— Что сделает Ведьма?

— Боюсь и подумать, — ответил Хаул. — Нет, возвращаться в него не надо, Майкл.

Он открыл дверь из рифленого стекла. Внутри оказалась знакомая комната в замке. Сонные языки пламени Кальцифера в сумерках окрашивали стены в слабый зелено-голубой оттенок. Хаул отбросил назад длинные рукава и дал Кальциферу полено.

— Оно настигло, старая синяя морда, — сказал он.

— Знаю, — ответил Кальцифер. — Я почувствовал, как оно уцепилось.

Софи не видела особого смысла в очернении имени Хаула перед королем — теперь, когда Ведьма настигла его. Но Хаул сказал, это важно как никогда.

— Мне понадобятся все силы только для того, чтобы ускользнуть от Ведьмы. Я не могу позволить себе роскошь отбиваться еще и от короля.

Так что на следующий день после обеда Софи нарядилась в новую одежду и, чувствуя себя очень изысканной, хотя и довольно скованной, сидела в ожидании, когда Майкл соберется, а Хаул закончит плескаться в ванной. Пока ждала, она рассказала Кальциферу про чуднỳю страну, в которой живет семья Хаула. Это отвлекало от мыслей о короле.

Кальцифер очень заинтересовался.

— Я знал, что он из других краев. Но это уже похоже на другой мир. Умно со стороны Ведьмы отправить проклятие оттуда. Весьма умно, с какой стороны ни посмотри. Восхищаюсь такой магией, которая берет нечто уже существующее и превращает в проклятие. Я размышлял над той поэмой, когда вы с Майклом ее читали. Дурак Хаул рассказал Ведьме о себе слишком многое.

Софи всмотрелась в тонкое синее лицо Кальцифера. Ее не удивило, что Кальцифер восхищается проклятием — как и то, что он назвал Хаула дураком. Он постоянно оскорблял Хаула. Но она никак не могла понять, в самом ли деле Кальцифер ненавидит Хаула. Кальцифер выглядел таким злобным, что сложно было сказать.

Кальцифер посмотрел оранжевыми глазами прямо в глаза Софи.

— Мне тоже страшно, — сказал он. — Если Ведьма поймает Хаула, я пострадаю вместе с ним. Если ты не разорвешь договор раньше, чем это произойдет, я не смогу ничем тебе помочь.

Прежде чем Софи успела спросить что-то еще, из ванной, наполнив комнату ароматом роз, стремительно вышел Хаул, изящный, как никогда, и позвал Майкла. Майкл в новом синем бархатном костюме с топотом спустился по лестнице. Софи встала и подобрала свою верную трость. Пора идти.

— Вы выглядите невероятно богато и величественно, — сказал ей Майкл.

— Она делает мне честь, — заметил Хаул, — если не считать эту ужасную старую трость.

— Некоторые люди, — произнесла Софи, — всегда думают только о себе. Эта трость идет со мной. Она нужна мне для моральной поддержки.

Хаул возвел глаза к потолку, но спорить не стал.

Они величественно двинулись по улицам Кингсбёри. Конечно же, Софи обернулась, чтобы посмотреть, как выглядит замок здесь. Она увидела маленькую черную дверь в больших арочных воротах. Остальная часть замка представляла собой просто оштукатуренную стену между двумя высеченными из камня домами.

— Предупреждая ваш вопрос, — сказал Хаул, — на самом деле это просто заброшенная конюшня. Сюда.

Они шли по улицам, выглядя такими же изысканными, как и любой прохожий. Правда, людей вокруг было немного. Кингсбёри располагался гораздо дальше на юг, и жара стояла, как в печке. Мостовые пылали. Софи обнаружила еще один недостаток старости: в жаркую погоду становится дурно. Красивые здания плыли у нее перед глазами. Это раздражало, поскольку ей хотелось посмотреть город, но она лишь смутно различала золотые купола и высокие дома.

— Кстати, — сказал Хаул, — миссис Пентстеммон будет называть вас миссис Пендрагон. Здесь меня знают под фамилией Пендрагон.

— С какой стати? — спросила Софи.

— Для маскировки. Пендрагон — чудесная фамилия, гораздо лучше, чем Дженкинс.

— Я прекрасно живу и с обычной фамилией, — заметила Софи, когда они повернули в блаженно прохладную узкую улицу.

— Не можем же мы все быть Безумными Шляпниками, — ответил Хаул.

