— Я не…

Сопротивление Кидо быстро растворилось в восторге совета. Первым с места встал Индис; он вновь зааплодировал, поддерживая меня, как во время выступления на поле боя. В искренности этого союзника, к счастью, сомневаться не приходилось.

Следом за юным эльфом поднялись и прочие, сначала — его сестры и братья, затем — госпожа Ботрайд, и, в конце концов — чуть более удивленные, засидевшиеся в совете толстосумы. Сама мысль о том, что можно отдать власть, по праву находящуюся в руках, была им чужда; впрочем, мой поступок был продиктован не желанием удивить придворных.

Индис подошел к капитану, все еще ошеломленно придавленном к своему стулу, и заставил его подняться; оказанное сопротивление доставило эльфу боль — плечо и часть спины его были опалены пламенем дракона, и даже сквозь повязки раны выглядели чудовищно, — но он ни на секунду не подумал бросить свою затею. Подведя его ко мне, он оставил Кидо, будто тот был недвижимой статуей, украшавшей интерьер, и быстро вернулся к своей части стола. Я повернула брата к себе и ладонями обхватила его лицо. В детстве мне нравилось сжимать и растягивать его щеки, каждый раз придумывая новые рожицы, и Кидо никогда не сопротивлялся, терпеливо выдерживая забавы маленькой принцессы.

— Соглашайся, — прошептала я.

— Но почему? Ты собираешься покинуть Грею?

— Если мой король будет достаточно щедр, чтобы даровать мне должность советника, то я, быть может, и останусь.

Брат заключил меня в крепкие объятия, и глаза предательски защипало. Да, в свое время Кидо отказался от титула наследного принца, но именно это и было важно; лучший король — тот, что не желал власти, а лучший бой, как всегда говорил капитан, — тот, что не начался.

Уверена, увидь нас в тот момент отец, он был бы неописуемо счастлив. И, хоть я и не терпела от себя проявлений подобных чувств, сдерживать радость от предстоящего Грее процветания я не собиралась.

Проведя на совете около четырех часов, я заметно вымоталась, и потому после назначения даты коронации поспешила удалиться, сославшись на недомогание. Впрочем, как я узнала потом, этой лазейкой захотели воспользоваться еще несколько человек, и будущий король отпустил совет, сочтя решение некоторых вопросов не слишком срочным делом.

Вернувшись в покои, первым делом я попросила у Мии бумагу и перо. Дверь, ведущая в подобие моего личного кабинета, открылась с таким скрипом, словно ею не пользовались тысячелетия. Запах в комнате был влажным и плотным, настолько, что, вдыхая его, приходилось прикладывать ощутимые усилия. Дерево стола разбухло и потрескалось, но, как мне показалось, это преобразило скучный предмет мебели в лучшую сторону.

Я долго не знала, с чего начать. С того, как объявили войну, окропив тронный зал кровью двух эльфийских посланников, или как закончили, когда я лишила жизни собственную сестру? Я знала, что мама не слишком любила Минерву, хоть и старалась убедить всех, включая себя, в обратном, но совершенно не могла предсказать, какой будет ее реакция на столь неприятную новость.

“Мама,

Я страшно по тебе соскучилась.

Все закончилось, но, вернувшись, ты больше не будешь королевой”.

Вышло несколько резко, и я долго смотрела на строчку, пытаясь придумать, как ее переделать. В голове не появилось ни единой мысли. Мне решительно казалось, что это стоило подать именно таким образом — без эмоций, с твердостью, присущей матери в важные моменты. В начале их с отцом брака её даже прозвали ведьмой: мягкая и женственная, юная госпожа умудрялась иметь влияние на решения мужа, и даже спустя года, несмотря на погасшие чувства, король считался с ней, как ни с кем другим. До того, как в игру вступила Минерва.

Я могла бы стать такой, как мама, если бы захотела. Уехав в Куориан и поддавшись чарам Ханта, могла бы, как она, править чужим народом со всей любовью и силой, что вложило в меня королевское воспитание. Могла бы, может, если бы умела молчать, как того требовали устои нашего общества, и говорила лишь за дверьми своих покоев, где противоречивые высказывания могут слышать лишь служанки да любовники.

