Какими разными бы ни были наши войска, перед Отцом Духов мы были равны.

Перед смертью все кричали одинаково.

Куорианский принц не спешивался, рассекая на вороном коне по полю боя и резкими, бездумными движениями отсекая головы моим братьям и сестрам. Я гонялся за ним повсюду. Ирвин мастерски уходил, несмотря на внушительные размеры умудряясь протиснуться между плотными рядами воинов, и я мог остановить его — выстрелить молнией в коня, повалив островитянина наземь, — но не решался прервать жизнь животного без острой необходимости. Хант знал, как от меня скрыться; он заставлял коня постоянно менять траекторию движения, разворачивая его, прикрываясь за мощной шеей и густой гривой, чтобы я не успевал прицелиться. Но однажды он потерял меня из виду и повернулся ко мне спиной.

Он снова ошибся.

Молния долетела до шеи Ханта, и, как бы обхватив ее, вытащила его из седла. Я бы не позволил ему умереть так просто. Долю секунды — но для меня куда более долгое и сладкое мгновение — он провисел в воздухе, позволив мне приблизиться почти вплотную. Приземлившись и раскрыв глаза, принц увидел лишь мое лицо в обрамлении багрового неба.

Рука его потянулась к кинжалу на поясе — меч был слишком громоздким, чтобы суметь вытащить его в таком положении, — но я был быстрее.

— Ну привет, беглец.

Я склонился над принцем, коленями прижимая его руки к земле. Слабые попытки вырваться с его стороны были скорее представлением, нежели искренним намерением. Хант нахмурился, а затем одарил меня уничижительным плевком в лицо.

— И чего ты ждешь?

Ярость поглотила меня настолько, что мир вокруг перестал существовать. Я не слышал криков и лязга мечей, не чувствовал смрада и больше не знал страха. Всевозможные варианты пыток, которые я старательно изобретал в мечтах о возмездии, не подходили для поля боя и, что куда более важно, не были вариантом для того, чей гнев разросся до столь колоссальных масштабов.

— Скажи Ариадне, — хрипло произнес принц, и молнии тут же нетерпеливо попытались спрыгнуть с моих рук. — Скажи, что я действительно ее любил.

— Выплюнь это имя из своего рта, — зарычал я. — Ты не имеешь право его произносить.

— А ты?

Я положил ладони на его лицо, обхватив его с обеих сторон, но заколебался. Хант не ерзал и не извивался, не кричал, не отбивался; он лежал, полностью приняв уготованную ему участь, как будто бы знал, что все это время лишь оттягивал неизбежное. Глаза, наполненные больше смирением и тихим гневом от пережитого предательства, чем страхом перед грядущим, упрямо уставились на меня.

Я сжал пальцы, и магия полилась сквозь них, наполняя голову принца. Молнии забегали под его кожей, заставляя ту вздыматься и краснеть; запах жженой плоти тошнотворным вихрем устремился в нос. Тело Ханта лениво, обессиленно колыхалось, пока наконец не замерло. Из левого глаза к земле потянулись кровавые слезы, и я не успел убрать руку, не испачкавшись.

Месть не принесла и доли ожидаемого облегчения.

Минерва, окруженная плотным кольцом привилегированных гвардейцев, восседала на лошади и увлеченно вырисовывала в воздухе символы, брызгающие фиолетовыми искрами. Она не метала огненных шаров, не топтала противников ногами невидимых великанов и не топила их под волнами крови, но висящие в небе знаки вселяли не меньший ужас. Их сила была понятна лишь Маэрэльд. И направлена лишь на нее.

Королева эльфов висела в воздухе, удерживаемая силами Рагны. Седовласый юнец скрывался за спинами гвардейцев, ничуть не боясь бушевавшего за пределами барьера хаоса. Он словно подпитывался им: крики боли и отчаяния вызывали у него улыбку, полную неподдельного счастья.

Азаани едва дышала. Минерва направила на нее пустую ладонь и принялась наклонять то влево, то вправо, забавляясь; тело эльфийки отзывалось, словно зеркало, отражающее движения принцессы.

— Наверняка ты не думала, что умрешь от руки кого-то вроде меня?

Маэрэльд захрипела, не открывая губ.

— Ой, — наигранно вздохнула Минерва. — Прости, совсем забыла.

