Тишина воцарилась настолько глубокая, что казалось, ругательства из головы Бахтиеора смогут услышать все наяву. Потом же зал взорвался спорами и вскриками. Люди, маги, драконы — все желали обсудить услышанное. Бахтиеор же сидел молча, то и дело замечая торжествующие улыбки на лицах некоторых аристократов, имена половины из них он уже видел в списке изменников, подготовленном Дарком. Помощник Арденса также думал о том, что слова Бальтазара могли оказаться правдивыми, но не все: Аларай наверняка знал, кто его отец и они действовали заодно.
После небольшого перерыва Глава совета магов призвал всех успокоится и заявил, что в таких спорных ситуациях решение должно приниматься коллегиально, то есть голосованием. Дальше последовало, собственно, голосование.
И оно было напряженным. Ни Арагвард, ни Бальтазар не могли выйти в явные лидеры. Бахтиеор проголосовал за Арагварда, тем самым уровняв количество голосов.
Когда очередь дошла к Алараю, произошла заминка, словно тот никак не мог определиться.
— И ты еще медлишь? — Бальтазар лишь удивленно ухмыльнулся. Казалось, он был уверен в результате, и не собирался давить или подстрекать своего сына.
Аларай же словно очнулся от раздумий и улыбнулся:
— Конечно, я отдаю свой голос вам, лорд Бальтазар.
После Аларая проголосовало еще одинадцать членов магического совета. И, с перевесом всего лишь в два голоса, победил лорд Бальтазар.
— Да здравствует император, — выплюнул Бахтиеор, когда после церемонии принятия престола, он встретился с Дарком в поместье Арденса и в двух словах обрисовал тому ситуацию. — Скажи, что хотя бы у тебя хорошие вести.
Дарк же покачал головой:
— Увы. Мне не удалось найти Арденса. Но он был в особняке Бальтазара, а вот домой после этого визита уже не вернулся и с Алараем не встречался. Стоит ли говорить, что там все подчищено магией, но мне все же удалось найти след. Мне понадобится твоя помощь…
— Погоди. Это от принца Феликса, — Бахтиеор поймал зависший перед ним вестник и побледнел. — И он адресован Арду. Но если его получил я, а не он, следовательно…
Бахтиеор не договорил. Да и не было нужды: Дарк и так знал, что значит, если вестник получает не адресат, а его доверенное лицо. Вот только это был не конец ужасных новостей. Когда Бах остекленевшими глазами таки прочел содержимое послания, он даже не нашел сил помянуть Великого Ода. Дела в Арате обстояли не лучше, нежели в Загорье.
Кромешная тьма. Воздух сырой, с запахом плесени. Стены холодные и влажные. Из звуков — лишь шуршание крысы на соломенной подстилке да гулкое капанье воды… где-то. Лунного света из узкого грязного окна у потолка не хватало даже на то, чтобы увидеть собственную руку.
Все точно так же, как у меня в душе. Только в душе света было еще меньше, нежели в моем новом пристанище. Последнем пристанище.
Впрочем, я была рада оказаться в тюремной камере. Это было облегчением. Ведь даже солнечный свет сейчас казался бы издевкой, как и дуновение ветра или пение птиц. Как и все остальное, что продолжало жить, цвести, пахнуть. Словно… Словно ничего не случилось, словно все осталось как прежде… Словно Арденс был все еще жив.
Но он погиб. Сначала я не верила, просто не могла поверить. Вот только удар Дракоморта я не перепутаю ни з чем. И его щиты, сила — они не могли просто так исчезнуть. Даже если представить, что Арденес вдруг снял их сам… Я просто знала, я чувствовала, что сердце Арденса уже не бьется.
Всевидящий! И все же я целую ночь беспрестанно прокручивала в памяти свои ощущения, пытаясь убедить себя, что мне показалось, что это было неопасное для жизни ранение, которое излечат мои целительские заклинания, встроенные в щит Арденса… Я хотела себя обмануть, но даже тогда не увидела ни проблеска надежды.
Я слушала шуршание крысы и не понимала, как она может куда-то бежать, так спокойно и собранно заниматься своими делами. Разве теперь они имеют хоть какое-нибудь значение?
