И этот кровавый оброк доводит налогообложение до абсурда. Есть древнее налоговое установление, в котором чёрным по кожаному написано, что один акр арранской земли должен давать урожая на десять бронзовых монет. Погодные условия – не прописаны, неурожай – не прописан, налёты разбойников или изнаночников – не прописаны. Чем это оборачивается для крестьян? Неустойки, налоговая кабала, абсолютная власть мытарей над должниками… Печально. В Герцогском Указе «О мытарстве» есть секретный раздел для исполнения городской стражей. В нём прописан арест всех имеющихся в городе мытарей и заключение под стражу. Будем вытряхивать из них неправедно нажитые средства.

Вот такая здесь уже не первую тысячу лет без особого изменения налоговая система.

Указ Герцога от завтрашнего дня, вступающий в силу через три недели, упраздняет все налоги кроме религиозной десятины, которая вне ведения герцога, а также учреждает новый вид налога, подоходный, для физических лиц составляющий жалкие тридцать процентов от декларированной прибыли. Для внедрения новой системы в ратуше засели новые люди, понадёрганные мною из различных герцогских ведомств, сформировавшие Налоговый Комитет, где председателем стал судья Парамах…

Тут надо понимать местную особенность системы СБОРА налогов. «Испокон веков» работал «институт мытарей», перегибы, недогибы, недоучёт, переучёт, в итоге налоговые гроссбухи напоминают сверхсложный судоку, ещё и использующий цифры старого образца, форменный геморрой, одетый в чернила и пергамент. Но мытари – это лишь часть системы сбора налогов. Они работают по пригородам и сельской местности, причём предыдущий герцог давал им окно в виде сорока дней, в течение которых они должны были объехать все селения и собрать подати за отчётный период. А людям ведь хочется бухать, отдыхать и трахаться, поэтому они просто физически не успевали объехать все селения, причём не всегда замутнённый пьяным угаром мозг мог упомнить по возвращению, в каких именно весях и сёлах был мытарь вместе с не менее бухой охраной. Так долги списывались и приписывались в зависимости от игры случая и неверной памяти мытарей. Нет, встречаются и честные непьющие мытари, которые фиксируют все недоимки в пергаменты, но это частные случаи.

А теперь следует поговорить о втором способе сбора налогов. Герцогу же глубоко насрать на все процедуры сбора налогов, ему в конечном счёте интересны только деньги, ведь так? Поэтому в один прекрасный день ратуша объявляет торг на откуп налогов. Уверенные в своих силах купцы выкупают какой‑то отдельный вид налога по слегка сниженной стоимости, берут своих наиболее крепких ребятишек и идут выбивать бабло чуть ли не в двукратном размере, а то и в троекратном, если должник оказался заметно слабее физически. Это фактически прикрытый законом грабёж. При откупе налога возможно было вообще всё!

В итоге куча народу была банально ограблена, куча народу, даже не подозревая об этом, в следующем году должна подать в двойном размере, так как мытарь был слишком бухой, чтобы поставить галочку в забытом в городе гроссбухе. Это не говоря уже о наглом присвоении средств, осуществляемом в процессе. И так повсеместно. Справедливо ли это? Вот нихрена. Феодализм, живи он с конём, с человеческим лицом!

Теперь же настала новая эра в налоговой системе герцогства. Подающие надежды ребята из бюрократической брички герцога, под внимательным и колючим взглядом судьи Парамаха, формировали налоговые списки исходя из очень точной переписи населения, осуществлённой нашими ребятами‑чудовищерубами. Налог теперь индивидуальный, единый, взимается с граждан, достигших 18 лет, учитывающий владение собственностью и род деятельности.

Это настоящий мозготрах, честно говоря, но в перспективе он окупится тысячекратно. В чём особенность? Под шумок налоговой реформы мы пропихнули также и фиксирование заработной платы у работодателей, а также регистрацию предприятий. Больше нет такой фигни, когда мытарь приходит в цех плотников и говорит: «чтобы до завтра было собрано столько‑то денег, это налог». Налоговый комитет со скрипом, воплями и руганью подсчитывает прибыли предприятий, исходя из чего уже учреждённые юридические лица будут обязаны отдавать половину полученной прибыли в пользу государства, а не каких‑то мутных личностей с бронзовыми жетонами мытарей.

