Пока я на негнущихся ногах распространяю листовки, Брукс молча наблюдает за происходящим.

Я даже не знаю, что он сейчас чувствует. Потому что для него вообще не характерно выдавать подобные откровения о себе. Лично на меня эта его незапланированная речь произвела куда большее впечатление нежели пугающий цифрами флаер.

— Ты, — манит пальцем кучерявого, — И ты, сюда на минуту. Рыжая, принеси мыло.

Девчонка кивает и смеётся, удаляясь. Рид поворачивается к мальчишкам. Не знаю о чём он с ними говорит, но у того, что махал кулаками на лице такое выражение, будто ему, как минимум, миллион долларов пообещали.

— Дженнифер кажется? — подходит он ко мне и заливается краской, когда я смотрю на него. — Не составишь нам компанию?

Интересно, значит к Бруксу исключительно и авторитарно на «вы», а ко мне как к подружке?

— Чего? — вскидываю бровь.

— У нас игра в волейбол после обеда, — пожимает он плечами. — Соглашайся.

— Дай-ка угадаю, вон тот полицейский пообещал тебе за это что-то? — складываю руки на груди.

— Ага, — признаётся парень и дарит мне красивую, искреннюю улыбку. — Сказал, что в секцию меня возьмёт. Боксом заниматься.

Ну как тут устоять ради светлого будущего?

— Я в платье…

— Мы вам форму дадим, — заверяет меня рыжеволосая, которая и впрямь притащила мыло.

Директриса гонит старших детей, обступивших Рида, на обед. Я, глядя на такую смену общего настроения, не могу не думать о том, что у этого парня есть удивительная черта. Его честность. Он никогда не пытается казаться лучше, чем есть на самом деле. И это, вопреки всему, вызывает только ещё большую симпатию.

— Малыши ждут, — повышая голос, информирует тучная Даяна, от чьего наряда расцветки «зебра» у меня нещадно рябит в глазах.

— Какие ещё малыши? — ошалело уставившись на директора, спрашивает Рид.

— Ну раз уж вы тут, не будете ли так любезны, рассказать о профессии полицейского и ребятам помладше.

Мне показалось… или Брукс не в восторге от этой идеи?

Пять минут спустя мы заходим в игровую комнату, где стоит такой шум и гам, что рехнуться можно. Останавливаемся там же у входа.

— Мать же шь вашу… — чешет озадаченно затылок Рид.

У него такое потерянное лицо, что я начинаю хохотать.

— Не смешно, Смит, что делать… с ними? — хмурит брови и разглядывает снующих повсюду детей, (возраста примерно от четырех до восьми) так, будто они — представители инопланетной расы.

— Виу, виу, виу, — имитируя сирену, визжит мальчуган, проезжаясь машинкой прямо по ботинкам Рида. — Дядь, ты коп? Виу, виу, виу…

Клянусь, на лице моего сводного брата застыл такой первобытный ужас, что словами не передать.

— Ты чего? — пытаюсь перекричать хор звонких детских голосов.

Он снова выходит в коридор и нервно дёргает воротник.

— Эй, куда это ты собрался?

— На хрен, я пас. Мне хватило…

— Ну нет, — качая головой, говорю я.

— Смит, я серьёзно, одно дело те взрослые, а тут… — он делает какой-то неопределённый жест и, тяжело вздыхая, смущается.

Чёрт возьми! Рид Брукс в растерянности. Обведу этот день красным маркером в календаре!

— Да брось, — отмахиваюсь и хохочу. — Пойдём. Они с удовольствием тебя послушают дядя коп.

Но он не двигается с места.

— Рииид, — тяну насмешливо. — В чём дело?

— Я боюсь их ясно? — бросает на меня гневный взгляд. — Понятия не имею, что делать с такими… мелкими.

Это его признание — весьма неожиданное. Человек, который служил по контракту, не раз был послан в горячую точку, работает офицером полиции, боится маленьких детей? Ну и дела!

— У тебя брат и сестра выросли на глазах, — недоумеваю я.

— Это совсем другое, — злится. — Поехали. Там коробки надо закинуть в дом престарелых.

Он на полном серьёзе собирается уходить, но я, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, хватаю его за руку.

Простое прикосновение жжёт кожу. Держать его большую, горячую ладонь в своей непривычно и… больно.

