыта и учитывать будущие столетия жизни, они живут ярко, зная, что увянут так же быстро, как расцвели. Наслаждаются, не дожидаясь, когда станут того достойны.

— Именно поэтому среди нас столько подлецов.

— И столько сложенных о вас песен.

Я задумалась. Мне хотелось поспорить с ним, ведь я всегда читала, что жизнь эльфа куда чище и прекраснее, чем жизнь любого человека, и именно их единение с природой делало их полноправными детьми Богини. Впрочем, свое пьянство и слетающие с губ ругательства я только и могла оправдывать тем, что юность человека коротка, и скука зрелости рано или поздно настигнет меня, куда бы я не бежала.

— Люди цепляются за убегающую от них молодость и потому творят бесчинства, — продолжила я свою мысль вслух. — В то время, как ни один человек в мире не дожил и до ста лет, вы и спустя полтора века после рождения можете быть детьми.

— По-твоему это хорошо?

— Не знаю, — честно ответила я. — Но у вас есть выбор, а наша жизнь распланирована и предрешена. Девочки из незнатных родов выходят замуж в 12, чтобы получить деньги от семьи жениха и не позволить родным погибнуть от голода. К моменту моей помолвки мне было 22, — я замялась, невольно подумав, каким далеким и ненастоящим казался тот праздник осеннего равноденствия. — Незамужнюю девушку такого возраста в обществе считают больной либо умственно, либо физически, даже если для того нет никаких предпосылок. Минерву никто не порицал, но полагаю лишь потому, что она контролировала большинство речей, в которых звучало ее имя. В вашем же обществе подобного нет.

— Нет, — подтвердил Териат. — Но и в людском невежестве есть плюсы. В конкретных случаях это ужасно, но в целом… Согласись, жизнь была бы скучна, если бы все были одинаковы и жили в мире, при встрече обмениваясь цветами и комплиментами.

— Сам ты невежда.

Эзара тихо засмеялся, и я кончиками пальцем коснулась волн, что его улыбка оставила на щеке. Его эмоции так живо отражались на лице, меняя его до неузнаваемости, что тоска по нему была неиссякаема даже в моменты, когда он находился совсем рядом. Я сознательно решила не рассматривать спрятанные за рыжими локонами черты. Отныне нам даровано все время на свете. У меня будет возможность заучить каждую родинку, каждую морщинку, каждый шрам из тех, что уже есть и еще появятся.

— Тери…

— М-м-м?

— Как… — вопрос с трудом сходил с губ, которыми сонное тело едва находило силы управлять. — Что означает “melitae”?

— Поражен, что любопытство лишь сейчас взяло над тобой верх, — протянул он. — Это старая эльфийская сказка, которую азаани рассказывала нам с Индисом в детстве. Она о мужчине, чью возлюбленную колдунья обратила в лису. Мужчина сбежал из родного поселения и скитался, нигде не задерживаясь, а потому пропитание часто добывал самостоятельно. Однажды, почти обезумев от голода, он сумел подстрелить дикую утку, но, добежав до добычи, встретился с такой же голодной лисой, жадно вцепившейся в шею дичи. Мужчина узнал в грациозном животном любовь своей юности и не смог отобрать у него последний шанс на выживание, тем самым лишив такого шанса себя. Сказка так и называется: “Лиса, очаровавшая мое сердце”. По-эльфийски звучит, конечно, короче, но…

— Знаешь, — еле слышно перебила его я. — Тебе пора бы перестать имитировать северный акцент.

Териат продолжал говорить, но я не слышала слов; лишь теплое течение его голоса, что убаюкивало меня на своих волнах. Его любовь была проста и естественна, как встающее по утрам солнце. Пара метких фраз — и стрела его чувств прочно вонзалась в мое сердце, вместо яда наполняя его необъяснимой силой, крепнущей с каждым новым взглядом в глаза.

Териат

Лисица, как это часто бывало, уснула посреди разговора. Я перестал удивляться или считать себя скучным собеседником, приняв это, как очаровательную черту ее противоречивого характера, и все же был поражен, как посреди ночной осенней прохлады можно было провалиться в столь сладкий и беззаботный сон. Я бы провел вечность, наблюдая за спокойствием, поселившемся на ее лице, но кулон на груди нагрелся так, что я почти чувствовал, как кожа плавится под его теплом.

Закутав Ариадну в плед, я поднял ее на руки. В ночном замке можно было встретить лишь не имевшую голоса стражу да не имевших памяти пьяниц, но мысли об этом возникли в голове скорее по привычке, чем из необходимости; о нашей связи знал каждый, когда-либо слышавший имя принцессы, и прятаться не было смысла. Я с гордостью делал каждый шаг, отделявший сад от покоев лисицы, и наслаждался им, пытаясь запомнить всеобъемлющее, известное своей скоротечностью чувство. Казалось, я впервые ощутил то, что зовут счастьем, настолько явно.