— Да начнётся ритуал! — шторы, скрывавшие большую часть зала, упали и гостям открылись наложницы, прикованные к колоннам, рабы в клетках. Фрукты, мясо, сладости, вино без края. Музыка и представленья, хлеб и зрелища.

— Угощайтесь! — дозволил владыка, спустился к Морее, привязанной к стене. Её заблаговременно оголили. Она огрызалась и рычала, но Сагарат, без её воли, указал, что делать с угощеньями. Ни капли сострадания не пролилось от него, а гости как на пиршестве демонов бросились в пропасть за Сагаратом, метафорически говоря.

Леонс, уставший от развлечений со своей гоблиншей, положил глаз на измученных койонок, от которых совсем недавно отделался его величество король По. Мейстер, держа в руках кубок, подбрёл к ним, но увы их приглядел и Аль’Сар, который оказался не прочь поделиться, да ещё и нечто более ужасающее предложил.

Сагарат, наблюдавший происходящее, весь изъерзался и помялся. В его ногах лежала несчастная Морея, неспособная более разлюбить истязателя. Подчинитель, то и дело, кричал в некуда: «Явись мне!» «Покажись!» «Я призываю тебя!» «Приказываю, выходи!»

Но тот кого, хотелось бы видеть, никак не появлялся. Тогда в голову ударила мысль, что для демона не очень привлекательны чревоугодие и блуд. Нужны грехи страшнее… Именно в этом решении и пригодилась та самая Джулия. Ир’Мель и Коваль собственноручно приковали её, визжащую от ужаса, к дыбе и постепенно крутили валы. Девушка вопила всё громче и громче, что разжигало раж в её мучителях. Громкий стук! Двери распахнулись с грохотом, музыканты отвлеклись, но, побоявшись расправы, возобновили игру. В подвал вошла Тилинда вся в слезах и крови. Не обращая ни на кого внимая, она прошла до самого Сагарата. Людин уже поверил, что вот он демон, он свяжется через ведьму!

— Духи требуют немедленно прекратить! — дрожа губами, закричала Тилинда.

— Да неужели. И что они сделают? Они же бесплотны, ха-ха-ха! — ответил Сагарат, выпив из огромной чаши вина. Морея зарычала, как сторожевая, загнанная псина.

— Они говорят, что покинут вас навсегда! — уже роняя слёзы, дала ответ Тилинда, хоть Сагарат и не нуждался в нём.

— Ха-ха. Так пусть провалятся в бездну! Они мне не нужны! — истерически рассмеялся Сагарат, как послышался звук хруста, и после отчаянного крика безумия Джулия погибла от шока, а члены её повисли, как нити. Тени спустились по стенам и свечи погасли, все кроме одной в центре. Подчинитель окончательно уверился, что это оно. Демон здесь.

— Явись же мне! — потребовал Сагарат и спихнул Тилинду с пьедестала, и она упала на стол. Ей не дали уйти… Гости схватили необычную красавицу и… Хорошо, что её не съели.

Никто Сагарату не предстал. Три дня продолжал буйство Сагарат, выдумывая всё более изощрённые пытки и убийства, сопровождаемые блудом гостей.

Дурман прошёл и настало время провожать гостей. Сагарат заперся в кабинете и ничего не мог понять, почему демоны ему не явились. Хотя бы простенький. Гости заключили ещё множество договорённостей, обменялись впечатлениями. А король По и вовсе предложил сделать событие ежегодным. Без свежевания в следующий раз, но для первого раза, видите ли, сносно. Рабы койоны, после ухода гостей, продолжили истязать несчастных неосвобождённых девушек, так как, что делать никто не сказал. Морея не дождалась команд и отправилась выполнять поручение по контракту. Коваль отбыл вместе с королём По. А гоблины остались погостить подольше.

