Я услышала легкий шорох и обернулась, уже ощущая внезапно участившееся сердцебиение.

В комнату входил Себастьян. Его мокрые волосы взъерошены, будто он пытался их высушить полотенцем. Он нес в руках две стеклянные чашки с темным содержимым. На нем была серая футболка с треугольным вырезом и темно-синие брюки, которые свободно сидели на длинных ногах.

Себастьян на миг замер, огладывая комнату, но заметив меня, продолжил движение.

— Что ты делаешь на полу? — сдвинул он брови, подойдя ближе и протягивая мне одну из чашек.

— Отсюда открывается самый лучший вид на море, — подняв к нему голову, улыбнулась я.

Он перевел взгляд на ночной вид за окном. Опустился рядом со мной, согнув одну ногу в колене, и положил на нее руку.

— Надо же, — задумчиво протянул он, глядя вдаль. — А ты права!

Но меня уже не интересовала прежняя картина. Все мое внимание переключилось на мужчину, который сидел рядом. Я смотрела на него, изучая, запоминая каждую черточку его облика и черпая вдохновение.

— Ох, переборщил с корицей! — сделав глоток глинтвейна, скривился он.

Я тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя туман наслаждения от своей одержимости Себастьяном Эскалантом, и последовала его примеру.

Вкус горячего сладкого вина с нотками апельсина, корицы, муската и меда был превосходным. Я с наслаждением ощутила, как мое горло согрел напиток и оставил приятное послевкусие.

— Очень вкусно! — восхитилась я.

— Я старался, — улыбнулся в ответ Себастьян.

Он протянул руку и нежно погладил меня по щеке. Не удержавшись, я склонила голову и прижалась щекой к его раскрытой ладони.

— Расскажи мне! — попросила я и увидела, как улыбка медленно сошла с его губ.

Он опустил глаза и убрал руку. Словно невидимый занавес из грусти или сожаления отделил меня от него.

— Что ты хочешь знать, Зоя?

Миллион и одна тысяча вопросов роились у меня в голове, но я решила начать с самого простого:

— В этом доме есть картины с пейзажами аллей?

Он резко посмотрел на меня, проникая взглядом в душу:

— Нет.

— Почему?

— Не хочу, чтобы другие знали обо мне больше допустимого.

Почему у него все так сложно?!

— Но ведь это твоя квартира, — опешила я. — Твоя обитель! Где, как не здесь, ты можешь быть самим собой?

Он тяжело вздохнул, сделал еще один глоток глинтвейна и ответил:

— Мои правила жизни уже давно лишили меня возможности быть самим собой. Для меня это роскошь.

— Зачем же ты установил такие правила? — сочувственно прошептала я.

— Это не я, Зоя. Это моя судьба, — его взгляд устремился на бушующий шторм за окном. — К фамилии и титулу, которые я получил при рождении, прилагаются цепи и кандалы ответственности. Я никогда не мог позволить себе сумасбродный или бездумный проступок, что-то в стиле Виктора. Порой я даже завидовал ему.

Он горько усмехнулся и снова отпил горячего напитка.

— Если это так тяжело, — осторожно начала я. — Может, стоит отказаться и предложить все это кому-то другому?

Себастьян удивленно воззрился на меня. Да уж, ляпнула так ляпнула!

— Ты часто слышала критику своих работ?

Я фыркнула:

— Чаще, чем похвалу. Намного чаще! — сокрушенно покачала я головой и выпила еще глинтвейна.

— А были моменты, когда тебя хотелось все бросить? Когда не оставалось сил бороться и больше всего хотелось жить обычной жизнью, быть такой, как большинство?

Я закусила губу, вспоминая долгие дни голодания, полные ощущения безвыходности и безнадеги, одолевавшей меня по ночам тягостными думами.

— Не то слово! — я опустила глаза.

— Почему же ты не отказалась от мечты стать художницей? — тихо спросил Себастьян, голосом который как по волшебству оживлял мурашки на моей коже.

— Потому что это моя жизнь. В этом я вся.

Наши глаза встретились и медленная, понимающая улыбка растянулась на его чувственных губах, привлекая мой взгляд.

— Вот и ответ.