Конечно, за стенами тюрьмы изменилось… ровно ничего. Жизнь Араты течет, как и за день до того, как будет бурлить и завтра. Все останется неизменным. И это было противоестественно и непонятно. Или же нет — теперь я была противоестественна этой реальности. Я просто не могла продолжать существовать в мире, где больше не было Его.
Ведь для меня изменилось все. Даже прием пищи. Подозреваю, что та каша, которую здесь называли едой, в принципе была холодной безвкусной жижей, но, клянусь, даже "прелестные деликатесы" из королевского приема не принесли бы мне радости. Разве что тот, любимый десерт Его Бывшего Королевского Величества… Ох, я даже сожалела, что Гершандт не поделился этим убийственно вкусным лакомством со мной.
Стоит ли удивляться, что я почувствовала нечто сродни облегчению, когда прочла краткий приговор — смертная казнь.
— Леди Анна, это вам печенье от дочери, старшенькой моей. Полночи у плиты простояла. Она, правда, передумала вам передавать, так как оно подгорело, но я все равно взял для вас пару. Она ведь так верит в вас.
Я с трудом взглянула на охранника, что принес мне приговор на ознакомление, удивляясь, что он еще тут. Я не могла разглядеть его лицо, даже тусклое пламя свечи резало глаза. Мужчина, казалось, не собирался уходить. О чем он вообще говорил? Ах да, печенье. Гвареец протягивал мне мисочку с угощением и, очевидно, теперь ждал, пока я попробую творение его дочери.
Я поблагодарила и показательно откусила половинку. Подгорелые, да. Поэтому шоколад стал горьким. И твердые. А еще почему-то соленые. Словом, печенюшки у девчонки точно не задались. Но я стоически дожевала и даже взяла еще одну. Этот ужасный вкус неожиданно показался таким отрезвляюще живым, что я даже почувствовала вину. Ведь по непонятному капризу Всевидящего моя жизнь вдруг перестала быть лишь моей. И даже если Анне Чаус — бывшей адептке Королевской академии магии хотелось поскорее сгинуть в небытие, то Анне Чаус — Леди в алом, такая слабость была непозволительна.
Потом же я почувствовала свободу. Неимоверную, нереальную! Этот Урхов приговор ведь сделал меня по-настоящему свободной. Вольной делать абсолютно все, о чем я раньше и помыслить боялась, даже опасное для жизни. И пусть я теперь инородное тело с испепеленной душой в этом преисполненном надежд и веры мире, но ведь для многих таких вот девочек и девушек еще все впереди. Я должна им помочь, поддержать хоть как-нибудь! Только как? Если я даже сама себе теперь не принадлежу?
Вот такая злая насмешка судьбы: почувствовать свободной я смогла себя лишь в закрытой смрадной камере, за шаг до могилы. У меня теперь есть желание, но нет ни малейшей возможности сделать для будущего аратских женщин хоть что-нибудь. Хотя…
Филипп был прав, считая, что моя казнь может покончить с алой лихорадкой. Покончить — да, но вот как? Ведь исход может кардинально различаться. И какой он будет — зависит лишь от меня. То есть, если женщины Араты увидят меня сломленную и разбитую, это, скорее всего, приведет к разочарованию, постепенному угасанию протестов и вскоре все вернется на круги своя. Но если я буду непокоренной и непобедимой — хотя бы внешне, то это вполне может послужить искрой, катализатором, что приведет к пожару, или даже к взрыву. И тогда не успеет Филипп даже пискнуть, как алый флаг будет развеваться над королевским дворцом вместе с его перепачканными страхом панталонами.
Резкий скрежет металлической ручки и лязг дверей заставили перевести мой взгляд на вошедшего. Феликс. Феликс? Без его вечной улыбки узнать парня было трудно.
— Анна! Я организую твой побег, даже если ты будешь против! — решительно выпалил принц, будто до этого мы уже битый час спорили. — Сейчас ты не можешь здраво мыслить. Поэтому это решение я приму вместо тебя. Пойми, чтобы проверить лечит время или нет, нужно это время иметь. И побег тебе его даст. А дальше — посмотрим, — Феликс выдохнул и опасливо взглянул на меня. — Ну, что скажешь?
— Я согласна.
— Согласна!? — парень наклонился ко мне, будто не расслышал. — Что ж, э… Прекрасно! Просто я предполагал, что ты можешь упрямиться, смириться с приговором, раз Арденс…