Дом миссис Пентстеммон в конце узкой улицы был симпатичным и высоким. С обеих сторон от красивой парадной двери росли в кадке апельсиновые деревья. Дверь открыл пожилой лакей в черном бархате, который провел их в чудесно прохладную прихожую, выложенную в шахматном порядке черными и белыми квадратами мрамора. Майкл попытался незаметно вытереть пот с лица. Хаул, которому жара, похоже, была нипочем, обращался с лакеем как со старым другом и шутил с ним.

Лакей передал их пажу в красном бархате. Когда мальчик церемонно повел их наверх по отполированным ступеням, Софи начала понимать, почему это было хорошей практикой перед встречей с королем. Казалось, будто она уже во дворце. Когда мальчик ввел их в гостиную с задернутыми шторами, она уверилась, что даже дворец не может быть настолько элегантным. Всё в комнате было синим, золотым и белым, маленьким и изящным. И самой изящной была миссис Пентстеммон. Высокая и тонкая, она сидела неподвижно и прямо как стрела в сине-золотом вышитом кресле, опираясь рукой в золотой сетчатой митенке на трость с золотым набалдашником.

На ней был шелковый наряд цвета старого золота, очень строгий и старомодный. Его завершал похожий на корону головной убор того же цвета, ленты которого были завязаны широким золотым бантом под подбородком худого орлиного лица. Она была самой изысканной и пугающей леди, что Софи доводилось встречать.

— А, мой дорогой Хауэлл, — произнесла она, протягивая руку в золотой сетке митенки.

Хаул наклонился и поцеловал митенку, как, очевидно, от него и ждали. Он поклонился очень грациозно, но сзади впечатление было испорчено тем, что другой рукой Хаул делал за спиной яростные знаки Майклу. Майкл не сразу понял, что должен встать у двери рядом с пажом. Он поспешно отступил туда, с радостью воспользовавшись возможностью держаться от миссис Пентстеммон как можно дальше.

— Миссис Пентстеммон, позвольте представить вам мою престарелую матушку, — произнес Хаул, махнув Софи.

Поскольку Софи чувствовала то же, что и Майкл, Хаулу пришлось делать знаки и ей.

— Весьма рада. Приятно познакомиться, — сказала миссис Пентстеммон и протянула руку в золотой митенке Софи.

Софи не была уверена, хотела ли миссис Пентстеммон, чтобы она тоже поцеловала митенку, но, в любом случае, не смогла себя заставить. Вместо этого она положила на митенку свою ладонь. Рука под ней ощущалась как старый холодный коготь. Софи удивилась, что миссис Пентстеммон еще жива.

— Прошу прощения, что не встаю, миссис Пендрагон. Мое здоровье оставляет желать лучшего. Поэтому три года назад я была вынуждена оставить преподавание. Пожалуйста, садитесь, оба.

Стараясь не дрожать от страха, Софи величественно опустилась в вышитое кресло напротив миссис Пентстеммон и оперлась на трость, надеясь, что выглядит столь же элегантно. Хаул изящно и непринужденно устроился в соседнем кресле. Казалось, он чувствует себя, как дома, и Софи позавидовала ему.

— Мне восемьдесят шесть лет, — объявила миссис Пентстеммон. — А вам сколько, моя дорогая миссис Пендрагон?

— Девяносто, — назвала Софи первую пришедшую ей в голову большую цифру.

— Так много? — кажется, в голосе миссис Пентстеммон послышалась легкая величавая зависть. — Как вам повезло, что вы до сих пор столь проворно передвигаетесь.

— О да, она так потрясающе проворна, — согласился Хаул, — что порой ее не остановить.

Миссис Пентстеммон одарила его взглядом, по которому Софи поняла, что она была не менее свирепой учительницей, чем мисс Ангориан.

— Я разговариваю с твоей матерью, — сказала она. — Смею предположить, она столь же гордится тобой, как я. Мы две старые дамы, приложившие руку к твоему воспитанию. Можно сказать, ты наше совместное творение.

— То есть вы не считаете, что в чем-то я сформировал себя сам? — спросил Хаул. — Добавил несколько собственных штрихов?

— Несколько, и все они мне не по душе, — возразила миссис Пентстеммон. — Но тебе не захочется сидеть здесь и слушать, как тебя обсуждают. Ступай вниз, посиди на веранде и забери с собой своего пажа — Ханч принесет вам выпить чего-нибудь холодного. Иди.