Будто вернулась назад. В прошлое. В те дни, когда могла делать такие простые и важные вещи.

— Твоя задача рассказать про работу полицейского, моя — их угомонить, — серьёзно обещаю ему я, стараясь дышать и не реагировать на его пальцы, переплетающиеся в этот момент с моими…

К половине второго внеплановый рабочий день офицера Брукса подошёл к концу. Он-таки пережил выступление перед детской публикой, и, как по мне, очень даже достойно.

Я в свою очередь добросовестно исполнила своё обещание: с лёгкостью утихомирила маленьких миньонов, свистнув пару раз так лихо, что стены задрожали, и предоставила парню возможность рассказать детям о профессии полицейского.

Было чертовски интересно наблюдать за Ридом, с некоторой опаской поглядывающего на малышей, любопытство которых фонтаном билось через край. Мальчишки и девчонки засыпали молодого копа вопросами и он, то и дело озадаченно почёсывая затылок, пытался максимально правильно ответить на каждый из них. А некоторые из этих вопросов действительно могли поставить в тупик.

«Сколько бандитов ещё на свободе?»

«Куда забирают непослушных детей?»

«Можно ли открыть наручники без ключа?»

«Балуетесь ли вы сиреной?» (насущный вопрос, не правда ли?) Я-таки хмыкнула на это его серьёзное «нет, что вы ребята»

Беседа прошла живо, легко и с юмором.

Но в моей памяти прочно засел один момент, который до сих пор не выходит у меня из головы.

Когда мы с Бруксом уже собирались покинуть игровую комнату, девочка лет пяти, одетая в простенькое розовое платьице, схватилась за штанину его брюк, тем самым вынудив остановиться.

— Привет, — поприветствовала я хорошенькую, темноволосую малышку.

— Ты мой папа? — спросила она, не обращая на меня никакого внимания. Вперилась в него своими голубыми глазищами, высоко задрав голову, и Рид, кажется, от этого вопроса изрядно прифигел.

— Точно нет, — ответил с заминкой, прочистив горло и нервно усмехнувшись.

Девчонка сперва никак не отреагировала, но потом… вдруг закрыла глаза, и с длиннющих, тёмных ресниц закапали слёзы.

Она плакала очень тихо, почти незаметно, и разве что маленькие подрагивающие плечики были индикатором того, что это всё же происходит.

Рид растерялся от такого поворота, да и я, в общем-то, тоже. Надо отдать ему должное, он пришёл в себя гораздо быстрее. Присел на корточки, показал ей какой-то ловкий фокус, по итогу заполучив в ответ робкую улыбку.

— Вот, — она показала ему своё большое сокровище.

— Что за… — забрал из рук девочки увесистую куклу, с трудом сдержав крепкое словечко, чуть не соскочившее с языка.

— Твоя? — спрашиваю, и она кивает.

— Эй, а что это с ней? — наигранно обеспокоено поинтересовался, отвлекая девочку. Развернул к себе, чтобы разглядеть куклу получше. — Мать честнАя, страшная как смерть. Голимый франкинштейн.

Я в тот момент незаметно толкнула его ногой.

— А? Класивая? — не поняла его фразу она.

— Очень… милая, — исправляется он, посмеиваясь.

— Свомавась, — протягивая ему оторванную ногу, зажатую в маленьком кулачке, заявила малышка, всхлипывая.

Кукла выглядела и впрямь весьма пугающе. Как самая страшная версия всемирно известной Анабель, из одноимённого фильма ужасов. Боюсь, этот обезумевший взгляд и кривые губы, застывшие в жуткой, растянувшейся от уха до уха улыбки, будут теперь испытывать мою нервную систему во сне на прочность.

Рид, нахмурившись, крутил в руках искусственную ляльку, прошедшую судя по всему все круги ада.

Всё это время девочка молча наблюдала за парнем, изредка шмыгая раскрасневшимся носом. Она смотрела очень внимательно, ни на секунду не отрывая от него взгляд пронзительных глаз. Следила за каждым его движением и потихоньку успокаивалась, подбираясь ближе.

Пару минут спустя Рид вернул ей пупса. Целого и невредимого.

Починил. Я почему-то и не сомневалась в этом.