Словно прощаясь, она помахала королеве свободной рукой, а затем резко сжала пальцы в кулак. Эльфийка сникла, став бесцветным подобием прежнего воплощения жизни, и магия вокруг нее рассеялась; тело мертвым грузом полетело к земле. Принцесса тут же потеряла интерес, и вся сопровождающая ее свита двинулась куда-то вправо, вероятно, в поисках новой, хоть сколько-то важной для нее жертвы.

Бросившись к азаани, я обнаружил ее в руках ее глубоко скорбящего сына. Индис не оплакивал ее; он лишь крепко прижимал мать к груди, слегка покачиваясь взад-вперед, убаюкивая ее по дороге к реке Отца. Его губы двигались, но я не слышал слов.

Откуда-то из-за гор раздался странный шум, и сама земля в ответ на него содрогнулась. Я замер. Казалось, горы вот-вот упадут, словно задетая нерадивым актером декорация на королевском представлении; звук приближался, заставляя все больше голов обернуться в надежде — и страхе — увидеть его источник. Поле накрыла огромная тень, превратив сумеречный вечер в глубокую ночь, и пронзительный рев ударил по ушам.

По небу пролетели три исполинских существа. Не было ясно, было ли их присутствие жестом их собственной воли или воли их всадников, но огромные глаза рассматривали сражение внимательно и с тоской, знакомой лишь осознанным существам. Из ноздрей одного из них шел плотный пар. Прицелившись, он обрушил огненную лавину на отряд куорианских подданных, отдалившихся от основной массы войска.

Никогда не думал, что увижу драконов вживую.

— Эзара!

Я мгновенно отреагировал на голос учителя. Финдир, весь пропитанный кровью и потом, указывал на восток, куда направился отряд Минервы. По спине пробежал холодок; молнии сами потянулись куда-то за спину, заставив вернуться к другу и увидеть занесенный над его спиной меч.

Молния сбила юного воина с ног, но лезвие успело вонзиться в плоть.

— Эзара! — вновь окликнул Финдир. — Соберись, дракон тебя побери! Она там!

Я беспокойно огляделся; лисица пропала из виду.

— Иди! — закричал Индис. — Иди же!

Кровь блеснула в уголках его рта, но взгляд был непреклонен. На груди отказавшегося от плотных доспехов эльфа расползлось багровое пятно, словно в нагрудном кармане раздавили целую горсть свежих ягод. Я кивнул, выражая сыну азаани свое повиновение, и сорвался с места.

Бесконечное побоище, казалось, не влекло за собой уменьшение войск. Я едва продирался через них, как через густой летний лес, думая, что никогда не доберусь до цели. В просветах между бесчисленными телами, от которых приходилось отбиваться, мелькали светлые волосы Минервы и знакомый меч, скачущий от доспеха к доспеху. Обезвредив последнего соперника на своем пути, я чуть не налетел на капитана, но успел увернуться, упав на землю в полушаге от него.

Происходящее больше походило на танец, нежели на битву. Потеря ритма означала победу противника, и все участники ревностно не желали этого допустить. Поднявшись на ноги, я понял, что нарочито аккуратные движения не были желанием сделать решающий удар завораживающим — он был слишком близок, чтобы превращать его в акт искусства. Клинки застыли в мгновениях от двух шей.

Кидо сбивчиво дышал, твердой рукой прижав кончик меча к шее советника. Рана на плече Лэндона окрашивала его нательные рисунки в красный, напитывая их кровью.

Минерва щекотала кожу лисицы кинжалом, не утруждая себя необходимостью обездвиживания жертвы; чары Рагны без усилий с этим справлялись. Невидимые путы связывали ее руки и ноги, а губы беззвучно двигались; ее голос совершенно точно был околдован, иначе на честолюбивую принцессу давно бы обрушился водопад отборных ругательств.

Не успев поразмыслить и мгновения, я направил молнию на магистра; устранить его первым показалось мне логичным шагом. Воздух колыхнулся, отталкивая инородную магию, и разряд отрикошетил мне в живот. Тело отозвалось такой чудовищной болью, как будто только что побывало в чане с кипящим маслом.

— Надеялась добраться до тебя чуть позже, — повернулась ко мне Минерва, наблюдая, как я изо всех сил стараюсь устоять на месте. — Но можешь остаться посмотреть. Ведь можно, если очень хочется, верно?