Сдержанность не была ни моим достоинством, ни моим пороком.

Я взглянула на левое запястье. Тяжесть брачного браслета больше не тянула его вниз, беспрестанно напоминая об обещании, что я сдерживать не собиралась. Мне казалось, что Богиня простит меня за эту вольность, что данные на свадьбе клятвы — лишь слова, выброшенные в воздух, но испытывала толику стыда за то, что преднамеренно лгала Матери и тому, кто вверил мне свое сердце. Когда его бесстыжее, самоуверенное лицо постоянно мелькало перед глазами, я ни на мгновение не сомневалась в своей ненависти. Но в день битвы, когда он помрачнел, заметив отсутствие браслета, я ощутила, будто воткнула в его спину нож. Мои чувства скорее всего были обусловлены сожалениями о его смерти — я бы предпочла, чтобы он ходил по земле и мучился каждый день своей жалкой жизни, — и все же теперь он не казался мне таким подлым, как казался прежде.

Собравшись с силами, я все же дописала письмо и позвала Мию, чтобы она организовала его отправку. Служанка послушно выслушала поручение, положила свернутый лист бумаги в карман передника и в ответ протянула мне утепленную накидку с капюшоном, что я надевала лишь зимой.

— В саду по ночам прохладно, — невозмутимо ответила она на мой вопросительный взгляд.

Недоумение провисело в воздухе еще несколько секунд, пока со стороны балкона не раздались странные звуки. Я прислушалась: скрипяще-стонущий голос выдавливал слова, словно те давались ему с большим трудом, издавая нечто вроде воя между ними. Поначалу услышанное насторожило меня, но, осознав, что несчастные потуги были словами известной при дворе песни, выбежала на балкон. Я знала лишь одного мужчину, чье пение было настолько неумелым.

Если кто-то из придворных спал, что вполне вероятно, и до сих пор не проснулся от столь чудного представления, Териат продолжал безжалостно и бесцеремонно отгонять сон от их спален. Бедняга скрипач, явно выдернутый из объятий забвения, лениво подыгрывал эльфу, делая получавшуюся песню еще более невыносимой для ушей. Я умоляла их прекратить, едва ли не задыхаясь от смеха.

— Только если ты сейчас же спустишься!

Издеваться над подданными не входило ни в обычаи жизни принцессы, ни в обязанности советника, коим я надеялась стать, и я бегом отправилась вниз по лестнице. Предложенный служанкой плащ я, разумеется, забыла, и несчастной Мие пришлось гнаться за мной два этажа, путаясь в юбках, чтобы накинуть его на мои плечи.

У дверей, ведущих к саду, я чуть не столкнулась со скрипачом, сонно бредущим в свою обитель.

Эзара ждал меня с блаженной улыбкой на губах, отчего шрам на его щеке чуть искривился, сделавшись похожим на молнию. Галантно протянув руку, он ждал меня в конце лестницы, и, стоило мне вложить свою ладонь в его, чинно повел меня вглубь сада. Мы молчали. Красоты природы в объятиях осени померкли, но не погибли, и, укутанные полотном ночи, были малоразличимы, но по-прежнему прекрасны.

Мы подошли к небольшому свободному участку, окруженном осыпавшимися кустами шиповника, и я увидела расстеленное на земле покрывало и стоящую на нем плетеную корзину. Из-под бежевого полотенца поднимался пар, разнося по саду запах свежей выпечки.

— С вишней?

— Разумеется.

Живот заурчал, воспевая эльфу благодарности, и я тут же упала на предложенное ложе, запуская руку в корзину. Ягодный сок вырывался из-под ржаного теста, обжигая губы, но остановиться было невозможно. Териат лишь налил в кубок вина и лениво смаковал его, бросая взгляды то на меня, то на усыпанное звездами небо. Утолив голод, я потянулась к кубку, но эльф с сожалением поджал губы и сделал крупный глоток, после чего перевернул сосуд, демонстрируя его пустоту.

Я с тяжелым вздохом опустилась на покрывало, и Тер тут же положил голову на мой живот. Я гладила его по волосам, словно огромного рыжего кота, которого всегда хотела, а он изредка вытягивал губы, чтобы сквозь ткань рубашки оставить на моей коже теплый след.