Не удержавшись, я протянула руку и коснулась его губ. Мои пальцы обжег тяжелый горячий выдох. Потемневшие глаза Эскаланта следили за мной. В вечернем освещении комнаты его кожа казалась еще темнее, а волосы чернее безлунного неба. Пушистые ресницы придавали глазам выразительности и в них плясали искорки мальчишества, делая более мягкой его суровую красоту. Губы… Пухлые, чувственно очерченные, безмолвно обещающие наслаждение.

Я, блаженствуя касанием его кожи, спустилась к подбородку, который был уже немного колючим, перешла к шее и задержалась на груди в том месте, где начиналась ткань его одежды.

— Ты такой красивый! — выдохнула я свои мысли и встретилась с ним взглядом.

Себастьян перехватил мою руку и поднес к губам. Он стал по очереди целовать мои пальцы, ставшие от этого сверхчувствительными. Я задрожала и облизала губы, призывая его к действиям без слов.

Но он замер. Поднял на меня глаза и отпустил руку.

— Одним женщинам моя внешность внушает зависимость, — его голос звучал сурово. — Других — сильнее цепляют мои деньги. Я знаю, что тебя нельзя отнести ни к одним из них. Ты непорочная, Зоя Рольдан. До встречи с тобой я был уверен, что в мире нет таких женщин, как ты.

Он поднялся на ноги и взъерошил волосы. Ему тяжело продолжать. Его что-то истязало и придавало муку, которая перекинулась и на меня.

— Быть со мной — это не то, что ты заслуживаешь, Зоя, — тихо продолжил он, не глядя на меня. — Во мне больше эгоизма, чем я предполагал.

Себастьян быстро вышел из комнаты.

Меня била крупная дрожь. Я допила глинтвейн в попытке успокоиться. Не помогло. Что же это? Наговорил такого и ушел. Не понимаю.

Я закрыла глаза и уткнулась лицом в колени.

И тут осознание проникло в меня. Я влюбилась в него. По уши. Безвозвратно. С первого взгляда.

Он — мое вдохновение. Моя страсть. Что бы он не сделал или не сказал, я уверена в одном — этот человек достоин моей любви. Даже если она безответна и для него одна из миллионов.

Я почти его не знала, но мой разум больше не пользовался уважением при принятии решений. Ничего не имеет значения, кроме чувств. И я наполнилась ими, впустив их беззаветно, устав сопротивляться.

О, черт возьми, сколько же во мне скопилось любви!

Резко встав на ноги, я отправилась на поиски Себастьяна.

Когда я его поцеловала, то уже твердо решила, что он должен стать моим первым. Во всем. А я собираюсь стать его. Я хочу его. Безрассудно и порочно. Наивно и сумасбродно.

Когда мой рассудок очнется, то подберет еще много осуждающих эпитетов. Но, увы, в творческой личности устои разума не имеют авторитетности.

Я нашла Себастьяна на просторной кухне, отделанной в темносиних тонах. Он стоял ко мне спиной, опустив голову и упершись руками в массивную столешницу у окна. Я видела, как он глубоко дышал, словно пытался справиться с какойто борьбой, проходившей внутри.

Мои шаги босыми ногами беззвучны, поэтому я, незамеченная, замерла у входа.

— Себастьян…

Его голова резко дернулась, мускулы напряглись, но он так и не обернулся.

— Я хочу… чтобы ты посмотрел на меня! — прохрипела я.

Дрожа, я развязала пояс белого халата и позволила его полам разойтись, открывая мое тело в черном кружевном белье. Надевая его сегодня, я мысленно загадала желание — показаться в нем Себастьяну. Пришло время исполниться мечтам. Себастьян обернулся и замер в изумлении. Его взгляд медленно скользнул по моему лицу, шее задержался на тяжело вздымающейся груди и спустился ниже.

— Зоя! — пробормотал он, возвращаясь к моим глазам. — Какого черта? Что ты творишь?..

— Говорю «да», Себастьян! — дрожащим голосом проговорила я.

Пару секунд я наблюдала за тем, как он перевоплощался в другого Себастьяна. Того, что страстно целовал меня, прижав к холодному бетону стены клуба. Я увидела эту перемену в сильно потемневших глазах, в напряженно подрагивающих мышцах на его руках, когда он сжимал и разжимал кулаки, в шумном, судорожном дыхании…