Сагарат сидел на стуле напротив зеркала и мрачно смотрел на себя. Его трясло, он не мог есть, пить и спать. Он думал наложить на себя руки, но не решался. Страшное уныние постигло его голову, он даже усомнился в своей мощи. Он смертный, и не интересен ни духам, ни богам, ни демонам. Леонс, его друг, не раз подходил к дверям кабинета и просил поговорить с ним, но Сагарат никак не реагировал. Лишь однажды он улыбнулся, когда услышал за дверью плачь Тилинды. Наверное, он подумал: «Все ещё не отпустил…»

Так он сидел и думал о своей бесполезной жизни. От усталости стены комнаты поплыли. Мышцы обмякли, как вдруг глаза прорезал яркий свет. Сагарат поднял взгляд и обнаружил, что он сидит в своём ночном платье перед большим столом, цельно-вырезанным из алого куска гранита. Напротив стола стоял красный деревянный стул в золотом обрамлении. Сагарат вскочил с места и даже вернулся в рассудок. Совершенно точно, он был не у себя в кабинете. Кроме двух стульев и стола в комнате ничего не было, только лакированная дверь. На стенах приятные тканные обои, но какие-то безумно красные. В целом комната давила на голову и вызывала приступы паники. Сагарат пометался по четырём углам и попытался открыть дверь, но всё без толку. Людин вернулся на своё место и закрыл глаза. Он думал, что это глупый сон и пытался проснуться. Вот только кабинет никуда не исчезал.

Иртон звонко ударил по своему колену.

— Вот не поверю, откуда ты знаешь, что чувствовал Сагарат. Да в прочем. Хорошо продолжай.

Чимоха недовольно свела брови.

— Что происходит!? Леонс! Тилинда! Ремонт! Кто-нибудь, ответьте! — взмолился Сагарат.

Неожиданно дверь открылась, и в комнату ворвались страшные крики, будто ежесекундно кого-то убивают, бьют плетьми и режут. Мощный гул, как от трубы кремационной печи, лай собак и неестественное рычание. В помещенье прошёл странный тип в переднике и тюрбане. Атлетически слажен, могуч в плечах, но сравнительно небольшого роста. Отличительной особенностью было то, что это был светлокожий человек с головой птицы-секретаря. Именно этой птицы и никакой другой. Он взглянул своими птичьими глазами на Сагарата, пожал плечами и вышел обратно. Подчинитель не успел и подумать о том, чтобы что-то подумать, как этот птице-головый снова явился в комнату. Облачен он уже был в солидный классический смокинг с галстуком бабочкой. Отодвинул стул, деловито сел за стол. Он вёл себя, словно Сагарат на приёме у врача и должен молчать пока к нему не обратятся. С очень глухим щелчком птица-секретарь открыл выдвижной шкафчик в столе, в котором изначально шкафчиков не было. Достал папку полную бумаг, в правом верхнем углу которой был приклеен искусно и точно написанный портрет Сагарата Подчинителя. Под портретом надпись золотыми чернилами, но что она гласила, прочитать не представлялось возможным. Мужчина снял пиджак, повесил на спинку стула и остался во фрачном жилете на четырёх пуговицах, который без пиджака, почему-то вдруг, стал в чёрно-белую клетку, при этом в пиджаке весь костюм, совершенно точно, был однотонно-чёрным или тёмно-тёмно синим. Из нагрудного кармашка свисала золотая цепочка. Он потянулся в карман, а Сагарат решился задать вопрос, но птица-секретарь ответил только: «Цы-цы-цы…» Из кармана достал монокль, который находился на другом конце цепочки. Зажал его на глазу бровью и открыл папку.

— Мир деяний Рафаэля. Замечательно, — томно и сосредоточенно произнёс получеловек себе под нос, а голос его был похож на звуки тубы, — Лицемер, убийца, зачинщик раздора…

Тут он резко поднял голову и громко рассерженно, так как это делают женщины в окошках бюрократических отделений, закричал, выронив монокль:

— Вам не ко мне! Чего вы голову морочите?!

— Я… Что? Почему ты? То есть, что ты имеешь ввиду? — Сагарат с трудом включился в происходящее, как его собеседник швырнул папку ему прямо в лицо, а та полетела, каркая по-вороньи, и отправилась куда-то сквозь стену.

— Ввиду я имею, что недуг ваш, не по моей специальности!

— Ты знаешь кто я? — удивился Сагарат ответу и более ничему удивляться не стал, для сохранения рассудка в равновесии.

— Знания — вещь относительная и необходимая лишь в рамках решения конкретных задач. В глубине вечности, к примеру, независимо от знаний ваших, прекрасно существуют сингулярности. И как инфузория примитивна при вас, так и вы примитивны при них! — собеседник развёл руками, а затем резко сцепил их в замок, оперев на стол, над которым надвинулся, сощурив один глаз, а второй широко раскрыв — именно таким образом он посмотрел в лицо Сагарату.