Мой налоговый кодекс безупречен. Он предусматривает вообще всё. Нельзя по нему содрать с кого‑то лишнюю копейку, так как он предельно понятен любому, кто умеет читать. Мне потребовалось пятьдесят лет внутренних диалогов и моделирования различных ситуаций, чтобы разработать его. И сейчас я понимаю, что не напрасно тратил свою вечность.

Город, даже несмотря на известие о грядущей войне, безумно счастлив и чуть ли не празднует. Купцы грозятся свалить в другой город, на что Лебандин, после пояснительной беседы со мной, сказал: «Валите отсюда на здоровье, но назад дороги не будет». Кое‑кто уехал со своими капиталами, но большая часть осталась, так как страшно уезжать. А как же недвижка?

И сейчас, пока сбор налогов заморожен для внедрения новой, более справедливой системы, народ радуется и доволен жизнью. И на этой жизнерадостной ноте мы и проведём мобилизацию, перевооружение ополчения и ряд не очень понятных простому люду реформ законодательства.

Короче, я к этому готовился всю свою жизнь, поэтому продумал абсолютно всё. Для меня средневековые города – открытая книга. Я знаю, какие мыслишки движут купцами, феодалами, простолюдинами, я в них разбираюсь. Поэтому задача по реформам тяжела только для людей, я раскалываю такие задачки на раз‑два! Я самый лучший и честный меч‑юрист!

Тексты указов были подготовлены и переданы герцогу на подписание.

– Расписывайся! – приказал я.

– Но я должен прочитать! – неуверенно возмутился Лебандин.

– Ты ещё читать умеешь?! – удивился я. – У тебя выбора нет. Либо подписываешь, либо я устраиваю тебе камеру пыток в твоём теле. Что выбираешь?

Лебандин схватился за перо и начал подписывать один пергамент за другим.

– Печати ставь, – велел я ему.

Суверенный герцог подхватил печать, макнул её в специальные чернила и проставил печати на каждом пергаменте.

– Вторые экземпляры, – напомнил я ему, а Эдна указала на другую стопку документов.

Кырк‑кырк! – светлое будущее для этого города подписано. Бдух! – гарантия справедливости для простолюдинов вступила в силу.

– Ну, молодец! – похвалил я Лебандина. – Ты войдёшь в историю как самый прогрессивный из герцогов. Лебандин Умный – как тебе? Да хрен с ним, мы устроим всё так, что люди запомнят тебя как Лебандина Великого! Каково, а? Единственный из этой мерзкой кодлы, оказавшийся настоящим человеком?! Да твои предки о такой величественной славе и мечтать не могли! Есть в твоём длинном перечне славных предков кто‑то, носивший прозвище «Великий»? Или «Величественный»? Или «Освободитель»?

Лебандин всерьёз задумался. Он вообще с некоторых пор воспринимает всерьёз всё, что я ему говорю. С тех самых, в которые я вживил в него частичку металла Бездны, позволяющего устроить ему яркую и незабываемую для него и окружающих смерть. Ну, знаете, с фонтанами крови, бредом, душераздирающими воплями и выцарапыванием собственных глаз…

– Нет, не было, – ответил он, не сумев припомнить в плеяде своих предков никого с подходящим прозвищем. – «Толстый» был, «Жилистый» был, «Храбрый» был, но «Великого» не было…

«Толстый», на арранском языке звучит как «karush», а «Великий» как «kurash». Можно по запарке перепутать, но значения совершенно разные. «Kurash» – это реально кто‑то здоровенный, сильный и брутальный, а «karush» – это жирный, обрюзгший, со свисающим до колен пузом, реально толстый в самой оскорбительной форме звучания.

– Будешь первым «Великим»! – торжественно провозгласил я. – Теперь у тебя начнётся совершенно иная жизнь, Леб, она будет полна почёта, уважения, народной любви и славы, если есть желание, то даже и военной, всё устроим, но управлять герцогством ты будешь чисто номинально, дальше действовать будем мы.